Живая душа

Да маловато, видать, покрикивала.

Однажды Клавдия пустила в дом постояльца — шабашник он был, что ли. Из другой деревни. Понятное дело, здоровенному-то мужику по ночам не спалось в избе у одинокой женщины…

Только должна же быть у Клавдии голова не плечах! Могла сообразить, что к чему. Остеречься могла. Не первый такой случай, мало ли заезжего люда останавливается в деревне…

Вон и у Насти было один раз: попросился заночевать районный заготовитель. Не отказала Настя, приготовила постель, ребятишек уложила на полатях, сама легла на голбце. Уже засыпать стала, вдруг слышит — половицы скрипят.

— Чего тебе? — спросонок заботливо спросила Настя.

— Да так, ничего… только вот… скучно одному-то… — пробормотал заготовитель и горячими, странно мягкими ладонями провел по ее голым рукам.

— Давай не будем, сынок! — язвительно сказала Настя, окончательно проснувшись. Во тьме заворчала Катшо у порога, и Настя испугалась, что проснутся дети, давно привыкшие к нетронутой ночной тишине и сладко посапывающие на полатях.

— Рано тебе в старухи записываться!.. — шептал заготовитель, не отпуская ее. — Рано!.. Гляди ты какая!

Она привстала, ударила по отвратительно мягким его рукам. И крикнула, уже не сдерживая голоса:

— Марш на место! Тебе где постелено?! А если не спится, на дворе быстро охолонешь!

Заготовитель отпрянул так, что и половица-то больше не скрипнула. А на следующий вечер не явился ночевать, исчез…

Исчез и шабашник из дому Клавдии. Гостевал недолго. Но спустя месяц прибежала Клавдия к подруге в слезах: беда стряслась, что делать? Надобно старуху какую-нибудь-искать, знахарку! Нельзя же допустить, чтоб незаконный ребенок родился!

— Ты что, — закричала Настя, — совсем рехнулась?! И думать не смей!

Вот так прибавился к троим детям Клавдии четвертый ребенок, девочка. Нелегко Клавдии пришлось. Кроме разговоров по деревне, кроме осуждающих взглядов, которые все-таки можно еще перенести, главная забота навалилась — как прожить? С грудным ребенком на работу не выйдешь, продавать в доме нечего; и с тремя-то детишками жила Клавдия впроголодь.

И, пожалуй, не вырастила бы Клавдия младшую дочку, если бы не Настя. А у Насти не хватило духу осуждать и попрекать подругу, да и поздно было попрекать. Помогала Настя, чем только могла. То с девочкой посидит, пока Клавдия управляется по хозяйству, то дровишек подбросит, то сена притащит для коровы, а то позовет все Клавдино семейство помыться в своей бане.

Валя, младшая Клавдина дочка, теперь уже выросла. Работает в Эжвакаре маляром. И когда приезжает к матери, обязательно навещает тетю Настю.

Про отца Валя не спрашивает. И Настя не знает, как отвечала Клавдия дочке, как объясняла, куда подевался отец. Но когда смотрит Настя на взрослую, красивую девушку, одетую по-городскому, — странное, сложное какое-то чувство возникает у нее. И радуется Настя, и гордится, но одновременно и жалеет Валю, и стесняется открыто взглянуть ей в лицо. Будто она виновата перед Валей…

В деревне считают, что Настя из тех женщин, которых никакое горе не сломит. Будто они еще девчонками приготовились все вынести, все вытерпеть. Будто знали наперед уготованную им долю…

Да, Настя из таких женщин. Только никто в деревне не подозревает, чего стоило Насте держаться. Господи, какая окаянная тоска жгла ее, особенно в праздники! Увидит в окно супружескую чету: муженек по дороге вышагивает, а чуть поодаль — женушка; глаза у нее кошачьи, счастливо-бездумные, напевает вполголоса: «…Цыганка гадала, за ручку брала…» Увидит это Настя, рывком захлопнет окошко, а в груди боль, в груди камень раскаленный… Подбежит к стене, посмотрит на фотографию Александра, выцветшую фотографию, переснятую когда-то с маленькой карточки. Застонет, зарыдает… Безмятежен взгляд Александра Будто из туманных далей, сквозь годы глядит на нее молодой Александр и не видит, что теперь с его Настей делается.

А впрочем, и хорошо, что люди не знают Настиной тоски. Пускай думают, что горевать Настя не способна, пускай думают, что Настя лихая да веселая!

Лет десять назад гуляли в первомайский праздник; собрались в Клавдину избу женщины. Выпили чайник браги, закусили рыбником из соленой трески. А потом потянуло всех на улицу. Весна, тепло, можно в одном платье ходить… Столпились на лужайке, песню завели.

Подошел откуда-то агроном с женою. Вообще-то он лишь числился агрономом: из-за войны недоучился в техникуме, а после мыкался по разным мелким должностям. В колхозе, где Настя работала, агрономовское место всегда пустовало — изредка наезжали специалисты из МТС, того и достаточно было. Но вот вместо колхоза образовали совхоз, агроном положен по штату. Где взять? Отыскали недоучившегося, прислали хотя бы на первое время. Может, пробелы в теории восполнит практикой…

Агроном прибыл в деревню со своей коровой; на грузовике привез имущество. Купил избу, захлопотал на приусадебном участке. Люди радовались — если человек обживается, пускает корни в землю, значит, останется надолго. Прибавятся в деревне мужские руки, толковая голова. Плохо ли?

Приветили агронома и в то утро, на майском празднике. Пригласили в круг, агроном не застеснялся, запел вместе с бабами. И мужской голос не повредил хору, песня была подходящая, громкая. Разошелся агроном, широко руки развел, будто собрался обнять всех женщин, и трубит: «…А навстречу ему кр-расавица!!»

— Нашел красавиц! — проговорила агрономша. Она поодаль держалась, как обычно. Соблюдала расстояние меж собой и деревенскими бабами. — Нашел красавиц, никак не налюбуешься!

Задели женщин обидные слова. Но никто виду не подал, продолжают петь. Одна Настя не выдержала:

— Боишься, что съедим твоего Михаила?

— Не боюсь! — говорит агрономша. — Но ты бы лучше собственного мужа петь заставляла!

— Мой-то собственный в сырой земле лежит.

— А хоть где!

— Та-ак… — протянула Настя, все еще улыбаясь и чувствуя, как леденеет эта улыбка. — Тогда прощайся с Михаилом… Уведу! Ничуть я тебя не хуже, а давно не пробовала, каковы мужики на вкус!

Агрономша растерялась. Не знает, то ли мужа оттаскивать, то ли броситься к Насте с кулаками. И Михаил, агроном этот самый, растерянно ухмыляется.

Замерли бабы в кругу. Ждут, что дальше будет.

Настя с тою же ледяной улыбкой взяла агронома под руку и повела. Агроном вроде не упирается, послушно идет…

Схватилась агрономша за голову, ахнула. Побежала прочь по дороге, только крикнуть успела:

— Мишка!.. Не смей домой заявляться!

— И захочет, да не пущу! — рассмеялась вдогонку Настя.

Туг уже и агроном напугался — переминается, оглядывается на женщин. Бубнит:

— Она это… всегда ревнует… Чего с нее взять!

Провела Настя рукой по лицу, вздохнула:

— Да иди ты отсюда! Вправду, что ль, стану задерживать?

— Я… это…

— Беги догоняй! Только вот жаль, песню не допели.

Через день Настю вызвали в дирекцию совхоза. Пришел нарочный, отыскал Настю в телятнике, где она убиралась.

— Срочно!..

— Зачем зовут?

— Да не знаю. Идем!