Живые и взрослые

Но Гоша видит: Аннабель сразу поверила ему.

— Да ладно, ребята, — говорит он, — раз уж мы к ней пришли — чего в молчанку играть? Давайте все расскажем, а?

— Трепло, — говорит сквозь зубы Марина.

Даже Лева смотрит исподлобья, но тут Ника неожиданно говорит:

— В самом деле, ребята. Мы же собрались Гошину маму спасать — чего секреты разводить? Давайте расскажем, чего уж там.

— Я видела привидение здесь, — говорит Аннабель, останавливаясь посреди третьей комнаты, той самой, где когда-то их напугала крыса. — Давайте здесь и начнем.

Она снимает с плеча разрисованную молниями и сердцами сумку, кладет на пол и, порывшись в учебниках, вынимает два свертка: один, небольшой, из черного бархата, другой — из обычной газеты. Гоша заглядывает через плечо и, когда девушка разворачивает ткань, видит маленький серебряный ножик. Не боевой кинжал, знакомый Гоше по военным фильмам, — обычный столовый нож, только остро заточенный с двух сторон.

— Вампиров убивать? — ехидно говорит Марина.

— Нет, — отвечает Аннабель, — вены резать.

Марина фыркает. Гоша смотрит на нее с упреком и быстро спрашивает Аннабель:

— А зачем резать вены?

Девушка убирает бархотку в сумку, застегивает молнию.

— Когда-то это был такой способ самоубийства, — говорит она. — Способ сделать себя мертвым. Разрезать себе вены. Самоубийство — главное, что может сделать человек. И когда любой из нас режет себе вены, он говорит мертвым и всему Заграничью — смотрите, я ваш! Я хочу быть с вами! Мы, смертники, часто режем себе вены. Это как клятва верности смерти! Да вообще, перерезать вену — это как будто немного прорезать брешь в Границе.

Аннабель закатывает рукава, и Гоша видит худые руки, покрытые небольшими шрамами.

— Ух ты! — говорит он.

— А это больно? — спрашивает Лева.

— Конечно, это больно, — отвечает Аннабель, — но мы не боимся боли. Мы считаем себя мертвыми и поэтому ничего не боимся.

— И часто вы это делаете? — спрашивает Марина.

— Когда надо — тогда и делаем, — отвечает Аннабель.

— Что-то ты слишком живая для мертвой. И одежда у тебя как у живых, и даже ножичек — самодельный.

— Мертвая одежда — для мажоров, — говорит Аннабель, — смертники сами делают себе одежду. Мы сами делаем и свою одежду, и свою судьбу!

Девочки опять стоят друг напротив друга, и Гоша думает: что они, как с цепи сорвались? Неужели нельзя по-нормальному? Ему неудобно перед Аннабель, он хочет ей объяснить: Марина на самом деле вовсе не такая вздорная, она — клевая девчонка, с ней хорошо дружить. Но Гоша помнит: Аннабель не забыла драки у гаражей, — и молчит.

Лева смотрит на друга, потом вздыхает и говорит, почти как взрослый:

— Девочки, может, хватит? Что вы, в самом деле, как маленькие, ей-богу.

Марина пожимает плечами и отворачивается. Аннабель берет в правую руку нож и рассекает вену на левой.

Ника вскрикивает.

— Теперь вы, — говорит Аннабель, — потом мы смешаем кровь, нарисуем звезду и попробуем пробить дыру. Ну, кто первый?

Она смотрит на четырех друзей.

— Чего, опять боитесь? — говорит она, и тогда Гоша протягивает руку.

Пальцы у Аннабель совсем холодные.

Гоша сжимает нож покрепче — короткая вспышка боли, вовсе не так страшно, как он думал. Он растерянно смотрит, как порез набухает кровью. Густые капли падает на пол.

— Дай мне, — слышит он голос Ники.

Девочка берет нож, Гоша встречает ее взгляд. Не отводя глаз, Ника делает почти незаметное движение — и тут же вскрикивает, выронив нож.

Гоша думает: надо сказать Нике что-нибудь, но не может придумать — что.

Марина поднимает упавший нож, смотрит на него с недоумением, закатывает рукав, пожимает плечами и каким-то будничным жестом — словно режет хлеб — рассекает вену.

— Ну, Лева, давай, — говорит она.

— Давай, Левка, это не больно совсем, — вторит ей Гоша, хотя рука с каждой минутой болит все сильнее.

Лева прикладывает лезвие к запястью и несколько раз возит туда-сюда.

— Резче давай, — советует Гоша. Лева дергается — получилось! — и возвращает нож Аннабель.

К этом моменту она уже размотала второй сверток: теперь Гоша видит, что в газете лежат пять магнитных свечей, таких же, как та, которой они три месяца назад вызвали из Заграничья Майка.

— Ну вот, — говорит Аннабель, — теперь мы должны кровью нарисовать звезду в круге, стать каждый в верхушке луча, поставить перед собой магнитную свечу, зажечь и взяться за руки. Тут главное — не разжимать рук, что бы ни происходило.

— Мне кажется, мы это уже однажды проходили, — говорит Марина, — только без крови и с одной свечой. Боюсь, во второй раз этот дом вообще развалится.

— Ладно, — говорит Ника, — давайте уж закончим, если начали.

Звезда получилась совсем небольшой, и ребята почти касаются друг друга плечами. Гоша держит за руку Нику и Леву, Лева — Аннабель, та — Марину. Магнитные свечи горят уже несколько минут. Ничего не происходит.

— А почему ты думаешь, что это должно сработать? — говорит Марина.

— Я знаю, что должно, — отвечает Аннабель.

— А ты пробовала когда-нибудь?

Аннабель молчит.

— Пробовала или нет?

— Сама нет, но мне говорили…

Марина смеется.

— Обалдеть! Мы, как дураки, режем себе руки, заливаем все кровью, жжем магнитные свечи и водим здесь этот дурацкий хоровод — а оказывается, тебе это только говорили! Где говорили? В детском саду? В младшей группе?

— Вовсе и не в детском саду! — отвечает Аннабель, и в этот момент в дальнем конце дома раздается грохот.

— Началось! — говорит Ника.

— Я же говорила! — торжественно заявляет Аннабель.

— Тихо! — говорит Лева, и только тогда Гоша слышит, что кто-то идет к ним анфиладой комнат. Ника что есть силы сжимает его руку.

Гоша смотрит на Аннабель: ее глаза широко распахнуты, она смотрит куда-то ему за спину. Он оборачивается: в проеме двери мало-помалу проступает угловатая фигура.

— Я так испугался, чуваки, — говорит Майк, — а это снова вы!

12