Жилплощадь для фантаста

– И вы хотите убедить меня, что это не бред?
– спросил "академик".

– Это не бред, - ответил я за Афиногена. Я ничего не знал про нуль-прорисовку да этого момента, но я верил Афиногену.
– Это не бред. Это фантазия. Я и сам не понимаю, в чем здесь дело, но это есть, есть!

– Есть, Федор Михайлович, - подтвердил Афиноген.

А я вспомнил весь тот ад, который представляла моя теперешняя квартира, тихий, без ссор и ругани, тесный, тоскливый, невыносимый. Себя, живущего уже на пределе; жену, махнувшую на все рукой и не верящую ни в какие изменения к лучшему; дочь, которой молодость и свои особые заботы позволяли еще радоваться жизни и не замечать тесноту; тещу, семидесятилетнюю старуху, больную, уставшую, которая даже не представляла, что можно жить в отдельной, тихой, не проходной комнате. Вспомнил я и все эпопеи получения квартир, последний разговор с Главным распорядителем абсолютными фондами... И мне так захотелось уйти в другой мир, благожелательный, уютный, красивый, просторный... так захотелось, что я, сам того не замечая, протянул вперед руку, ощутил твердость железной ручки, потянул ее на себя. Дверь заскрипела, но не очень, чуть-чуть, самую малость, и я перешагнул порог.

Большая квадратная прихожая. Направо - кухня. Я открыл уже настоящую дверь. Кухня была раза в два больше, чем в моей квартире. Здесь стояла электрическая плита, в углу от пола до самого потолка - встроенный шкаф для посуды. Я покачал головой и вышел в прихожую. Прямо вела стеклянная дверь в большую комнату площадью метров двадцать с большим окном и лоджией. Налево из прихожей и чуть назад - комната метров шестнадцать, рядом еще одна метров десять квадратных. Дальше из прихожей шел коридорчик с тремя встроенными шкафами и антресолью. Санузел и рядом маленькая комнатка метров в шесть квадратных. Это и был мой кабинет. Здесь уже стоял полуразвалившийся секретер с рукописями и книгами, надстроенный до самого потолка. Тяжелый стул. И больше ничего. Я сел на стул и ласково начал трогать свои папки, не развязывая их. Я и так очень хорошо знал, что в них было.

Я чувствовал, что какая-то бессмысленная улыбка появилась на моем лице. Так я просидел минут двадцать. Потом я встал и направился к выходу. Квартирка была та. Та самая.

– Есть!
– услышал я, выходя из нарисованной двери.

– Ну?
– нетерпеливо спросил Мальцев.

Афиноген смотрел куда-то в бок.

– Спасибо, Афиноген Каранатович, - тихо поблагодарил я.
– Спасибо.

– Да что там... Пиши на здоровье.

– Рассказывайте!
– навалились на меня со всех сторон.

– Да что рассказывать? Квартира там, четырехкомнатная, с улучшенной планировкой, серии "восемьдесят пять".

– План, планчик, пожалуйста.

– Что видно из окон?

– Время года? Время года - тоже зима?

– А водопровод? Вода есть? Как с электричеством? Откуда там могут взяться вода и электричество?

– Геннадий Федорович, помните, у меня был случай с квартирой? спросил Мальцев.

– Что за случай?
– поинтересовался "академик".

– Товарищи! Там все было ясно, - сказал Геннадии Федорович.
– Ошибочка в официальном документе, в ордере, то есть. Квартира площадью тридцать семь кубических метров. А в объеме, как известно, бесконечное число плоскостей. Вот Артемий н получил квартиру с бесконечным числом комнат и кухонь. Хорошо, хоть балкон не входил в указанную площадь. Через него семью Мальцевых и спасли. Ошибку в ордере, естественно, исправили... Но мы-то сейчас исследуем феномен нуль-упаковки!

– Нуль-прорисовки, - поправил его Афиноген.

Так... Рассказ мой про квартиру скончался, не успев родиться... Но это не беда... Напишу другой.

– Товарищи! Вернемся к нуль-прорисовке. Федор Михайлович...

Я долго чертил план квартиры, рассказывал, что там видно из окон, из чего сделан пол, вспоминал цвет обоев и еще многое другое.

Комиссия работала. Кое-что я не запомнил. На что-то не обратил внимания. И меня попросили повторить вхождение в нарисованную дверь.

Я исполнил просьбу, но без всякого желания, предварительно собрав все заявки, чтобы не входить в третий раз. Я даже взял с собой фотоаппарат и сделал несколько снимков, которые могли пригодиться комиссии.

– Ну что ж, - заключил работу комиссии Геннадий Федорович, - феномен нуль-прорисовки, кажется, действительно имеет место. Хотя работы здесь еще очень и очень много.

– Поздравляю тебя с новой квартирой, Федя, - сказал Мальцев.
– От души рад!

Я не ответил.

Комиссия собрала много материалов и теперь нужно было хоть немного привести их в систему. Афиноген пригласил всех к себе домой пить чай. Но многоопытные члены комиссии хорошо представляли себе последствия таких чаепитий и отказались. В барак к Афиногену пошли только я и Мальцев. Мальцев был радостно возбужден встречей. Хозяин достал к чаю законную бутылку водки. Сидели вспоминали и сам фирменный поезд и его пассажиров. Даже пытались строить предположения, почему в нем все так произошло... Ведь тайна фирменного поезда до сих пор не была разгадана. Напротив, объяснений становилось все больше и больше. Афиноген был настроен как-то чинно, благородно, пил мало, так что в конце концов жена его даже забеспокоилась.

По моей просьбе квартирного вопроса в этот вечер не касались.

Но вот настало время расходиться. Афиноген и я проводили Артемия до остановки и усадили в автобус. Уехал Мальцев.

– Ну?
– сказал Афиноген.

– Что, ну?

– Я ведь тебе дарю ту дверь, Федор Михайлович.

– Спасибо, Афиноген Каранатович. Спасибо за доброту.

– Да что там! Нарисовать недолго. В тебе все дело. Тебе спасибо, что помог старику.

Афиноген вынес из сарая полотно, натянутое на деревянную раму.

– Помочь? Или сам донесешь?

– Да в ней и весу-то никакого. Конечно, донесу сам.

– Ну, живи себе на здоровье, Федор Михайлович. Твори. Пиши. Читать будем.

– А сам-то ты? Почему себе не нарисовал дверцу? Тоже ведь не хоромы.

– Да зачем нам со старухой? Колька вон подрос. Доктор наук. В Старотайгинске окопался. Средний школу кончает. В Морфлот собрался. А младшенькая с нами проживет. Сарай же у меня, сам знаешь, какой!

– Картину я возьму, Афиноген Каранатович. А вот жить там не стану.

– Это почему же?

– Хоть я и фантаст, а от реального мира не отрываюсь. И в вымышленном, созданном своим воображением мире жить не хочу.

– Тогда хоть писать уединяйся.

– А вдруг воображение больное? Афиноген Каранатович, мне ведь и так хорошо. Жена у меня, дочь, ты вот, Артемий... Друзей у меня много. А ты не расстраивайся. Я тебе, Афиноген Каранатович, очень благодарен. Ты для меня больше, чем эту квартиру сделал.

– Эх, Федя...
– Афиноген сгреб меня в охапку.
– Упрямец ты. А нравишься. Ну, упрямец! Таким и оставайся.

14

Я приволок картину домой.

Пелагея Матвеевна смотрела телевизор и иногда оглушительно всхрапывала, вздрагивала и тут же задавала вопрос:

– Это ведь, который женился, Оля?

– Да нет, бабушка! Тот уже в городе живет. А этот только что сюда приехал.

– Ну... Я же вижу, что тот.

Ольга дергала плечами.

Валентина сидела в ногах у матери и тоже смотрела отсутствующим взглядом в экран.

– И куда ты этот шедевр ставить будешь?
– спросила она.

– А к стене за свою кровать.

– Ты, папаня, сначала посмотри, что возле твоей кровати делается...

– Что там может делаться?

– Секретер твой исчез... А в нем ведь твои рукописи.

– Да вы что?!
– мгновенно озверел я и бросился в маленькую комнату. Секретера в ней действительно не было.
– Фу!
– Так же внезапно успокоился я.
– Фу! Это же все Афиноген Каранатович. Это он для комиссии. Сейчас внесем.

– А что комиссия-то?
– спросила Валентина.