Живая древняя Русь. Книга для учащихся

Живя среди бескрайних лесных массивов, народ, естественно, много думал о деревьях, их свойствах, о применении дерева в быту — для хозяйственных нужд и украшений, складывал песни, сказки, загадки, пословицы и поговорки.

Сойдутся парни на посиделки, зажгут лучину (и свет давало дерево!) и спросит приятелей хозяин-бобыль:

— Ну-ка, отгадайте, ребята, что такое: стоит дерево, цветом зелено; в этом дереве четыре угодья: первое — больным на здоровье, другое — от тени свет, третье — дряхлых, вялых пеленание, а четвертое — людям колодец.

Загадка не из трудных. Кто же не узнает свое родимое дерево? Дружки в один голос отвечают:

— Береза! Первое угодье — банный веник, второе — лучина, третье — береста на горшки, четвертое — берестица!

А сколько в зимние вечера пелось задушевных песен про березу, липу, калину, дуб, рябину…

Народ различал дерево сошное (т. е. идущее на основу сохи), дерево мачтовое, кривое дерево (годное на вязь), матичное, семенное и т. д. Обилие древесины внушило горделивую поговорку: лес по дереву не плачет.

Мало дошло до нас замечательных старинных деревянных сооружений — они гибли от частых пожаров и довольно регулярных военных лихолетий. Народная память сохранила в фольклоре смутные воспоминания о некогда существовавших сказочных теремах и роскошных палатах. В сборнике «Древние российские стихотворения» Кирши Данилова описывается, как воинская хоробрая дружина строит терема невесте Соловья Будимировича Забаве Путятишне:

Со вечера, поздным-поздно, Будто дятлы в дерево пощелкивали, Работала его дружина хоробрая, Ко полуночи и двор поспел: Три терема златоверхие, Да трои сени косящаты, Да трои сени решетчаты, Хорошо в теремах изукрашено: На небе солнце, в терему солнце, На небе месяц, в терему месяц, На небе звезды, в терему звезды, На небе заря, в терему заря — И вся красота поднебесная.

Богато и разнообразно народное зодчество. В нем есть свои весьма устойчивые образы.

Исследователи подметили, что народное искусство нельзя уподоблять быстро летящему коню бурного и несдержанного индивидуального творчества. Народное искусство вернее сравнивать с медленным плотом на могучей реке, преодолевающим постепенно тысячеверстные пространства. При вечном неторопливом движении уходило на дно все лишнее, временное, наносное. Оставалось лишь насущно необходимое.

Очень интересны крестьянские избы и амбары.

Перенесемся мысленно на лесистые берега Северной Двины. Дом, поставленный здесь помором, напоминает неприступную крепость. Он двухэтажный, окна — их пять или шесть — прорублены высоко над землей. К строению примыкают сени, сарай, кладовая, составляющие с домом одно целое. Снаружи стены не принято обшивать досками. Во многих домах — три-четыре горницы.

Словом, северная изба производит впечатление вековечной прочности, она олицетворяет победу сильного, мужественного человека над суровой природой. Гордый и сильный северянин не жалел бревен на постройку и возводил не подслеповатую избенку, а крепость, в которой не страшны ни полярная ночь, ни хищный зверь, ни лихой человек. Всего дороже, говорилось в народе, честь сытая да изба крытая.

Совсем другое дело — изба на средней Волге: небольшая, обшитая тесом, нередко выкрашенная голубой или белой краской, украшенная деревянными кружевами, резными наличниками, часто с петухом-флюгером на крыше. Это строение напоминало сказочную избушку на курьих ножках, что «пирогом подперта, блином покрыта».

Есть единственное в своем роде волжское селение Вежи, родина дедушки Мазая. Это о Вежах писал Некрасов:

Летом ее убирая красиво, Исстари хмель в ней родится на диво, Вся она тонет в зеленых садах; Домики в ней на высоких столбах…

В детстве, в Костроме, за несколько лет до войны, мне довелось побывать в Вежах и увидеть там много диковинного.

Здешние места — заливные луга, низины, изобилующие речками, болотами, озерками. Когда весной разливались Волга и Костромка, то вся эта местность на много десятков верст, за исключением наиболее возвышенных холмов, покрывалась водой. В воде стояли леса и рощи, звери спасались на островках-гривах; вода нередко заливала и деревенские улицы.

Жители костромских заречных деревень, расположенных вдоль извилистой речки, в особенности селений Ведерки и Спас-Вежи, не боялись по весне большой воды; хлебные амбары, рыбные склады, парные бани были поставлены на могучих дубовых сваях, благо за строительным лесом ходить далеко не приходилось. В бывалошное время крестьяне, отгороженные от остального мира болотными топями, озерами, непроходимыми лесными чащобами, чувствовали себя вольготно — начальство предпочитало избегать путешествий в эту сторону. Недаром один из некрасовских героев говорит:

«А нашу- сторонушку черт три года искал».

Крепкий краснощекий малый лет тринадцати вызвался показать нам свою деревню. Когда мы спросили, как его зовут, он равнодушно ответил:

— Петькой.

— А фамилия?

— Мазайкин.

И чтобы избежать дальнейших расспросов, добавил:

— Дед Мазай наш прадед был. Многие интересуются, как Некрасов в нашей избе останавливался. Только об этом теперь никто не помнит. Как деда покойного не стало, так некому и рассказывать.

Мальчик держался с необыкновенным достоинством. Остановившись возле деревянной церкви на дубовых сваях, Петя сказал:

— Смотрите, без одного гвоздя построена.

Суровая красота была запечатлена в облике деревянного храма-терема, поблескивающего на солнце золотистой главкой, что венчала островерхую кровлю. Внешний вид церковки удивительно соответствовал всему, что нас окружало. Поставленная с помощью топора, она была родной этим лесам и озерам, неяркой, чуть приглушенной зелени окрестных лугов, она словно перекликалась с сероватыми облаками, что ветер уносит в сторону Костромы.

Храм Преображения, который мне довелось увидеть в Вежах, — один из самых редкостных. Дело даже не в том, что он на сваях, хотя, конечно, дубовая колоннада, держащая храм, придает ему совершенно неповторимый облик.

Поводырь с медведем. Богородская игрушка Вторая половина XIX в.

Щедры и размашисты контуры: в сооружении много веселой простоты в лестницах и переходах, гордо вздымается к небесам деревянная кровля. Мастера-древоделы поставили храм Преображения в 1628 году: Это было время возвращения к мирным заботам. Русь только что изгнала со своей земли польских интервентов, покончила с «тушинским вором» и другими недругами. Неподалеку от этих мест совершил свой бессмертный подвиг Иван Сусанин. После ратных лет люди с радостью сменили меч на орало. Охотно взялись за топоры древоделы. По тогдашнему обычаю, памятные события отмечались сооружением храмов. Конечно, мастера в Вежах не смогли взяться за работу сразу после войны. Видимо, не так-то просто было местным людям собраться с силами. Понадобилось пятнадцать лет, чтобы начать сооружение храма Преображения.

…Петя Мазайкин повел нас по широкой лестнице на высокое храмовое гульбище. Первозданная панорама предстала нашему взору; луговые просторы смотрели на нас глазами озер-чаш, можжевеловые кусты указывали путь к лесной опушке; возле деревни забавно возвышались домики на сваях, издали похожие на огромные пчелиные ульи.

Прошло много лет.

Мне, как и моим землякам из Заречья, пришлось побывать на новоселье деревни деда Мазая и Преображенского храма.

Я прохожу через массивные ворота за каменную крепостную стену Ипатьевского монастыря, и передо мной, как видение отроческих лет, как ожившая сказка предстали домики на сваях — амбары и баньки села Спас-Вежи.