Жил-был мозг

Внезапно она оказывается рядом с ним… Но, зачем? Зачем ты вернулась к нему, дурёха? Нет, я ничего не понимаю! Ведь желание твоё исполнилось! Радоваться надо!.. Ну,.. что ж… Воля, как говорится, – ваша. А что касается меня, то я насытился. Мне достаточно, теперь могу просто выспаться.

Земля, закружившись быстрее, расширилась и стала такой, как прежде. Озадаченная Луна медленно вернулась на орбиту. Перед вознесенной и её ухажером зажглись фонари. Много фонарей, мимо которых им предстояло ещё пройти прежде, чем они окажутся дома. Вот, казалось бы, и всё, я исчезаю.

Но между его изношенными кроссовками и её ботинками на каблуках неожиданно проносятся чьи-то бойкие «казачки», потом сапоги на шпильках, потом ещё непонятно какие непонятного пола «прощай молодость», затем людские ноги понеслись оголтелой толпой, разделившись на два потока: один поток несся в одну сторону, другой – в противоположную.

Я мечусь между ними в панике. Всего за несколько секунд мои «герои» оказываются на таком расстоянии, будто между ними ничего и не произошло, но все это время они, наоборот, бежали в разные стороны, как ошпаренные, друг от друга.

Я не тот койот, что носится по пустыне в поисках падали. Таких, как я, порожденных нескончаемым процессом эволюции, становится всё больше. Я не падальщик, я – пожиратель. Для меня город – роскошный ресторан, сток человеческих желаний. Ими я и питаюсь. Ем всё, что попадётся. Нет хороших желаний или плохих, все они, согласно кодексу, равны. Тогда только их хватает на всех моих собратьев.

Но иногда я позволяю себе немного расслабиться и предаться мечтам, возраст понимаете ли… Именно потому что – возраст, я знаю вкус и цену каждого человеческого желания. А вот для человека эта, так называемая, необдуманность может стать роковой. Кто-то, благодаря нам, восхвалит Творца, а кому-то – заказывать панихиду. Никто не виноват, – сам пожелал! Чем больше нашего брата, тем быстрее осуществляются людские мечты, какими бы они ни были на вкус.

Мне понравился её внезапный импульс унестись на Луну. Он был похож на яркую вспышку, рождение звезды или на песнь творения. И я всё сделал, что было в силах моего дара, чтобы оно осуществилось. Но она сама же и отменила решение. Женщина может… Я, честно скажу, был не совсем этому рад. Ведь Полноликая с ней так похожи, они могли бы дополнить друг друга. Сосредоточившись на них обеих, я не заметил, как тот сутулый с сигаретой тоже успел выпустить своё желание наружу, и изменить то, что загадала она.

Он! Конечно, это был он! Но кто, кто из пожирателей успел проглотить и переварить его «грандиозный» замысел, отдающий чесноком и копчёным салом? Я мечусь в чаще ног, пытаясь разыскать своего собрата. Бесполезно! Ног становится всё больше, а моя единственная забота теперь – спасти шкуру.

Я уже не в состоянии звать Луну, я не могу проглотить какое бы то ни было желание, пусть даже оно во сто раз вкуснее прежнего. Спасти лапы и хвост, – вот моя задача! И я, честно говоря, хочу забыть сейчас про какую-то там женщину, про её сутулого хахаля. Плевать! Пусть выпускают свои мелкие страстишки, хотеньица направо – налево! Мне-то что за дело?!

Но прямо у меня под ногами земля вдруг раскололась. Я оглядываюсь, чтобы понять, что происходит. Оказывается, та тьма народу, которая двигалась в одну сторону, потянула за собою половину планеты, а другая часть толпы потащила вторую половину в противоположном направлении. Земля начала разламываться.

Мне удалось, с перепугу, оттолкнувшись от чьего-то затылка, взлететь на мгновение над потоками людских ног, тел, мыслей, желаний голов. Я тут же оборачиваюсь и смотрю в то место, где оставил мою парочку. Теперь там стоял он один.

А рядом с ним сидит… Кто бы, вы думали? Рыжий жирдяй, тот ещё помоечник! Наевшись, он невозмутимо облизывает свои задние лапы и хвост. Моё презрение к этому виду собратьев-пожирателей не позволило мне тогда ещё приглядеться к нему как следует. И вот – результат. И на старуху, как говорится, всё может свалиться.

Вот теперь-то уж точно я не уйду! Кодекс пожирателей гласит: желание клиента – закон! Оно исполняется пожирателем при любом раскладе. Даже в случае, если обнаружен другой пожиратель, осуществивший встречное желание, отменяющее первое.

Каким было желание сутулого, я не знаю. То, что я увидел в следующем прыжке, меня порадовало, но и заставило поволноваться. Я подскакивал и выл, выл, скулил и вновь подскакивал ещё и ещё, пока были силы. Вижу: они оба продираются сквозь толпу. Несколько раз монолитные волны из человеческих тел растаскивали их в разные стороны, но они продолжали двигаться навстречу.

Наконец, им удалось сцепить ладони друг друга, а затем вытащить из мчащихся навстречу потоков обстоятельств, мыслей и прочей чепухи на образовавшийся тут же островок под сплетёнными над пропастью руками.

Толпа исчезла так же неожиданно, как и появилась. Вот стоят они, обнявшись, под тем же расплывшимся от удовольствия фонарём. Этот безстыжий кот обнаглел настолько, что трётся у них под ногами. А ещё – мои глаза, которые выдают меня, не позволяя раствориться во тьме, потому что из них катятся эти стариковские собачьи слёзы. Старый стал. Сутулый видит меня и, нагнувшись, треплет за ухом.

Дорожный знак

Н.С. занимала должность дорожного знака. Проезжающие мимо неё водилы не замечали Н.С., ни одетую на неё униформу, ни сколько нормативных бумаг ей приходилось заполнять в течение дня. Они видели только знак: ОСТАНОВКА ЗАПРЕЩЕНА.

Те из них, кто проявлял явное или скрытое недовольство, натыкались, как правило, на дорожный патруль, стоило ей только кивнуть в сторону кустов. Ребята – тут как тут, знали своё дело. Эта часть работы буквально воплощала привитую с детства формулу: «моя милиция меня бережёт», и возбуждала в Н.С. что-то напоминающее женское начало, как её описывали в вокзальных журналах.

Вечером приходила сменщица и Н.С., кокетливо, как ей казалось, и насколько позволяла униформа, махала рукой в сторону всё тех же кустов и шла домой. Она снимала форму, одевала пижаму, но в голове продолжали мелькать распоряжения, приказы, тренинги, сессии, новые распоряжения, новые приказы.

Н.С. знала, что находится в одном шаге от пика своего карьерного роста. Все в ведомстве пророчили ей судьбу замминистра, а особо приближённые – министром над такими же железноголовыми знаками, как и она.

Но дома Н.С. приходилось не сладко, её никто не хотел понять. Самая что ни на есть примитивная каша, завалявшаяся чашка или затёртый туалетный коврик вели себя не по расписанным ею самой инструкциям, но нервно, неадекватно: могли пригореть, выскользнуть из рук или расположиться не параллельно линии плиточного пола.