Жестокое милосердие

Там, впереди, тоже прогремели два взрыва, но, очевидно, несколько немцев сумели уцелеть и вступили в бой. Мимо останков задней машины попытался прорваться мотоциклист — теперь он остался один, — однако Андрей метнул гранату прямо под переднее колесо и бросился туда, где шел бой с солдатами из первой машины. На какое-то время он совершенно потерял девушку из виду. Но на склоне оврага вдруг услышал ее резкий окрик, оглянулся и только тогда заметил, что проскочил притаившегося за двумя сросшимися стволами сосен офицера.

Лейтенант поднял автомат, однако немец успел выстрелить чуть раньше. В то же мгновение Беркут ощутил огненный жар у виска и не сразу понял, что пуля прошла через тулью, сбив фуражку. Второго выстрела немец сделать не успел. Ранив его в плечо, Анна подарила лейтенанту те несколько секунд, которые понадобились, чтобы метнуться к вермахтовцу и, отбив в сторону руку с пистолетом, буквально рассечь ему глотку ребром ладони.

— Спасибо, Анна, за жизнь! — успел крикнуть он, придерживая девушку. — Дальше мы без тебя!

Впереди, между деревьями, мелькнуло какое-то странное существо. Громов на ходу поднял автомат, но, прорвавшись сквозь кустарник, замер, так и не нажав курок. Перед ним, ухватившись за ветку, с окровавленным лицом стоял Орчик. Ступив еще несколько шагов, лейтенант понял, что поляк уже не стоит, а, вцепившись в ветку, висит на ней. И хватка его была мертвой в самом прямом смысле этого слова.

Осторожно взяв Орчика за волосы, Громов запрокинул ему голову и отшатнулся: пуля разворотила глазницу, остатки глаза стекали по лицу. Смотреть на это было невыносимо, но Андрей все же задержал голову и посмотрел еще раз — на войне нужно привыкать и к такому.

Стреляли в Орчика, судя по всему, в упор. Возможно, тот же офицер, который только что чуть не сразил его самого. Справедливой смерти в принципе быть не может, Беркут это знал, однако эта смерть показалась ему слишком уж несправедливой.

Андрей сорвал руки убитого с ветки, положил его на землю и только сейчас обратил внимание, что стрельба прекратилась. Пробежав еще несколько метров, он припал к стволу клена и увидел уткнувшуюся в дерево машину с развороченным дымящим бортом, а возле нее — испачканных в придорожной пыли немцев, без пилоток, с поднятыми руками.

— Кто-нибудь ушел? — спросил Громов, проходя мимо Корбача.

Арзамасцев и Гандич уже обыскивали пленных, а Збожек, стоя рядом с Корбачем, тоже держал пленных под прицелом своего автомата.

— Кажется, двое. Офицер и водитель машины.

— Офицер свое отходил, — резко ответил Громов. И вдруг услышал, как по ту сторону дороги протрещала длинная автоматная очередь, заглушающая душераздирающий крик. — Збожек, разведай! Захвати оружие убитого. Что они говорят, Корбач? — подошел к пленным.

— Умоляют не расстреливать.

— Мне еще не приходилось слышать, чтобы кто-либо из этих вояк умолял потратить на него пулю. Цель вашего «визита» в лес?! — резко спросил он унтер-офицера, стоящего позади своих подчиненных. — Быстро!

— Нам сообщили, что у лесной сторожки скрывается группа гражданских лиц. То ли партизан, то ли молодых ребят, которые отказываются ехать на работу в Германию.

— Что вы должны были сделать с ними?

Унтер-офицер пожал плечами и опустил голову.

— Вы же знаете, что в таких случаях делают, господин обер-лейтенант… Извините, господин партизан.

— Но и вы тоже знаете, как в таких случаях поступают с карателями, действующими в партизанских лесах. Поэтому приговор вам известен. Обжаловать его здесь некому. Корбач, ефрейтор!…

— А вдруг обжалуют? — оскалился Арзамасцев, с ненавистью оглядывая карателей. — Что тогда? Лицом к борту!

Он сказал по-русски, но немцы поняли его. Один сразу же бросился в лес, но успел лишь перескочить канаву…

— Посмотри, лейтенант, — подошел к лейтенанту Корбач, когда с немцами было покончено, и подал изъятую у унтер-офицера листовку.

На фотографии, которая была там, Андрей с первого взгляда узнал того самого поляка-лесника, которого спас на хуторе и которого они оставили в селе близ городка Пшекруч. Ничего не поделаешь: судьба есть судьба.

«В деревне Смаруны, — говорилось в листовке, — схвачен и казнен гражданин польской национальности Станислав Зданиш, который в составе советской диверсионной группы парашютистов совершал акты диверсий и террора против немецких войск на территории Польши. Как показал Зданиш, командует группой русский офицер по кличке Беркут, одетый в мундир обер-лейтенанта вермахта и свободно владеющий немецким языком. Вместе с ним в группе действует еще один русский, в звании ефрейтора, а также поляк Звездослав и девушка-полька, по имени Анна.

Германское командование предлагает денежное вознаграждение каждому, кто сообщит что-либо важное по поводу этой группы. А также предупреждает: каждый, кто окажет этой советско-польской диверсионной группе хоть малейшую помощь, будет повешен».

— Вот, значит, с каким прицелом эта команда выезжала в лес, — мрачновато улыбнулся Беркут. — Что ж они так… послали всего лишь две машины и мотоцикл? Недооценивают нас пока что, Арзамасцев, недооценивают.

— За что и поплатились.

— А где Орчик? — вдруг заволновался Збожек. — Кто видел Орчика?

— Я видел, — ответил Андрей, с удивлением принимая из рук Анны фуражку убитого им немецкого офицера, его документы и пистолет. Такая забота тронула лейтенанта. Фуражку (его-то оказалась простреленной) и документы он взял, а пистолет вернул девушке. — Твой трофей. Пусть останется, как память о счастливом мгновении, которое ты мне подарила.

— Так, где он? — не утихал Збожек. — Кто видел Орчика?

— Погиб. Я видел. Только ходить к нему не надо. Слушай приказ: оружие и боеприпасы — в машину! Уходим!

— Но ведь о машине гитлеровцы уже знают, — заметил Корбач.

— Они давно все знают. Поведешь по этой лесной дороге. Где-нибудь подальше отсюда машину уничтожим.

— Как прикажете, лейтенант.

— Как у нас с горючим?

— Канистру немцы нам, слава богу, подарили. Чудом уцелела. Вижу, лейтенант, что мы уже прикипели к этой машине, как цыгане к таборной повозке.

* * *

Поздним вечером, исколесив до пятидесяти километров лесных дорог и едва не увязнув в топкой низине, они в конце концов добрались до какой-то небольшой железнодорожной станции.