Живи, Мария!

И вдруг – хоп! – маленькая грузчица. Чистенькая, ладная. Главное, у всех косынки, робы, сапоги замызганные, мордахи чумазые. А на этой – вся одежда свежая и лицо, сразу видно, умытое.

– Так! Эту мне сюда! – директор ткнул пальцем в Марусю. – Фамилия?

– Кувшинова. – Маня напряглась. Кто ж начальство-то любит? Все боятся. Давай лихорадочно вспоминать, когда успела провиниться? Или случилось чего?

– Готовить умеешь?

– А што?

– Ты мне не штокай! Ишь, привычку взяли! Отвечай на вопрос.

– Да! У меня семья, деток двое и еще… я в Каракалпакии на целую ораву каждый день варила. А вам зачем?

Кадровик придвинулся к начальнику и давай шептать на ухо, мол, не берите эту, она психическая. Петр Иванович решений не меняет, отшвырнул помощника, взял Марью за руку и повел на кухню.

– Значит, так! Вот твое новое место работы. Сутки через сутки. Сменщица Галя. Будешь варить затируху и черепаший суп на весь комбинат. Муку получаешь на складе, а черепах привозят машиной, воду таскать из колонки, котлы мыть щелоком. Понятно?!

– Понятно. – Сердце у Маруси прыгало от радости, слезы навернулись. Только б не передумал! Только б не передумал, а она уж расстарается. О такой работе можно только мечтать! Ей хотелось кинуться к директору и поцеловать руку, еле сдержалась…

Глава 19

Чистота тела и духа в тяжелое время – дело хлопотное, но крайне важное. Маруся с этим никогда не шутила.

Обычно в сенях обмоются, и порядок. А тут все серьезно – баня! Раз в месяц Маруся устраивала семье настоящий праздник.

Доставала новую мочалку. Это растение такое у нее под виноградником плелось. Плоды похожи на громадный огурец. Сильно похожие. Такие зеленые дубины висят на вьюнах, но легкие, пористые. Внутри у них семена, вроде как тыквенные, только темнее. Поспевают, когда шкурка желто-серой становится. Их срывают, аккуратно счищают верх и сушат. Славные выходят мочала, цвета топленого масла. Пожестче любишь, тогда вспарывай бок во всю длину, выворачивай и трись до царапок, а помягче нравится, тогда хвостик чиркани.

Собирается семейка загодя. Чистое белье готовит Марь-Лексевна: откипятит и нательное, и постельное добела, отгладит до безупречности. Мочалку свежую разрежет, разделит на каждого. Маня к этому дню уж обязательно выменивала новый кусок мыла. Вон приготовленный стоит, красуется. Так! Ковшик алюминиевый не забыть, чтоб поливать-скупываться удобнее было. Загодя запарит травяной чай – душица с шиповником. И меда – драгоценность несусветную – старательно отмерит четыре маленькие ложечки.

Особенно приятно париться зимой. Заходишь, бывало, с мороза в натопленный предбанник, и тебя сразу окутывает плотным облаком. В ноздри бьет запах дегтярного и хозяйственного мыла. Чистыми телами пахнет призывно, ажно почешешься напоследок.

Весело гремят шайки. Кто суетится: прямо по ходу скидывает заношенное. А кто выкупался и блаженно, не торопясь, отдувается. Лениво натягивает на себя все, что можно натянуть, тут главное – не озябнуть с пару…

Мокрые лужи подтирает банщица в белом мятом халате – старая озорница и охальница. Бросит швабру, подбоченится и давай отпускать шпильки-шуточки:

– Проходим, граждане, трусы не забываем! Кто полотенцем не обладает – занавеской не вытирайся! Сегодня портки продай, но вмажь! Опосля моей бани грех доброго стопоря не откушать. Поверь, сердешный, поползешь младенчиком, писаться станешь от удовольствия да агукать. На обмылки строгий учет! Сдаем, товарищи, не препираясь, в фонд недомытых! – Голос гулкий эхом множится.

Народ похохатывает, вот-вот банщица усядется на табурет и жахнет байками. Сегодняшняя такая: «Слыхали ль, на днях в нашей бане случай был? Не? Щас рассказываю. В бабье отделение пару понапустили, тетьки голые, распаренные, сиськами трясут. Тут мужичок-мухортик. Понятное дело, визг, писк! А он: не волнуйтеся, гражданочки, я-де слепой. Ну, они что? Пошумели для порядку, да и успокоилися. Попривыкли дажа. А он – молодец! То водичкой окатит, то мыльце пододвинет, а попроси, и спинку потереть мастер. Ну, и во-от. Вдруг одна пышечка из санитарок ни с того ни с сего ка-ак заорет:

– Слепой, да ты ж меня пердолишь!

А он:

– Ой, батюшки! А я и не вижу!»

Врет шайтан-опа¹¹ как сивый мерин, но хохоту!…

Наша компания аккуратно складывает одежу в кабинку, кусок веревки продевают через «ушки», к дверкам присобаченные, и завязывают на узел. Замков-то нет. Берут тазы, каждый несет свой. Людочка – и та нипочем не доверится, все сама, сама.

Первым делом выбирают место, где потише, и так, чтоб все в ряд уместились. Маня бегом к кранам, кипятку нальет и лавку ошпарит. И пол возле лавки, где стоять, ошпарит, для спокою.

Женщины становятся в очередь и по одной наполняют тазы. Течет вода из двух бронзовых витых кранов. Сперва ледяной наберет побольше, рычаг двинешь – кш-ш-ш! Потом вареной – кш-ш-ш! – разбавит до приятного. Локоть макнет, проверит. Дети смело запрыгивают в шайки, усядутся фон-барончиками, брызгаются, шалят. Пускай, конечно, – удовольствие же!

Тогда старшие идут и себе воды до краев наливают. Вот где раздолье – давай вся компания мылиться-тереться. Чуть замутилась водица – сменить! Грязную выплеснут, не жалея, свежую – кш-ш-ш!

Света немного, под высоким потолком лампочка одна, да мутноватая какая-то, в испарине, видать. Людей всегда много, и все друг дружку поддерживают: то мылом поделятся, то спину потрут, а плохо кому – вынесут в предбанник. Женщины в основном тощие, сутулые, кособокие. На некоторых страшно смотреть, а помоются, вроде ничего… живехонькие…

Пена повсюду белыми охапками лежит, течет к воронке, летает по моечной. Доброе это место – баня.

Ну вот Марусина команда и намылась. Волосики, жопенки, пяточки блестят – можно окупнуться прохладной водицей – шух! – из шайки водопадом! Визг, писк – хор-рошо!

Бегом к кабинке, чтоб не обляпаться об намыленных, полотенцами обсушись и в чистое, хрусткое нарядись. Мордочки у всех румяные, глаза сияют. Сперва косынки, потом платки теплые – порядок. Носки, валенки. И до дому… чаевничать…

Умиротворение такое, будто сердце вымыто до блеска!

Глава 20

Ну вот, значится, идут они из бани развеселые, умытые. Генка вырвался от матери, побежал вперед, расшалился-разбаловался.

Марь-Лексевна кликанула: