Жилплощадь для фантаста

Я еще непонимающе и потрясенно хлопал ресницами, когда в квартиру вошла жена Афиногена, Зоя Карповна. Она подозрительно посмотрела на мужиков, но, кажется, ничего не обнаружила.

– Соображаете?
– спросила она.

– Соображаем, - пробасил Афиноген, - да только совсем не то соображаем.

Из второй комнаты прибежали дети, полезли в хозяйственную сумку. Мать, наверное, ходила в магазин.

– Чай пить будем, - сказала хозяйка.

– Нет, спасибо, - отказался я.
– Домой пора.

– Отчего же...

– Мы еще в сарай сходим, - сказал Афиноген.

– Да, да, - обрадовался я.
– Нам еще в сарай надо.

– Он там рисует, - пояснила жена Афиногена. И по тому, как она это сказала, стало ясно, что занятие это она очень и очень одобряет. Может, и не понимает, а одобряет. Ведь как изменился Афиноген после того случая с фирменным поездом... Слава богу! Ведь совсем пропадал человек. И я, кажется, не вызывал у нее особых подозрений. Ну выпьем когда, так в меру. А не пить после таких Фениных запоев, это значит держаться волевым усилием. А Феня не держался, он просто не хотел. А ведь это совсем не одно и то же. Мы пошли в сарай.

Я почему-то представлял себе сарай захламленным и пыльным, но увидел перед собой настоящую мастерскую, пусть и без естественного дневного света, да ведь все равно была зима. Здесь стоял верстак для столярных работ, стол, заваленный листами латуни, различный инструмент, несколько стульев и табуретов. Дощатый пол был чисто подметен. В углу стояла остывшая печь, сооруженная из железной бочки. В сарае было холодно, но все же не так, как на улице.

– Садись - предложил Афиноген. Но я сначала походил, дотрагиваясь руками до разных предметов. У Афиногена было свое место. Свое! Он мог здесь уединиться, работать, творить!

– Хорошо тут у тебя, Афиноген Каранатович, - сказал я.

– Не жалуюсь. Ты садись.
– И не дожидаясь, пока я усядусь, продолжил.
– Сделал все, как хотел. Ну, насколько было возможно. А ты представляешь себе свою квартиру, свой кабинет?

– Какой кабинет!
– вскричал я,

– Да ты постой, постой... В мечтах, во сне....

– А... Там-то представляю. Тихо. Стол. Книги. Окно. И главное, я никому не мешаю. Никому.

– Страдаешь?

– Бывает.

– Что уж там - бывает. Страдаешь вовсю!

– Из моей души, Афиноген Каранатович, страдание исчезает, если я нахожу слово высказать его.

– Подробнее не расскажешь о своем кабинете, о жилплощади для фантаста?

– Я все сказал.

Афиноген отодвинул мольберт. За ним оказалась еще одна дверь, не гармонирующая со всем остальным. Словно Афиноген вырвал ее из какой-то стандартной многоэтажки и поместил сюда.

– Попробуй открыть, - попросил Афиноген.

Я подошел и взялся за ручку.

– Хватит, - остановил меня Афиноген.
– Завтра приезжает комиссия. Ты уж помоги мне, Федор Михайлович.

– Да чем же?!

– Приходи сюда вечерком и все.

11

"...Эксперименты не шли. Как говорили в группе, кто-то путал научных сотрудников, сбивал их, направлял в тупик. На некоторое время можно было выключить аппаратуру, заняться пока обработкой таблиц, построением графиков, осмыслить полученный материал.

Все вышли покурить. Но дверь на улицу возле курилки была открыта. Работники какой-то лаборатории таскали упакованное в огромные ящики оборудование. Волны холодного воздуха неслись по коридору. Покурить можно было и возле своей комнаты. Мгновение все еще молчали, потом кто-то сказал: "Послушай...", и начался обычный в таких случаях научный треп.

Федор медленно, бочком отошел в сторону, постоял возле лестницы. Вниз идти было уже незачем. Неуверенно сделал он несколько шагов вверх. На площадке между первым и вторым этажом распахнулись двери актового зала. Там сейчас было ветрено и холодно. Федор это знал точно. Его несло вверх все быстрее. Между вторым и третьим на маленькой дверце, которая вела в кинобудку, висел пудовый амбарный замок. Антикварный. Федор уже бежал. Он помнил, что там, выше, есть еще одна дверь. Аппендикс библиотеки и актового зала был высотой всего в два этажа. Между четвертым и пятым стена была сложена из стеклянных кирпичей. А на высоте пояса приклеилась маленькая глухая дверца, которая никуда не вела. Это знали в институте все, ну, во всяком случае, многие, и никому не приходило в голову открывать ее. Здесь можно было лишь вывалиться с огромной высоты. Дверь не запиралась. На ней не было никаких замков ни висячих, ни врезных.

Федор перевел дух. Его непреодолимо тянуло открыть дверь, словно звали его и нельзя было отказать. Вверх и вниз по лестнице сновали люди. А при них лезть в дверцу было почему-то неудобно. Но и ждать бесполезно: тут ходят целый день. Он принял непринужденную позу, но так, чтобы в любое мгновение рвануть ручку.

– Папаня!
– донеслось снизу. Это, задыхаясь от спешки, кричала Ольга.
– Ну зачем ты туда? Ведь снова...

Федор не дослушал, легко распахнул дверцу и, зажмурившись от яркого света, шагнул. Последнее, что он услышал, было тихое:

– Папаня...

Под ногами был твердый пол. Стены огромного зала дугами уходили вверх. Свет струился отовсюду. Все было просто и красиво, даже изящно, но ничто не останавливало взгляд, лишь где-то вдалеке, диссонансом, чернела точка, притягивающая к себе, как магнит. Федор пошел вперед, уже зная, где он очутился. Это и страшило его, и манило, звало. Противиться зову было нелепо, да и не хотелось.

Федор шел и точка, увеличиваясь в размерах, превращалась в стол и сидящего за ним человека. Человек ждал Федора, аккуратно сложив руки на пустой столешнице.

– Здравствуйте, - сказал Федор.

– Здравствуйте, - ответил человек.
– Меня зовут - Федор-сто восемьдесят Михайлович-девяносто шесть Приклонов-семнадцать. Садитесь, пожалуйста.

Федор продолжал стоять.

– Что же вы?
– удивился Приклонов-17.
– Ах, да... Ну да уж потерпите. Или, быть может, имеете сильное желание сесть на мое место?

Федор промолчал.

– На вас, уважаемый, поступила жалоба от писателя Федора-десять в девятой Михайловича-два на десять во второй, в квадрате, попросту, Приклонова-сто. Фантаста, между прочим... Что вы имеете сказать в свою защиту? Ах да... презумпция невиновности... Простите, простите... Начнем, пожалуй, со следующего. Автор "Фирменного поезда" это ведь вы и есть?

– Я, - согласился Федор и почувствовал, что голос его дрогнул.

– Любопытная вещица, ничего не скажешь. И долго вы ее писали, если, конечно, это не профессиональный секрет?

– Четыре часа. Пока в поезде спал Артемий Мальцев. Писать нужно было именно, когда он спит.

– И что же, вы всегда так быстро пишете повести?

– Нет. Но тогда очень нужно было. А Артемия...

– Ах, - отмахнулся Приклонов-17.
– Знаю, знаю про Артемия, Артемахуса, Артемида, Артюшу и прочая и прочая. Но очень хотелось бы знать, как вы сами считаете: можно ли было написать такую большую, между прочим, повесть за такой короткий, откровенно говоря, срок? Да еще в условиях эмоционального стресса.