Живые и мёртвые

Теперь нам необходимо возвратиться к рассмотрению отложенного, косвенного и непреднамеренного использования знаков. В литературе уже были выделены экономические, политические и религиозные аспекты автономного человека [110а, 110d]. Однако этого недостаточно. Помимо всего прочего, указанный сдвиг в культуре западного мира был связан с высвобождением секулярных и сакральных слов из-под власти устной речи, освобождением их значений из-под контроля взаимодействия лицом-к-лицу и потерей ими их безусловной власти над действием и поведением. Когда они были освобождены от тел пользователей и не были более скованы потребностями непосредственного действия, в котором уста и уши творят и потребляют бренные звуки и знаки, открылся широкий спектр новых возможностей. Если люди способны символически преобразить высказывание-того-что-они-имеют-в-виду таким образом, что оно перестает быть сиюминутным актом наделения значением, а превращается в нечто устойчивое во времени, то тогда открываются безграничные возможности для численного и типологического расширения круга людей, которым могут быть «посланы» знаки и на которых их отправитель может оказать непосредственное воздействие.

На более простых стадиях существования человечества для того, чтобы слова и другие объективные знаки продолжали обращаться в ограниченной среде тех, кто их создает и поддерживает, необходимо, разумеется, чтобы в каждом поколении индивиды заново изучали и воссоздавали их в качестве знаков общественного согласия по поводу того, что они означают и знаками чего они являются. Принято говорить, что обмен словами происходит в коммуникации между отправителем и получателем. Правильнее сказать, что отправитель и получатель, беседуя друг с другом, стимулируют друг друга и самих себя социально отобранными звуками и молчаниями. До тех пор, пока эта вербальная стимуляция остается лабиальнослуховой и подкрепляется вспомогательными жестами непосредственного межличностного контекста, люди, знающие, для сообщения чего предназначены те или иные слова, и выбирающие, говорить им или же не говорить, находятся в очень прочном положении. Они держат под контролем эти средства коллективного знания, которые могут обладать и часто обладают исключительной властью. Когда люди разговаривают, тот, кто не может понять, что ему говорят, может оказаться в беспомощном положении: в его распоряжении не оказывается некоторых инструментов, необходимых для контроля над средой, в то время как другие ими обладают. Контроль над употреблением слов требует, чтобы их значения были известны тому, кто ими пользуется, и чтобы он умел правильно выбирать, следует ли ему высказаться или промолчать, выслушать или отказаться слушать.

Когда слова отливаются в письменную форму и не зависят более от той непосредственной органической среды, в которой звуки и молчания стимулируют в живых организмах наделение значениями, на сцену выходят новые могущественные факторы. Освобожденные от непосредственности, слова могут перемещаться куда угодно за пределы межличностного контекста. Тайные интимные письменные слова двоих — например, любовное письмо, — освободившись от звучания, могут покинуть свой первоначальный контекст и отправиться в путешествие в пространстве, ограниченном лишь пределами человеческой среды, и во времени, ограниченном лишь временными границами существования человеческого рода. Те, кто пользуется словами в настоящее время или будет пользоваться ими в будущем, благодаря письменной форме отложенной коммуникации могут «разговаривать» с прошлым. Отложенная коммуникация, которую в некоторых случаях, быть может, точнее было бы назвать преемственной коммуникацией между индивидами, принадлежащими к поколениям, далеко отстоящим друг от друга во времени и пространстве, — это один из важных способов, с помощью которых слова освобождаются от непосредственного контроля и, обращаясь таким образом, становятся автономными, т. е. превозмогают бренность существования (в границах которой, они, чтобы выжить, должны постоянно потребляться) и устремляются в бессмертие.

Будучи, тем не менее, все еще зависимыми в качестве знаков от людей как физических существ, они, чтобы достичь полной автономии, должны быть защищены. Автономия каждой индивидуальной личности зависит от социальной структуры, содержащей в себе такие ценности и представления, которые не фиксируют жестко ее положение и позволяют ей свободно перемещаться с одного социального места на другое, из одного социального контекста в другой. Так же обстоит дело и со словами. Когда мораль, контролирующая их правильное употребление, определяет их автономно, они могут более свободно перемещаться из контекста в контекст, из старой эры в новую эру. В устной традиции их значения могут перемещаться во времени по цепочке живого взаимодействия, от уст к уху, от уха к устам, в пределах непрерывного потока человеческого существования; однако для этого необходима неразрывная преемственность поколений.

Письменное слово — некий объект, форма которого представляет собою общепризнанный знак, — по самой своей природе устроено таким образом, что объективный компонент знака (материальный объект) не нуждается в том, чтобы его переопределяли и заново создавали всякий раз, когда им начинает пользоваться новый индивид или новое поколение. Однако, если оно используется, значение его должно испытывать на себе влияние промежуточных поколений. Археолог может раскопать уже не используемые таблички для письма, испещренные знаками, принадлежащими давно забытой и ранее не известной его цивилизации культуре. Хотя знаки остались теми же самыми, а вложенные в них значения не претерпели никакой трансформации под влиянием изменившихся представлений и ценностей, получатели этих отложенных сообщений подверглись воздействию потока культурного преобразования, продолжающегося, быть может, уже добрую сотню поколений. То, что они знают и чувствуют, не может совпадать с тем, что могли иметь в виду люди, сочинившие это отсроченное послание, даже если оно идет непосредственно от его забытого источника. В этом смысле знак автономен, а свобода его перемещения, как и свобода автономного индивида, зависит от ценностей и представлений общества. Знак обладает знаковой автономией лишь до тех пор, пока для людей важно его существование в человеческом разуме, и лишь до тех пор, пока сохраняет свою ценность желание знать, каким значением он обладал для его отправителей. А потому он одновременно и свободен, и несвободен: свободен перемещаться в пределах человеческой ментальности и вынужден обслуживать значения, приписываемые ему теми, кто его использует.

Кроме того, будучи таковым, он одновременно функционирует в качестве консервативной силы, укрепляющей власть прошлого над изменчивым настоящим, и в качестве освобождающей силы, устраняющей зависимость текущего поколения от устной передачи ближайшим старшим поколением своих интерпретаций сакральной традиции. Теперь уже не одно, а целая сотня поколений посылает свои отложенные интерпретации того, что они и мы собой представляем. Если некий письменный знак — например, хартия колонии Массачусетс — Бей или Конституция Соединенных Штатов — прошел через непрерывный ряд взаимосвязанных поколений интерпретаторов, то в таком случае не только сохраняется первоначальный знак в целом, но и непосредственно посылаются вложенные в него значения, дабы облегчить общение далеких предков с их сегодняшними «современниками». В этом фактически и состоит задача такого, например, документа, как Конституция, с ее попыткой дать «мудрое наставление» для будущего. Письменный знак ослабляет власть времени над нами и модифицирует его воздействие на нас, ибо как мы сейчас можем посылать слова в настоящее и будущее, так и люди, жившие в прошлом, могли напрямую посылать такие же значащие знаки людям, родившимся намного позже них. В отложенной коммуникации знаки обладают качеством симультанности: они «говорят», а мы «слушаем» в один и тот же момент времени, а именно, в момент их интерпретации. Подобно получению телеграммы, отправленной с другого конца континента с тем, чтобы ее мгновение спустя прочли, чтение этих знаков, скрывающих далекое значение, изменяет значимость пространства и времени. Благодаря единству значения у отправителя и получателя реалии времени и пространства преобразуются в социальные реалии значимой близости. «То» значение, которое было «непосредственно» «вложено» три столетия на зад и на совсем другом континенте в знаки, составляющие хартию, их автором, сегодня в интерпретативном акте их получателя, живущего в Янки-Сити, может быть «немедленно» и «непосредственно» разделено.

Таким образом, автономное слово — к примеру, в рамках гарантированной свободы слова и печати, позволяющей говорить правду, — имеет в Янки-Сити множество столкнувшихся друг с другом значений. Все они играли жизненно важную роль в символах процессии и в символизируемых знаками этого коллективного обряда исторических событиях. Слово первых поселенцев существовало в двух формах: в форме Священного Писания, которое вводило их в прямое общение с Богом посредством письменных знаков его Истины, и в форме светской хартии, которую привезли с собой Уинтроп и землевладельцы колонии Массачусетс-Бей. Таким образом, эти далекие предки имели в своих руках абсолютную власть Слова Божьего и значительную, хотя и меньшую, власть слова секулярного договора. Как таковая, Библия, или Священное Слово, была конечным источником всякой власти; ее истина была абсолютной. Люди, державшие под контролем толкование Писания, могли быть — а некоторые и на самом деле были — теократическими тиранами, однако поскольку существовала вера в то, что истина содержится в самом Слове, непосредственно сообщенном Богом тем людям, которые были инструментом его сообщения, эта непогрешимая Книга, будучи высвобожденной из-под контроля церковной иерархии, потенциально давала каждому человеку, умеющему читать, абсолютную автономию и власть. Ибо, найдя в ней истину и тем самым просветившись, он обретал не только свободу ее знать, но и обязанность передать ее другим. Каждый человек мог стать своей собственной личной сектой, мирно сосуществующей или враждующей со всеми другими.

Поскольку считалось, что познание истины и чтение Библии есть долг каждого человека, то необходимо было, чтобы он научился читать и имел непосредственный доступ к Священному Слову. Жители Массачусетса и Янки-Сити с самого начала стали обучать молодое поколение грамоте. Бесплатные средние школы считались необходимыми и пользовались общественной поддержкой. Частные учебные заведения были на хорошем обеспечении; был основан Гарвардский колледж. И все это прежде всего благодаря подспудной вере в письменное слово, особенно в Слово Священное. Вторым по очередности эпизодом вслед за изображением Уинтропа с его хартией было «Начало занятий в Гарварде. Бенджамин Вудбридж из Янки-Сити признан лучшим из девяти студентов курса...»

Социальные и символические процессы, которые с течением времени сформировали символы, находившиеся в умах и руках современных творцов символов, создававших знаки процессии, репрезентирующие прошлое и возбуждающие и выражающие связанные с ним современные представления и ценности, происходили из самых разных источников. Как таковым, этим знакам прошлого давалось отложенное наделение значением. Акт присвоения значения происходил не в непосредственности данного момента, а спустя столетия. Значения, происходившие из трех столетий, десятков тысяч часов и многих-многих миллионов сказанных слов и произошедших событий, были сконденсированы в нескольких быстро промчавшихся часах и сорока двух мимолетных символах. Сгущение значений опыта, хранящихся в бессознательном отдельного индивида, почти ничто по сравнению со сгущением социальной значимости в символическом багаже каждого поколения и в особых знаках исторических деяний, или обрядах, которыми пользуются коллективы для того, чтобы рассказать самим себе о своем прошлом.

В таких знаках обязательно присутствует вытеснение значимости; многие старые значения неизбежно перестают получать эксплицитное выражение. Бессознательные значения, которым никогда не позволяют выразиться открыто, даже в ходе протекания содержащего их события, ищут и находят скрытое признание. Кроме того, в старых значениях знаков, будь то скрытых или явных, рациональных или нерациональных, изменяется расстановка акцентов.

Рис. 3. Отложенное наделение значением.

Некоторые из них, не получая публичного признания и торжественного воплощения, уходят в область туманной неопределенности; другие, как только им не оказывается публичного признания, выбираются из своих укрытий и торжественно шествуют перед одобрительно приветствующей их толпой. Общеизвестно, что с течением времени знаки и символы начинают обозначать нечто большее, нечто меньшее или нечто совершенно иное, нежели раньше, либо вообще перестают существовать. Старые значения начинают обозначаться новыми знаками, а новые значения — старыми знаками, входя иногда в прямое противоречие с их прежде бытовавшими значениями.