Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси (сборник)

Он приходил еще несколько раз, и наконец однажды они заперли парикмахерскую и отдались друг другу. Оказалось, что в постели Сяо Юй была очень горяча, она вертелась как рыба, только что пойманная в сети. В перерывах Шлак хотел «поговорить» с Сяо Юй, то есть пообщаться жестами. Сяо Юй не знала жестовый язык, никогда не учила его и жестикулировала по своему усмотрению, а когда встречалось что-то незнакомое, начинала импровизировать. И Шлак в результате что-то улавливал. Сам он был неразговорчив, но общаться с Сяо Юй ему понравилось. Иногда, когда он изобретал способ передать какое-то сложное понятие, ему начинало казаться, что у него очень развито воображение.

Шкурка пинком с грохотом распахнул дверь. Сяо Юй этого не услышала, она ведь была глухонемой. Шкурка тащил на спине плетеный баул и сразу увидел их обоих, абсолютно голых, сидящих на старом, изодранном диване в облаке пыли и перьев. Шлак толкнул Сяо Юй, и только тогда она заметила, что кто-то вошел, и плотно прикрыла свои отнюдь не большие груди одеждой.

– Шкурка, тебя стучаться не учили? – с упреком спросил Шлак.

– Приятель, да у вас так все культурно, тише мышей, как же мне было услышать? Давайте еще раз попробуем! – захихикал Шкурка. Он ловко бросил мешок на землю, закрыл за собой дверь и легонько постучал.

– Ты пока покури, Сяо Юй одеться надо, – крикнул Шлак.

Сяо Юй оделась, но вставать не хотелось, и она взяла полистать какой-то старый журнал об электронике. Шлак показал ей самоизобретенными жестами: мол, ты что, читать умеешь? Иероглифы знаешь? Сяо Юй вытянула губки, взяла ручку и на столе написала иероглифы от одного до десяти, а потом еще старательно вывела свое полное имя: «Юй Синьхуэй». Шлак улыбнулся и подумал, что она, наверное, только эти тринадцать иероглифов и знает. Шлак поднял ее с дивана, указал через дорогу и хлопнул по изящным бедрам, давая понять, что пора возвращаться в парикмахерскую.

Шкурка раскрыл мешок. Внутри лежали две связки медной проволоки, пять стальных шаров для шаровой мельницы и один большой строительный гаечный ключ. Шлак посмотрел на него искоса и ухмыльнулся:

– Братан, да ты просто разнорабочий!

– Еле удалось упереть! Сейчас на заводе проверки идут, воровать трудно.

– Не говори «воровать». Ты «работаешь разно-рабочим». Разве это то же самое, что воровать? Вон, смотри-ка, вон старый гаечный ключ подобрал, или вот кусок мусора, чтобы немного заработать.

Шкурка изменился в лице:

– А, конечно, понимаю, что у тебя от рождения великий талант банки грабить. Но пока что ты ни один банк не ограбил и живешь на мои деньги. Украл ли я, подобрал ли я – какая разница? Я-то не торчу целыми днями дома и не завожу себе подружек.

– Я верну тебе все деньги, которые сейчас трачу. Бомба почти готова.

– Для тебя сварганить самодельную бомбу труднее, чем другим атомное оружие! И не притворяйся, что целыми днями дома сидишь и научными исследованиями занят. Да ты простейшие электросхемы-то понимаешь?

– Да понимаю я. Эта штуковина уже может взорваться, я просто хочу ее еще немного усовершенствовать. Это ведь бомба, в конце концов, а не партию в мацзян сыграть: потом не переиграешь!

Шкурке надоело с ним пререкаться, и он пошел стряпать, бурча себе под нос:

– И готовить я должен. Может, я еще и задницу ему подтирать должен?

Когда стемнело, они сели ужинать.

– Еды много, ты бы немую позвал, вместе бы по ели, – предложил Шкурка.

Шлак вышел на балкон, но парикмахерская была уже закрыта. Шкурка приготовил много блюд, в готовке он разбирался даже получше, чем в воровстве. Он мог бы стать шеф-поваром, Шлак ел и размышлял об этом.

– Братан, а ты не можешь ей позвонить и пригласить ее прийти к нам? На вечер бы мне ее одолжил. – Шкурка выпил две чашки рисового вина, в голове у него помутилось, и ему захотелось женского внимания. – Немая-то вполне себе ничего, у тебя, братан, глаз-то зоркий!

– Тупица, она же еще и глухая, как она телефон услышит? – ответил Шлак на автомате, но потом подумал, что в сказанном есть подвох. – Да как у тебя язык повернулся такое сказать? На первый раз я тебя прощаю, но если еще будешь такое болтать, я тебе задницу надеру!

Шкурка понял, что ляпнул лишнее, но все же огрызнулся:

– Ого, да ты серьезно, что ли? Вот не ожидал! Ты еще скажи, что на ней жениться собрался! – И тут же опустил голову к тарелке с супом. Все равно Шкурка силой не смог бы одолеть Шлака, это он уже по опыту знает. Шкурка, конечно, яростно дерется и раньше никогда не проигрывал, но это было до встречи с Шлаком. А у них в районе такой закон: кто сильнее, за тем и правда.

Одним желтым днем Шлак и Сяо Юй по неосторожности заговорили о прошлом. Это было на втором этаже в выходящей на улицу комнате, которую снимал Шлак. Сяо Юй жестами показала ему, что была замужем и у нее есть двое детей. Шлак спросил, почему она развелась, но тут жесты Сяо Юй стали запутанными, и Шлак так и не понял. Сяо Юй спросила о его прошлом. Шлак подумал немного и жестами показал, что до Сяо Юй у него не было женщин. Сяо Юй, конечно же, не поверила и, взвизгнув, набросилась на него, обнажая зубы и делая вид, что хочет укусить. Это был довольно звонкий визг, но приглушенный. Небо резко, без перехода, потемнело, и вскоре им стали не видны жесты друг друга. Сяо Юй хотела включить свет, но Шлак резко сжал ее в объятиях. Ему не нравилось включать свет, особенно когда он был наедине с женщиной, чтобы в темноте искать губами ее губы: целоваться лучше всего в темноте, это как пить пиво лучше охлажденным.

Напротив, в десяти метрах от парикмахерской, стоял нервно подмигивавший уличный фонарь. Когда-то он работал нормально, но сейчас уже почти не горел. Шлак заметил человека, медленно поднимавшегося по склону. Это заставило Шлака подойти поближе к окну, и он узнал в нем старого «зеленого башмака». «Зеленый башмак» подошел к парикмахерской и увидел, что дверь заперта. Сяо Юй тоже увидела его, узнала старого клиента и уже было собралась спуститься в парикмахерскую подстричь и побрить его, но Шлак удержал ее. Зажимать ей рот не было необходимости, все равно кричать она не может. Человек на улице, похоже, был недоволен, он встал перед парикмахерской и закурил, поглядывая на возвышавшийся рядом фонарь.

Это из-за фонаря он решил, что парикмахерская Сяо Юй открыта, решил Шлак.

Когда «башмак» ушел, Сяо Юй усадила Шлака на скамейку, принесла ножницы и машинку для стрижки. Волосы у Шлака были еще короткими, можно и не стричь, но Сяо Юй хотелось опробовать на нем новую креативную стрижку, которую она увидела то ли в каком-то журнале, то ли еще где – не на клиенте же тренироваться? Теперь, когда Шлак стал ее любовником, она считала, что он должен поддерживать ее в стремлении совершенствоваться, и Шлак, не желая ей перечить, подставил голову: «Стриги как вздумается, только смотри скальп с меня не сними!» Сяо Юй изобразила ему стрижку «крышка унитаза» и была очень довольна результатом.

В тот день Лао Хуан отправился погулять, дошел до подножия горы Бицзяшань и заметил, что возле парикмахерской горит свет. Он повернул в ту сторону, надеясь побриться, но, когда подошел ближе, обнаружил, что это свет от фонаря, а парикмахерская закрыта. Он постоял немного, слушая шелест ветра. В это время позвонил Сяо Цуй и спросил, где он. Услышав, что на горе Бицзяшань, Сяо Цуй с Юй Синьляном подъехали за ним на такси и потащили пить чай.

Большая часть такси в Ганчэне была марки «Шэнлун Фукан», из-за выгнутого кузова сзади они похожи на пикап, внутри было довольно просторно, но жителям Ганчэна такие автомобили не нравились: «С головой, да без хвоста», – говорили они. Юй Синьлян светился от счастья.