Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси (сборник)
Шрифт:
Юй Синьлян сделал большой глоток.
– Это моя мать виновата, она женщина недалекого ума, вот и натворила дел. Хорошо хоть я в детстве не болел и мне никогда уколов не делали, иначе бы у нас вся семейка глухонемых была, – горько усмехнулся Юй Синьлян и продолжил про сестру: – А она умная, умнее, чем я, только вот оглохла. Отцу девочка была обузой, и когда она потеряла слух, он не стал отдавать ее в специальную школу, где она могла бы выучиться языку жестов, денег пожалел. За это она его ненавидит. Подростком она пошла к одному парикмахеру учиться, ну а потом… а потом он ее снасильничал и еще обвинил в том, что это она его соблазнила. А она-то мычит, ничего толком сказать не может. Ну, потом родился ребенок, беленький такой, умер при родах. И к чему я все это только рассказываю? Не будем больше об этом.
– Да-да, не будем, – поддакнул Лао Хуан. Он внезапно
Не будем, не будем, а почему бы и не поговорить? Юй Синьлян сам не удержался и продолжил рассказ:
– А потом она вышла замуж. Мужик любил развлекаться на стороне и таскал у нее деньги. Раньше ее парикмахерская располагалась в районе Туаньцзао. Ремесло она свое знает, характер хороший – к ней народ с утра до вечера потоком шел. А муж ейный брал деньги, которые она приносила, и тратил их на женщин. Однажды одна шлюха к нам в дом заявилась, стала права качать, я ее за дверь выставил. Она поняла, что со мной шутки плохи, и убежала. Я считал, что должен защищать сестру – в конце концов, я ж ей старший брат, а она глухонемая. Я и муженьку ее несколько раз всыпал, а он под этим предлогом и развелся с ней. Она меня за это ненавидит. А я-то тут при чем? Раз ей так нужен мужик, так нашла бы себе кого понадежнее! Она умная, конечно, но обидчивая из-за инвалидности, поэтому любит придираться к мелочам.
– Так это не твоя ли сестра открыла парикмахерскую на горе Бицзяшань? – воспользовался паузой Лао Хуан.
– Так вы знакомы? – просиял Юй Синьлян.
– Бреет мастерски!
– Значит, моя сестра! – заулыбался Юй Синьлян. – Она красивая, не то что я, с рожей как кочан.
– Не садись сегодня за руль, иди-ка ты домой отдохни, – сказал Лао Хуан.
– Да ладно, ничего страшного. – Юй Синьлян зачерпнул пригоршню орешков и заказал еще по бутылке пива. Они выпили по кружке. Глаза Юй Синьляна увлажнились. Лао Хуану оставалось только напоминать самому себе поменьше пить, чтобы потом помочь ему отогнать машину.
Юй Синьлян обратился к Лао Хуану:
– Сяо Цуй говорит, что ты разведен. Так ты сейчас один?
У Лао Хуана задергалось веко. Он почувствовал, что этот балда собирается спьяну молоть всякую чепуху, и попытался сменить тему разговора.
– Э-э, ты мне зубы не заговаривай, – сказал Юй Синьлян, – ты умный, сразу все смекнул. Я знаю, ты хороший, надежный человек. А моя сестра хоть и глуха на оба уха, но молодая, заботливая. Если ты к ней будешь хорошо относиться, и она к тебе всем сердцем прикипит.
– Синьлян, я вот что тебе скажу: твои шутки далеко зашли. Ты знаешь, сколько мне лет? У меня дочь в следующем году замуж выходит. – Лао Хуан напустил на себя серьезный вид. – Ты с пивом перебрал, вот и несешь ерунду.
– Да какая же это ерунда! – возмутился Юй Синьлян.
– Синьлян, – вмешался Сяо Цуй, – ты и вправду уже накрякался, вот и несешь… неизвестно что.
Юй Синьлян был нетрезв, но все прекрасно соображал. Он вытаращился на Лао Хуана, сидевшего с каменным лицом, и тут же отреагировал:
– Как это – неизвестно что? Напросился к вам в компанию, е*еной уткой объелся, вот и несу по**ень!
У Шлака последнее время была очень насыщенная личная жизнь, и планы по созданию бомбы он пока оставил, переключившись на изучение языка жестов с немым Лао Гао. Лао Гао продавал самокрученые сигареты. Шлаку нравились у него сигареты с табаком «Берли», очень крепкие, так мало-помалу они и познакомились. Лао Гао был грамотным. Шлак показывал ему в словарике «Синьхуа» какое-нибудь слово, а Лао Гао тут же показывал ему, как это изображается на жестовом языке. Образность жестового языка делала его легким для запоминания, и Шлаку казалось, что с его помощью можно более точно передать смысл слов. Вернувшись от Лао Гао, он тут же обучал Сяо Юй новым жестам, и она охотно училась, ведь выдуманные ею жесты были ограниченны. Например, когда Сяо Юй пальцем указывала на Шлака, он понимал, что она обращается к нему. Ну а как сказать поласковее «дорогой», например? Если не учить жестовый язык, так и затруднишься сказать. Шлак научил Сяо Юй двум жестам, как передать это значение. Первый способ такой: обе руки надо сжать в кулаки, вытянуть большие пальцы, поставить руки вместе и провести кругом. Второй способ такой: вытянуть правую руку вперед и погладить большой палец левой руки с внешней стороны. У Сяо Юй была своя трактовка, ей казалось, что второй способ уж слишком
двусмысленный: больше похож не на слово «дорогой», а на намек заняться любовью. И Сяо Юй предпочитала использовать первый жест: большой палец, в ее понимании, означал человека, два больших пальца – возлюбленных, а когда возлюбленные встречаются, то, понятное дело, голова идет кругом – вот и образность!На сталепрокатном заводе был свой телеканал. Раз в два дня показывали десятиминутные новости, а в остальное время крутили сериалы и старые фильмы. Репертуар телеканала был ограничен, и один и тот же фильм ставили по многу раз. Память у Сяо Юй была очень хорошей, каким бы замысловатым ни был сюжет, она запоминала все подробности с первого раза, и когда они смотрели повтор, Сяо Юй спешила описать Шлаку, что будет в следующей сцене. Больше всего ей нравилось смотреть, как в старых гонконгских боевиках нелепо умирают герои. Когда она хотела изобразить, что кто-то кого-то убьет, она подставляла ладонь ребром к своему горлу, как если бы это был нож, и закатывала глаза. Шлак от Лао Гао научился стандартному жесту для слова «убивать», он выглядел так: указательный палец левой руки вытянуть вперед, а правой рукой сделать жест, как будто спускаешь курок. Сяо Юй это жест не нравился, и она предпочитала использовать свой. Она перенимала жесты, которым ее учил Шлак, выборочно. Шлаку все больше нравилась эта глухая девушка. В ней была какая-то загадка, увлекавшая его все сильнее и сильнее. Ему часто казалось немыслимым, что он, знавший многих женщин, сейчас сходит с ума от глухонемой.
Сяо Юй время от времени использовала голову Шлака в качестве тренировочного поля, выстригая ему всевозможные прически по образцам из потрепанных журналов. Каждый раз при встрече она проверяла, насколько отросли волосы Шлака, и если считала, что достаточно, усаживала его на скамейку и принималась творить. В тот день показывали иностранный фильм «Последний из могикан». После просмотра Сяо Юй внимательно изучила голову Шлака. Его волосы были длиной всего несколько сантиметров, по идее, недостаточно длинные, чтобы делать прическу из фильма. Но Сяо Юй не терпелось попробовать. Сделать стрижку было просто: побрить налысо, оставив полоску волос сверху шириной в три пальца. В скором времени прическа была готова, она обнажила один шрам слева и два справа – следы старых разборок. «Хорошо еще хоть сверху немного оставила, иначе бы открылся красноватый след от шва», – думал Шлак. Но Сяо Юй прическа не понравилась, она решила довести начатое до конца и сбрила оставшиеся волосы.
Шлак протянул Сяо Юй пятьдесят юаней и велел купить головной убор и темные очки. Сяо Юй спустилась в магазин у подножия горы и купила не фуражку, а кепку с длинным козырьком. Очки она приобрела в ларьке на улице, с очень сильным затемнением, можно в любое время надеть их, и будет темно, как ночью.
Когда Шкурка зашел в комнату, Шлак как раз примерял головной убор.
– Не сопреешь в кепке-то? – спросил Шкурка.
Шлак промолчал. Шкурка заметил темные очки. В путешествие Шлак не собирался. Тут его озарило:
– Шлак, что, бомба готова? Можно приступать?
Шлак снял кепку и показал свою лысую голову.
– Опять обрили, башка мерзнет, греюсь.
Шкурка искоса разочарованно посмотрел на него.
– Что ты все тянешь? Если передумал, так и скажи! Что, я должен до скончания века ждать, как дура – замужества?
Шлаку было нечего возразить. Иногда он вспоминал, как у него зародилась мысль обвязать себя взрывчаткой и пойти грабить банк, как эта мысль вызревала и как он решил ее осуществить. Поначалу это были не более чем разговоры за бутылкой. Но Шкурка воспринял их серьезно, вызвался быть помощником и все спрашивал, когда они начнут. Шлаку было неудобно говорить, что это он наболтал по пьяни. Несколько раз он уходил от ответа, но со временем план по захвату банка вырисовывался все четче и четче, и от пустых разговоров они перешли к конкретным действиям. Шлаку казалось, что его, как пружину, завели. Конечно, это сделал не Шкурка, но тогда кто же? Узколобый Шкурка не раз его спрашивал:
– Ты что, просто так трещал, напугать хотел? Драться- то ты умеешь, но не каждый, кто кулаками машет, готов рисковать жизнью.
Шлак упрямился, когда Шкурка начинал ставить под сомнение его способности, он твердо стоял на своем:
– Взрывчатое вещество еще не готово. Тут нужны некоторые специальные знания. Или, может, ты изготовишь, а я посмотрю? Когда ты сделаешь, тогда мы и приступим.
Шкурка ничего на это не отвечал. Он хотя и досадовал, что Шлак медлит, но сам в жизни не смог бы изготовить ничего сильнее хлопушки.