Жестокое желание

Чувство вины не покидает меня с самой первой ночи. Это будет плохой пример для Ники, если он узнает… Но я делаю это, чтобы помочь ему, чтобы помочь нам обоим, говорю я себе снова и снова. В конце концов, он никогда не узнает. Нет никаких причин для этого.

Я говорю себе это всю первую неделю, пока вытряхиваю ему хлопья по утрам, когда мне удается оплатить счет за коммунальные услуги из аванса, выданного мне Лоренцо, и у меня остается достаточно средств, чтобы заказать пиццу на ужин в свой выходной. Мы едим ее на полу в гостиной перед телевизором, на котором крутится DVD со старым мультфильмом "Люди Икс", купленным мной в магазине, и Ники напевает песенку, пока мы едим. Он все еще не говорит, но на короткую секунду мне кажется, что я вижу, как он напевает одну из реплик Зверя. Мы смотрели эти мультфильмы снова и снова, и в этот момент, когда мы сидим и я протягиваю руку, чтобы вытереть томатный соус с его подбородка, я понимаю, что сделала правильный выбор.

То, что я делала с Альфио, тоже не было "правильным выбором", но Ники никогда об этом не знал и не узнает. Он не узнает и об этом. У него не будет причин знать, насколько все туго, потому что не будет перерыва в терапии, свет не выключат, а домовладелец не постучит в нашу дверь. Пока я буду находить покупателей и радовать Лоренцо, жизнь Ники будет протекать так же гладко, как если бы ничего не случилось.

Я должна убедить себя в этом, потому что мне нужно найти способ снять свой собственный стресс. Ночи, проведенные без сна, настигают меня, это видно по цвету лица и усталости глаз, а на балетных тренировках я только и делаю, что стараюсь, чтобы Аннализа этого не заметила. Макияж помогает, и я направляю все свои силы на то, чтобы не замедляться, не сбиваться с темпа и не оступаться. Но я не смогу поддерживать такое совершенство вечно. И в конце концов она это заметит. За год все это измотало меня, и, если я позволю стрессу моей новой преступной жизни усугубиться, все равно все рухнет.

Тогда все будет напрасно.

Я максимально использую свой единственный выходной в клубе, ту ночь, когда мы с Ники устроили вечеринку с пиццей, а затем возвращаюсь на ночные смены со среды по воскресенье. Мне повезло, что Дик никогда не может попросить меня танцевать днем, потому что я занимаюсь балетом. Сомневаюсь, что в дневную смену я смогла бы продать хоть что-то из продукции Лоренцо, а танцы днем приносят жалкие деньги. Мужчины, которые приходят в это время, худшие из тех, кто часто посещает Бутон розы, или корпоративные типы среднего уровня, которые любят устраивать бизнес-ланчи с сиськами наперевес, наслаждаясь видом и не давая чаевых.

Я часто слышу ужасные истории от других танцовщиц, всегда с легкой обидой, направленной на меня, потому что мне никогда не приходится терпеть такие смены.

К вечеру пятницы, когда я сажусь за стол, чтобы подготовиться к смене, маленькая сумка почти пуста. Черри заходит за своей очередной таблеткой еще до выхода на главную сцену, и я заталкиваю в себя чувство вины, когда беру у нее деньги и передаю ее ей. Она благодарит меня и уходит, а я вновь сосредоточиваюсь на своей подводке, слыша, как через дверь доносятся звуки песни, предшествующей моей.

Каждый вечер я не могла остановить себя от поисков Лоренцо. Часть меня задавалась вопросом, не вернется ли он, чтобы проверить, справляюсь ли я со своей работой. Другая часть меня, которую я старалась игнорировать, думала, вернется ли он на приватный танец.

Но я его не видела. И когда я выхожу на сцену, в моих ушах звучит музыка, я тоже не вижу его сегодня.

Его не будет возле сцены. Напоминаю себе об этом, как и в первый вечер, но это не заглушает мелькнувшее во мне разочарование. Это глупая эмоция, но он, кажется, застрял в моем сознании, и от него трудно избавиться.

Шаги моей сценической рутины настолько знакомы, что мне почти не приходится думать. Но сегодня, как и каждый вечер на этой неделе, я погружаюсь в нее еще больше, потому что не могу не представлять, что он может наблюдать. Возможно, он сидит на одном из тех диванов в конце зала и наблюдает, как я обвиваюсь вокруг шеста, выгибаюсь дугой, кручусь, извиваюсь, спускаясь на сцену.

Это хорошая ночь для чаевых. Купюр, брошенных на сцену и засунутых в мои стринги, больше, чем обычно, и к тому времени, как я разделась до трусиков, я уверена, что заработала в два раза больше, чем в другие вечера на этой неделе. Это поднимает мне настроение, добавляя немного энтузиазма. К тому времени как я выхожу на паркет после танца, я уже вижу несколько заинтересованных взглядов, брошенных в мою сторону.

Сегодня я выбрала красное белье — шелковистый бюстгальтер push-up и пару облегающих трусиков, а также чулки и черный пояс с подвязками. Это более дьявольский наряд, чем тот, что я обычно ношу под своим сценическим псевдонимом Ангел, но мне захотелось немного разнообразить его. В кои-то веки мне захотелось надеть что-то кроме белого или мягких пастельных тонов, в которые я обычно закутываюсь, чтобы сыграть на своих тонких чертах и кукольной внешности.

Сейчас мне не хочется быть хрупкой.

Я танцую три танца на полу, один за другим, и каждый из мужчин засовывает мне в трусики несколько лишних купюр вместе с двадцатью долларами. Двое из них покупают таблетку, и когда один спрашивает, не засуну ли я ее между грудей и не дам ли ему полизать ее за дополнительные двадцать, я неохотно разрешаю. От ощущения его языка на моей коже у меня сводит живот, но деньги того стоят.

Это скользкая дорожка, напоминаю я себе, когда отхожу на перерыв. Я не курю, но все равно накидываю плащ-куртку и выхожу на улицу, вдыхая сухой летний воздух. Он не особенно свеж в этой части города, особенно за стриптиз-клубом, но все же позволяет мне на мгновение отдохнуть от теплых, удушливых запахов духов, кожи и алкоголя внутри клуба.

Я ненадолго закрываю глаза и прислоняюсь спиной к стене. Я пробуду здесь как минимум до двух часов ночи, а в полдень у меня балетная репетиция. Мне удастся немного поспать, конечно, в субботу у Ники не будет школы, но он всегда просыпается не позже девяти, и я буду чувствовать себя виноватой, если не встану раньше него. Мы и так, так мало времени проводим вместе.

Что, если мы уедем? Уедем куда-нибудь еще? От одной этой мысли у меня сердце замирает в груди. Я люблю балет. Я люблю танцевать, и, что самое эгоистичное, я люблю то положение, которое мне удалось занять в этом кордебалете. Только в большом городе — Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго — у меня могут быть такие возможности. В Чикаго жизнь была бы более доступной, но нет никакой гарантии, что меня возьмут в кордебалет, и мне придется заново пробивать себе дорогу наверх. Я знаю, что если это означает, что мне придется меньше работать и больше времени проводить с Ники, то я должна это сделать. Но я продолжаю держаться, надеясь, что все станет проще, потому что я действительно не хочу уезжать.

Я говорю себе, что переезд и перемены в его распорядке дня плохо скажутся на его развитии. Возможно, это даже правда. Но это не меняет того факта, что по крайней мере часть моих рассуждений эгоистична. Чувство вины пробирается сквозь меня, добавляясь к тому, что неуклонно растет с тех пор, как я согласилась на работу Лоренцо.

Не помогает и то, что, вернувшись в дом, я снова не могу удержаться от того, чтобы не просканировать диваны сзади, надеясь увидеть его там. И не могу сдержать разочарования в животе, когда не вижу его.

Я проскакиваюсь мимо ряда столиков, и рука ложится на мое запястье, поворачивая меня. Я начинаю говорить ему, чтобы он не прикасался, но его рука тут же убирается, и я настолько ошеломлена видом этого человека, что слова замирают на моих губах.

Он совсем не похож на тех, кто обычно заходит в Бутон розы. Он молод — возможно, ему двадцать восемь или двадцать девять. Красивый, с темными светлыми волосами, которые немного свободно падают на лицо, и идеальными чертами лица. Брэд Питт с темными глазами. Он одет в приталенную угольную футболку и темные джинсы, небрежно откинулся на спинку стула, рядом с ним пиво, и его взгляд скользит по мне с интересом, который выглядит скорее благодарным, чем похотливым.