Жить

Устье первой сферы Благояра разломилось под действием двух сил и его края продолжали крошиться, расширяя проход. Блажик всё же закричал и рухнул на колени. Он смотрел снизу вверх на Малу, не понимая что же произошло, пока не услышал:

— Поздравляю. Теперь ты один из волхвов. — Мала была серьёзна, а над её левой рукой постепенно вырастал переливающийся всеми цветами светлячок. Волховица глубоко дышала и стояла чуть прикрыв глаза в повисшей тишине. — Приготовься. Помни, я не желаю тебе зла.

Светлячок резко сорвался с ладони и влетел в грудь Благояра. Парень побледнел и скорчился от боли на земле, но через три или четыре доли часа с трудом поднялся. Он потрясённо смотрел на девушку перед ним, долгим и чуть пустым взглядом, а потом чуть поклонился:

— Благодарю за дар.

Тренировка закончилась, кметы и сироты разошлись. Этим вечером они допоздна тихо шептались друг с другом и долго не могли заснуть. А Мала ушла в дом и закрыла за собой и ворота, и дверь.

В горнице старшую сестру встретила Ясна. Она усадила девушку на лавку у окна и принесла ей травяного вара, для измученной и ослабшей Малы сваренного. И лишь когда с её лица ушла бледность, спросила:

— Что было в том светляке? Он же похож на те, которыми мне знания от повитухи в Ветрище передавали. Но и другой какой-то.

— Там было всё, что нужно знать, как развивать волховской дар, как ломать внутри сферу и остальное. Всё то же, что я тебя в последние два года рассказывала и чему учила, — Мала слабо улыбнулась, с любовью глядя на сестру. — Да и прочих несколько мелочей.

— А мне нельзя было так же всё передать, а не отмерять по капле? — в голосе послышалось немного обиды, но в ответ улыбка сестры стала шире.

— Я тебя жалею, — после долгого молчания ответила Мала. — Так ты тоже всему научишься, но без лишних боли и страданий. Это ведь не просто разом взять столько знаний. Благояр ещё седьмицу теперь болеть будет. Присмотри за ним для порядка, только помочь даже ты ему не сможешь. Разве я бы тебя обрекла на подобное?

Ясна обиженно ушла и вскоре устроилась спать. А Мала неспеша допила отвар, достала привезённые из города бумаги и зажгла светлячок. Старшая не первую ночь искала что-то в шитых тонких книжечках, засиживаясь с ними далеко заполночь. Младшая волховица не спрашивала и не заглядывала, хотя ей и было любопытно что же так завлекло её сестру. Но в этот вечер Ясна обижалась, она отвернулась к стене и постаралась поскорей заснуть.

Сон пришел быстро, но тревожный и беспокойный. Девочка пыталась устроиться поудобней, ворочалась, пока не проснулась. И перво-наперво, ещё до того, как приоткрыла глаза, Ясна почувствовала дым берёзовых лучин и услышала тихий голос сестры. Сквозь ресницы младшая видела, как старшая возле окна пряла. Пряла и напевала грустно, растягивая слова, словно плакала.

Буду пряхою, буду свахаю,

За кудель тяну и пряду.

Эту ниточку я ровнёхоньку,

Нитку тонкую я скручу.

Буду пряхою, буду свахою,

Веретёнышко подверну.

Эта ниточка будет длинная,

Эту ниточку не порву.

Не любимая я просватана,

Я сговорена на весну

И я ниточку понемноженьку,

Будь мне вмоченьку я спряду.

Веретёнышко, ты родимое,

Слёзы вытерпи и крутись.

Да и ниточку, тонко скручену

Сбереги.

Ясна лежала, подсматривая сквозь ресницы как Мала переводит взгляд с нитки за окно, а потом опять на нитку. Руки сестры не сбились и продолжали тянуть и крутить нить, только на лице…это была не грусть, пустота, смирение, боль. Девушка вслушалась в слова, будто пропитанные слезами и отчаянием и понемногу опять заснула. Хотя в этот миг Ясна уже знала, что раньше слышала этот плачь, зимой, когда Мала так же при лучинах пряла и ткала в одиночестве. Может она и шила, но младшая сестрёнка этого не замечала к своему стыду.

Челночёк родной, ой ты миленький,

Мою ниточку протяни.

И из ниточки по рядочечку

Я холстинушку да сотку.

Пусть ткачихою, пусть и свахою,

Эту ниточку в ход спущу.

Пусть холстинушку, что повокою

Ночь за ночкою я сотку.

Не любимая, я просватана,

Я сговорена, не уйду.

Я холстинушку, понемножечку,

Будь мне вмоченьку, я сотку.

Челночёк ты мой, весь изглаженый,

Слёзы вытерпи, не беги.

Рука левая, рука правая,

Вы холстинушку, тонкотканую

Не порви.

Буду швейкою, вышивальщицей,

Сяду в ночь глядя за иглу.

Нелюбимая, я просватана,

Я сговорена по утру.

И расшитую, я сорочечку,

Мужу милому я сошью.

По стежочечьку, по иголочке,

Пальцы до крови исколю.

Руки белые, вы в мозолюшках,

Пряли ниточку, на холстинушку…

Буду свахою, буду пряхою,

Я кудель свою заберу.

Слёзы горькие, слёзы мокрые,

На сорочечку я пролью.

Часть 2 Глава 15

Струны звонкие, гусли верные,

На пути моём вы накормите.

Песни на пиры, на супрядочки,

Кров найдёте мне, да на ноченьки.

(из дорожной песни кощунника)

Три года пролетели, наполненные делами и заботами, тревогами и маленькими победами. Три года — не долгий срок, но за это время безымянная гора преобразилась. На склоне теперь построились множество изб и хоромин, больших домов и разных прочих от дровника до овина, от курятника до стойла. По серёдке перед воротами во двор Малы и Ясны остались с две чети пустого места, где тренировался их люд и показывали товары приезжавшие несколько раз купцы. А вдоль заборов и троп росли пока ещё низенькие яблони, вишни и груши, семечками посаженные. Поселение на склоне совсем не походило на деревню, но и городом тоже не было. Кметы в шутку и с обидой прозвали его волховским поместьем, но девушки лишь посмеялись, а название прилипло.

И вот осенняя Ночь Мириадов Звёзд набросила на землю тёмный платок и разбрызгала искры света. Мала снова забралась на крышу дома и знала — Ясна скоро поднимется к ней, как и в прошлые разы, дав сперва побыть в одиночестве. И старшая стояла на коньке с улыбкой наблюдая за праздником у костров чуть поодаль.

Вон там у ручья на большой поляне разожгли не один, а три костра и вокруг них Благояр ветром листья кружит на потеху поместному люду. Там собрались и те две дюжины детей, что пришли три года назад весной, и другие прибившиеся. За эти годы слух о волховицах за Последней расползся дней на десять пути от берега и уплыл по течению почти до моря. И стали к ним приходить то подмастерья не любые мастером, то приказчики и охранники от купеческих караванов, тяготившиеся службой, то сироты, то просто странные люди. Девушки многих отправляли обратной дорогой, но кого-то и приняли к себе. Теперь же их уже несколько десятков скопилось.

А рядом с хворым домом горел костёр поменьше и вокруг него сидели не такие весёлые люди. Там собрались те, кто пришел в поместье за излечением и гостил среди таких же искавших надежду. Ясна им не отказывала и даже особо платы не спрашивала, просто лечила как могла, а заодно и девочек и мальчиков из принятых под руку учила помаленьку. Пока поместный люд больше помогал лекарке, но и то было хорошо. А исцелённые кто простыни или скатерти для хворого дома приготовит, кто делами рук своих, кто дарами с земли своей расплачивается как сам решит. Иногда с купцами стали приезжать и хворые побогаче и слёзно просили спасти. Таких Ясна селила в отдельный дворик и с них брала сполна серебром.