Жизнь Бальзака

Как обычно, решение проблем Бальзак искал в литературе. Из-за кризисов в настоящей и побочной семьях он принялся глубже исследовать возможности своего вымышленного племени. Незадолго до того он сделал открытие столь бодрящее, что побежал к Лоре, которая жила на правом берегу Сены, и ворвался к ней в дом с криком: «Шляпы долой! Я вот-вот стану гением!»⁶⁴⁹ Он вдруг понял, что одних и тех же героев можно описывать в разных романах, создав самодостаточную вселенную: конечное утверждение независимости. Немногие писатели до Бальзака осмеливались возвращать героев одних произведений в другие, и ни один не подумал приложить этот принцип ко всему своему творчеству. Вот что особенно радовало Бальзака. Как замечает Пруст, мысль о периодически возникающих персонажах стала не изобретением, а настоящим открытием⁶⁵⁰. В течение шести лет Бальзак создавал мир, уже соединенный системой внутренних связей, и вдруг проснулся отцом гигантской семьи⁶⁵¹.

Он немедленно приступил к необходимой корректировке. Поль де Манервиль впервые появился как второстепенный персонаж в «Златоокой девушке» (La Fille aux Yeux d’Or), а затем вышел на первый план в «Брачном контракте» (Le Contrat de Mariage). Но еще до завершения «Брачного контракта» Бальзак сделал неверную жену Поля, Натали, адресатом письма, которым начинается «Лилия долины». Любовник Натали, в свою очередь, неожиданно всплывает в «Брачном контракте». Бальзак постепенно переделывал свои ранние произведения, встраивая их в новую систему: «Загородный бал» был написан за шесть лет до первого появления Поля де Манервиля, но, когда Бальзак в 1842 г. вернулся к нему, Поль де Манервиль назывался одним из возможных поклонников Эмилии де Фонтане. Учитывая сходство Поля с младшим братом Анри, было бы любопытно узнать, что случится с ним после того, как он в 1827 г. уезжает в тропики; но Поль де Манервиль весьма кстати пропадает со страниц «Человеческой комедии», как Анри пропадает из поля зрения родственников. Более поздние упоминания о нем касаются лишь его жизни до 1827 г.

Как только почва была подготовлена, саженец бурно пошел в рост: двадцать три знакомых персонажа в первом издании «Отца Горио», сорок восемь в последующих изданиях⁶⁵². Упрочились семейные связи (генеалогия персонажей Бальзака занимает три стены комнаты в его Доме-музее в Пасси). Год за годом он создавал свою вселенную. События и персонажи из других произведений все чаще становились точками сравнения, как если бы они были историческими фактами. Реальных людей подменяли такие же «реальные» персонажи, особенно в последней, крупномасштабной, правке его собрания сочинений. Виктор Гюго или Ламартин превращались в Каналиса, Делакруа становился Жозефом Бридо, и все это огромное превращение – одна из причин того, почему романы Бальзака можно читать до сих пор, не справляясь постоянно со сносками. Вопреки мнению Артура Конан Дойля, утверждавшего, «что он никогда не пытался читать Бальзака, потому что не знал, с чего начать»⁶⁵³, можно заметить, что каждый роман можно читать, не зная содержания других, и читать их можно в любом порядке.

Главное неудобство системы с повторяющимися героями (хотя само по себе оно представляет интерес) заключается в мелких несостыковках, сглаживать которые у Бальзака не хватило времени⁶⁵⁴: Растиньяк претерпевает существенное изменение характера между «Шагреневой кожей» и «Отцом Горио»; барон де Молинкур – родственник Поля де Манервиля по линии бабки – отравлен Феррагусом в середине 1819 г., но в ноябре того же года восхищается Растиньяком в обществе нескольких «видных выскочек»; Ла Пальферин родился через три года после смерти его отца. У некоторых персонажей от романа к роману меняется цвет глаз или волос, хотя, что характерно, физиогномические наблюдения Бальзака тяготеют к постоянству. Вначале Поль де Манервиль описывается как типичный остроумный денди. Он голубоглазый брюнет, как Растиньяк и де Марсе. В «Человеческой комедии» черные волосы и голубые глаза – признак решительного характера «хозяев своей судьбы». Поль тоже вначале тяготеет к успеху в обществе. В «Загородном бале» волосы у него уже белокурые, и эта несостыковка отражает перемену характера и статуса: светловолосые мужчины, как Люсьен де Рюбампре, отличаются отсутствием силы воли и обычно становятся жертвами деспотических персонажей. Например, у гнусной тещи Поля волосы черные, а глаза – карие⁶⁵⁵.

Крошечное количество ошибок, которые способны заметить лишь въедливые читатели, заведшие целую картотеку на персонажей «Человеческой комедии», однако, несущественно по сравнению с ошибками, которые можно встретить у других писателей. Это доказывает, что для Бальзака его герои были настолько же реальны, как если бы он наблюдал за ними наяву. Во всяком случае, преимущества его метода значительно превосходят недостатки. Мы узнаем знакомых героев точно так же, как узнаем живых людей – понемногу, постепенно, при личном знакомстве или по слухам. Мы узнаем об их детстве иногда через много лет после первой встречи (процесс, который Пруст назвал «ретроспективным освещением»)⁶⁵⁶, и оказывается, что мы уже знаем их друзей и родственников или выясняем, как они получили свое незаслуженное богатство. Иллюзия трехмерной реальности оказывается настолько убедительной, что, хотя некоторые читатели, как говорят, сомневались, существует ли на самом деле субъект по фамилии Бальзак, другие ходили осматривать дом Феррагуса на улице де Соли⁶⁵⁷, а одна англичанка (возможно, в поисках лекарства от легкого психоза) написала в Париж на адрес блестящего врача Ораса Бьяншона⁶⁵⁸, который появляется, в качестве главного или второстепенного героя, в тридцати одном произведении.

Обращаясь с персонажами как с людьми, которые меняются и стареют, Бальзак запустил роман в новое измерение – вре менное, где жизнь и смерть настоящие, но где сам писатель предлагает своего рода искупление. «Сказать ли вам кое-что странное? – спрашивает Горио у Растиньяка в романе, на страницах которого читатели впервые встретили уже знакомых персонажей. – Когда я стал отцом, я понял Господа. Он повсюду в своей бесконечности, потому что творение произошло от него. Таков же и я по отношению к своим дочерям. Разве что я люблю своих дочерей больше, чем Господь любит мир, потому что мир не так красив, как Господь, а мои дочери гораздо красивее меня»⁶⁵⁹.

В самом деле, можно определить точный миг, когда на Бальзака снизошло откровение. Лора утверждала, что открытие совпало с выходом в свет «Сельского врача». Значит, дело было в конце 1833 г.; но, поскольку «Отец Горио» – первое произведение, подчиненное новой системе, принято было считать, что Лору подвела память. Однако в «Сельском враче» таится важная деталь. Она вполне могла стать искрой, заставившей Бальзака выбежать на улицу.

Один обитатель деревни, исправленной Бенасисом, – человек по фамилии Гинесту. Гинесту – единственный, кто остался в живых из пятидесяти солдат, соорудивших мост, по которому остатки наполеоновской армии перешли Березину во время отступления из Москвы в 1812 г. Перед самым выходом романа Бальзак изменил фамилию персонажа на Гондрен. Может быть, именно тогда он вспомнил рассказ, который опубликовал в 1830 г., «Прощай» (Adieu), где вскользь упоминался единственный выживший после переправы через Березину. Он «живет или, точнее, страдает в деревне в полном забвении»⁶⁶⁰. Судя по всему, Гондрен и тот неназванный персонаж – одно и то же лицо.

Следовательно, можно считать, что Гондрен стал первым из 593 персонажей, многократно возвращающихся на страницы других произведений Бальзака. Начало туманное, но вовсе не недостойное, если средством, позволившим Бальзаку сплотить свою империю, стал невоспетый герой Русской кампании Наполеона. Кстати, оказалось, что на самом деле после переправы через Березину выжили два человека⁶⁶¹. Значит, строитель понтонного моста Гондрен также стал звеном мостика между реальным и бальзаковским мирами.

Пятнадцать месяцев отделяет пребывание Бальзака в Женеве от его поездки в Вену на свидание с Эвелиной в конце ее европейского турне в мае 1835 г. Пятнадцать месяцев, в течение которых он приобрел видное положение в обществе и стал завсегдатаем австрийского посольства в Париже. Кузина Эвелины, Мария Потоцкая, передала ему рекомендательное письмо к жене посла, Терезе Аппони. Впоследствии путешествия Бальзака по Европе отмечены визитами в посольства и замки. Для человека со связями Европа казалась куда меньше, чем в наши дни. Сознание того, что он знаком с нужными людьми, делает увлечение Бальзака аристократией увлечением весьма полезным и практичным. В то же время он начал работать над романом «Поиски Абсолюта», в котором ученый-фанатик дважды пускает на ветер семейное состояние в поисках принципа материи. Он начинает и «Серафиту», историю ангела, полумужчины-полуженщины, который претерпевает последнюю земную трансформацию в норвежских фьордах. Чуть позже, осенью 1834 г., он написал свой самый известный роман, который чаще всего переводят на иностранные языки, «Отец Горио» – такой же шедевр его раннего среднего возраста, как «Кузина Бетта» его шедевр преждевременно пожилого возраста.

Когда в конце 1834 г. в «Ревю де Пари» стали появляться первые части романа, «Горио» из истории отца, чья одержимая любовь к дочерям переживает их самые худшие предательства, превратился в историю о совращении молодого Эжена де Растиньяка одним из самых ярких литературных злодеев, Жаком Колленом. В «Горио» Коллен, беглый каторжник, живет в захудалом пансионе г-жи Воке («для дам, господ и прочих») под фамилией Вотрен.

Когда один критик в 1846 г. обвинил Бальзака в том, что он произвел Вотрена из глубин своего больного воображения, Бальзак заверил его, что прототип существует на самом деле, присовокупив, что его вдохновила встреча со знаменитым Франсуа Видоком⁶⁶², бывшим преступником, ставшим сыщиком. Бывший глава Главного управления национальной безопасности, Видок, возможно, и не обрадовался такому признанию. В апреле того года Бальзак и Александр Дюма посетили ужин, который давал филантроп Бенжамен Аппер⁶⁶³. Среди других гостей были лорд Дарем, лорд—хранитель малой печати Англии, Анри Сансон, палач Марии-Антуанетты, чьи «мемуары» написал Бальзак, и сам Видок. Бальзак нашел общество Видока приятным и часто ссылается на его восхитительные дедуктивные способности. Он даже увековечил слова, сказанные Видоком за ужином: «У всех преступников, которых он арестовывал, проходило от одной до четырех недель, прежде чем к ним возвращалась способность выделять слюну»⁶⁶⁴. Несомненно, он воспользовался рассказами Видока для придания достоверности портрету Вотрена в «Отце Горио»: «Самый способ, каким он обильно сплюнул, разоблачил невозмутимое хладнокровие, что предполагает человека, способного совершить преступление, чтобы выпутаться из сложного положения»⁶⁶⁵.

Впрочем, в одном важном отношении Видок совсем не похож на Вотрена. В своих мемуарах Видок недвусмысленно пишет, что ненавидит гомосексуалистов. Зато Вотрена влечет к Растиньяку сексуальное желание, дополненное страстью навязывать свою волю: благодаря тайной помощи Вотрена Растиньяк должен взлететь на вершины общества, а преступник – насладиться искупительной местью.

Интересно, что этот роман о сексуальной одержимости, порочности и развращенности так прочно укоренился в учебных программах в англоязычном мире. Очень жаль, что для многих читателей знакомство с французской литературой начинается (а часто и заканчивается) первыми страницами «Отца Горио». Все, кого в классе заставляли дословно переводить длинное описание пансиона Воке, возможно, считали описание своеобразным «романом в романе». Пансион описывается на двадцати пяти страницах, причем Бальзак не только описывает место действия, но также и знакомит читателей со всеми действующими лицами. Почти сразу заметив, что роман, возможно, не поймут те, кто живет за пределами «прославленной долины из осыпающейся штукатурки и сточных канав, черных от грязи» (то есть за пределами Парижа), автор не поощряет к дальнейшему чтению. Вот почему для многих изучение французского по «Отцу Горио» похоже на барахтанье в патоке. Кроме того, не все употребляемые Бальзаком слова можно найти в словарях. Сравнения с «Королем Лиром» наделяют «Отца Горио» чертами своего рода нравственной респектабельности. Считается, что во введении Бальзак излагает свою знаменитую гипотезу о том, что люди и предметы, которые их окружают, органически связаны друг с другом: «На жирном потрепанном ее лице нос торчит, как клюв у попугая; пухлые ручки, раздобревшее, словно у церковной крысы, тело, чересчур объемистая, колыхающаяся грудь – все гармонирует с залой, где отовсюду сочится горе, где притаилась алчность и где г-жа Воке без тошноты вдыхает теплый смрадный воздух. Холодное, как первые осенние заморозки, лицо, окруженные морщинками глаза выражают все переходы от деланой улыбки танцовщицы до зловещей хмурости ростовщика, – словом, ее личность предопределяет характер пансиона, как пансион определяет ее личность»⁶⁶⁶.