Жил-был мент. Записки сыскаря

Рассказал рабочий, что работал с подельником и где захоронки есть. И приводят того, от которого булочками пахло. Ну надо же! Он тоже воровал и выносил. Вот уж на кого не подумал.

А через неделю мне Барбос мяса с оказией пристал. Без костей. Спёр, наверное, где-то. Люди они по-другому не могут

Глаша и Паша

Глаша выросла в деревне, что рядом с Москвой. Работала за трудодни, делала что скажут: была и птичницей, и дояркой, и в поле работала, и полы мыла в Правлении. Отец её в двадцать неполных лет погиб на Зиеловских высотах. Мужа переехал трактор, он заснул по пьянке в меже. Дочка и сын уехали в Москву, стали инженерами. Получили квартиры. Работа её сгорбила, а Государство платило ей пенсию — аж 27 рублей. Дочка забрала её в Москву. За большие деньги её прописали. Жила она на кухне. Хрущёба. Чтоб не быть в тягость, она собирала бутылки у Гастронома. Когда завозили в Гастроном пиво, то получался удачный день. А ещё Глаша собирала копейка к копеечке на золотую цепочку и серёжки для внучки. Выйдет замуж — а вот и подарок. На память.

От Бабушки.

***

Паша рос в Чикаго, это такой район рядом с платформой «Моссельмаш». Тут все через одного судимые. Вечером тихо, идиотов гулять вечером, дышать московским воздухом, нет. Мама Пашу в секцию бокса записала. Чтоб по улице не шлялся и за себя постоять мог. Вот и постоял в ДК «Строитель», а потом и сел. Девушку свою защищал. Два хука и апперкот. У противника черепно-мозговая, да и челюсть плохо срослась. Не Голливуд Чикаго. Кивалы кивнули, Судья Приговор зачитал. И здравствуй, конвой! У Хозяина заматерел. С Людьми познакомился. Вышел. Осмотрелся. Ну не завод же идти? После третьей квартиры менты повязали. И закрутилось. Ещё ходка. Рецидивист, по всем бумагам. К матери не прописывают. В Калужскую Губернию гонят, а то и в Тверь…

Плюнул на всё это дерьмо Паша. Приехал к маме, проведать.

Мама денюжку дала. Пиво в магазин завезли. «Жигулевское», свежее. И очередь небольшая. Набрал Паша пива, сел у стенки, где солнышко. Красота. «Прима» сухая, пиво свежее. Лепота. Со старушкой потрепался. Добрая такая. На маму похожа. Бутылки собирает. Бедолага.

***

– Бутылки хочешь? Ну-ка поклонись, старая. Да не так! До земли!

Бакланы сытые. Взвился Паша, жалко бабку стало. Одного вырубил сразу. Больше дыхалки не хватило. Тубик.

Били его больно. Не Голливуд Чикаго. Люди отбили — знали Пашу. Боялись, нож вынет, резать начнет. Постовые пришли, по одному не ходят, боятся, наверное.

***

Оперов Паша не любил. У Хозяина тоже один домогался. Пришлось в изоляторе отсидеть. Чистым вышел, Люди зауважали. А тут не хочется в СИЗО. Хоть тресни. Весна. У баб буфера торчат. Да опер вроде нормальный, не спалит. А Паша много чего знает, родился в Чикаго, да и деловары уважают, а уж какие Университеты прошёл, не каждый бы выжил.

***

Работал Паша от души. Втянулся. И понравилось ему. Работа как у Штирлица. Ну, конечно, свои дела делать можно, если не зарываться. Опять же опер прописку сделал, честный. А туберкулёз лечат сейчас, а то на какой хер эти доктора?

***

Глаша умерла утром. Тихонько. Не слышала доча. Под тощим матрасом нашлась коробочка с золочёной цепочкой, обманул продавец Гастронома Серега, говорил — золотая. На серёжки накопить не удалось. Не судьба.

Террорист в Москве

В 80-году Москва затихла. Пропали очереди. В продаже появилось свежее пиво и исчезли пьяные. Милицию перевели на 12-часовый график работы, отменили отпуска. До Олимпиады оставалось совсем немного.

Вопль дежурного по громкой связи был неожиданным. Внизу у дежурки стояли подпрыгивающий от нетерпения начальник Управления и невозмутимый аналитик из ОБХСС Лапин. Дежурный торопливо выкидывал в проход бронежилеты, каски. И орал на своего помощника, вытаскивающего из оружейки АКМСы, магазины, патроны и гранаты с «Черёмухой». Покидав барахло в полковничью «Волгу», мы, визжа сиреной, понеслись, разбрызгивая грязь на Фестивальную улицу.

У дома № 27 стояла пожарная машина, грязный «Жигуль» ПМГ, «Скорая» 15-й подстанции и кучка любопытных. Полковник объяснил диспозицию: в квартире на третьем этаже граждане слышали выстрелы. Действовать надо быстро, а то понаедут из Главка, а мы им нако выкуси, наше задержание! Да какое!

Идея начальника была проста, как хозяйственное мыло: Лапин страхует дверь, я лезу по пожарной лестнице на третий этаж и попадаю в квартиру через окно, а там по обстоятельствам. На мои робкие просьбы, может, поговорим с соседями, позвоним участковому, узнаем, кто живет в квартире, полковник скомандовал: «Вперёд, сынок! Ты ж из МУРа!» Полковник явно хотел стать генералом, а мне так не хотелось стать покойником…

Бронежилет был тяжёлый, лестница — хлипкой, люди сверху казались маленькими и далёкими. Стекло я разбил каской, ящик с геранью и землёй упал на пол, я на него. В квартире было пусто. Пахло какой-то химией, да в ванне валялись осколки стекла. Про Лапина я забыл. А он про долг — нет. Когда я открывал дверь, то услышал звук передергиваемого затвора… Обошлось.

Уже внизу, очищая костюм от земли, услышал сзади: «Дяденька милиционер, я больше не буду». Мальчик был смелым экспериментатором, он сыпал марганцовку в гли­церин… Стал ли мальчик химиком, я не знаю. Но его память обогатилась многими новыми матерными словосочетаниями. Фамилия мальчика Киселёв. Зовут Виталик. Кто знает, передавайте привет.

ПМГ — подвижная милицейская группа. По жизни: «Помогите Милиции Граждане»

ОБХСС — было такое, кхм…

«Черёмуха» — спецсредство, на психов не действует.

Негр на верёвочке

Давным-давно, ещё при Советской власти, было место на территории Железнодорожного района гор. Москвы, которое называлось «Бермудский треугольник». Вещи происходили там удивительные. Особенно зимой и весной.

Зимой трупы заметало, а весной они превращались в «подснежники». Но однажды…

— У нас негр повесился, — голос дежурного был грустен.

— Где?

— В Бермудах. Ты понимаешь? Негр!

Труп негра — это плохо. Надо вызывать «смежников». Дело будет под контролем у прокуратуры, райкома-горкома, КГБ и родного руководства. Негр — это наше советское всё. А «смежники» ещё и наружку пустят. Разрабатывая версию своего начальства, мент поганый повесил заявителя сушиться, чтоб другим не повадно было. А то шляются толпами, заявления суют, водку пить мешают.

Чёрная щекастая физиономия, с вывороченными губами, на голове натянутая до самых ушей вязаная шапка, пальтишко «мама не горюй», боты «прощай молодость». Прикид не посольский. Студентик-аспирантик. Не выдержал русской зимы, антидипресняк хватанул рязанского разлива — вот и результат.

А может, жменьку наркоты — и захотелось ему кокосов поискать на ясене, а тут облом, кокосы улетели в Африку…

Снегу было много и идти к висельнику не хотелось. Картина хороша, когда видна издалека.

Грусть-тоску развеял полковник Ф. — он был ответственным от руководства, ну и приехал. Может, он по неграм скучает. Тошно ему без них, места себе не находит. А тут случай, да ещё в его дежурство. Повезло.

Полковник был бывшим сыщиком, лицом был красен, а носом сиз, а до пенсии оставалось ему четыре шага.