Жизнь и мечты Ивана Моторихина

– Напиши, кто ты есть, - сказал Коля, - ученик такого-то класса.

Иван вздохнул про себя. Написал: "Ученик седьмого класса".

Ниже всех подписей Коля-депутат вывел аккуратно: "Жители села Фалалеево". Ну, а за это Иван готов был Колю расцеловать.

– Эй!
– крикнули за стеной.
– Айда волчат смотреть!

– Волчат! Волчат смотреть!..

Через окно Иван увидел, как, прыгая через несколько ступенек, бегут во двор ступинские ребятишки, как торопятся за ними взрослые.

– Айда и мы!
– позвал Иван.

Коля-депутат шел через двор широким неторопливым шагом. Иван пошел так же. И почувствовал себя внезапно таким счастливым - да-да!

– несмотря ни на что, счастливым! И решил: "Буду всегда так ходить".

На краю двора у дощатого сарая толпились ребятишки и взрослые. У боковой стены двое мужиков ладили большую клетку.

Вежливо раздвигая народ локтями, Коля-депутат пробился к самой двери. Спутники - за ним. Проем двери - от земли и по грудь Ивану - был забит досками. Верхом на загородке сидел мальчишка, Иванов ровесник, лохматый, с нахальными туманными глазами.

– Не пихайсь! Не ори!
– Мальчишка обращался к толпе так, словно перед ним был один, но ужасно беспокойный человек.
– Животным действуешь на нервы! Они у меня пугливые!

Иван протиснулся между Колей и крановщиком к самой загородке и, выпростав голову, раньше чем увидел что-либо, почуял: ой, тошнехонько! И нос зажал. А Коля-депутат сказал над ним непонятное слово, наверно заграничное, служил-то он в ГДР, научился там.

– Амбре-е!
– сказал Коля-депутат.

В глубине сарая, тесно прижавшись друг к другу, на коротких и кривоватых лапах стояли два широколобых, широкогрудых щенка. Они в упор смотрели на Ивана. Рыжеватая их шерсть золотисто поблескивала в сумраке сарая. На полу валялось что-то страшное, черное, в красных пятнах. Баранья голова, что ли. А пол-то, пол...

Коля-депутат сказал:

– Что ж вы антигигиену развели?

– Чего, чего?
– Мальчишка прищурился.

– Грязь, говорю, вот чего.

– А-аа, - протянул мальчишка равнодушно.
– Это ничего. Это временно. Вот сколотят клетку, тогда уберемся... Ко мне!
– грубовато-ласково позвал он волчат. Волчата еще плотней прижались друг к другу. Тогда мальчишка достал у себя из-под ног ведерко и стал им громко бренчать. Волчата мгновенно подскочили к нему.
– Ха!
– сказал мальчишка.
– Знают, зверюги, обед.

Иван увидел: мальчишка опустил руку, и волчата наперебой принялись лизать ее. Иван подтянулся на перегородке, лег на нее животом, перегнулся и тоже протянул вниз руку.

– Эй! Эй!
– ревниво прикрикнул мальчишка. Иван почувствовал на своей ладони горячий шершавый язык. И сердце забилось сильней.

– А как поймали-то?
– спросил кто-то в толпе.

– Старуху убили, этих взяли, - неохотно рассказывал мальчишка. Дескать, объясняй тут всякому, надоело.

– А чего делать будете? В зоопарк повезете?

– В зоопарк!
– Мальчишка хмыкнул презрительно.
– Вырастим, чучела набьем для музея, панораму сделаем - "Волки вышли на охоту".

Коля-депутат свистнул: "Ну!" Иван переспросил:

– Убьете, да?

– Нет, живьем будем чучела набивать, - с издевкой сказал мальчишка.

– И сколько растить будете?
– Это спросил крановщик.

– А не знаю. Пока взрослые не станут.

– Мальчишка поднял над головой ведро.
– А ну, слушай, разойдись, дай дверь закрыть!..

Ладонь у Ивана была вся мокрая, остро пахла псиной. Мужики за стеной дробно стучали молотками. Ивана опять замутило. Он отвернулся от сарая, поглубже вдохнул прямого ветра - раз, другой.

– Коля, - сказал Иван, - а Коль... Как же так... Почему сразу чучела не сделать, зачем растить?

– А какой интерес, - сказал Коля, - волчата, мелочь. Взрослые - дело другое. Волк! Сила!

Взрослые?.. Ну и что?

Одиночество, не раз испытанное Иваном в Ступине, снова охватило его. Одиночество среди толпы народу - веселого, шумного - не дай бог такого одиночества... Ветер гнал по широкому небу ярко-белые облака, леденил уши. Ровная кромка леса на горизонте нагоняла такую тоску! И дома эти, дорогие, тоже...

– Гады они, - сказал Иван, - растят-растят, а потом убивать...

– Ну?
– Коля-депутат на ходу глянул в его сторону удивленно.
– А свинья? А корова? Тоже ростим. А потом...
– Коля на Ивановой шее показал, что "потом". Сильно показал, так что Иван долго шею тер.

Корова, свинья... Ну и что? Все равно гады.

Иван не мог толком объяснить себе, почему гады, но был убежден в этом и про себя повторял: "Гады, гады..." А вокруг гомонили, весело кричали, смеялись ступинские ребятишки.

А потом Иван внезапно увидел на дороге "Колхиду", высунувшегося из кабинки Колю. "Пока, Моторихин! Бывай!" Услышал рев мотора, осознал себя на другой стороне дороги и резко рванулся вперед, еще без ясной мысли, повинуясь только безотчетному - остановить!

– Коля!

"Колхида" качнулась и замерла, содрогнувшись всем корпусом. Мотор заурчал по ниспадающей, как недовольный, ленивый пес...

– Чего тебе?

– Коль, возьми меня, я в Фалалеево съезжу!..

– А как же...
– Коля кивнул в сторону ступинского фургона.
– Мать где?

– Я сейчас, я предупрежу, ты подожди только, ладно? Подождешь? А я завтра... Я завтра вернусь, молочной машиной!

Сообразил! Ай да Моторихин. Молочной машиной можно вернуться запросто. Она как раз проходит мимо Ступина утром, когда идет в райцентр. Не через само Ступино, а километрах в двух. Там тропка есть.

– Подождешь? Коль, подождешь?

– Чего канючишь!
– закричал сердито Коля-депутат.
– Марш! Одна нога там...

Иван догнал ступинских ребят, отвел в сторону Галю беленькую и сказал, глядя прямо в лицо ей:

– Я домой еду!
– И повторил для ясности: - Домой! Завтра вернусь, молочной машиной! Зайди к бабушке, скажи: завтра, мол...

Он видел, как нарастал испуг в ее глазах, но так торопился, так беспокоился, что Коле надоест ждать его, так занят был собой и этим лихорадочным "еду, еду", громко стучавшим в голове и груди, что больше ничего не заметил, только удивился, почему рука его не свободна, стал дергать, а это, оказывается, Галя - держит его руку цепко, сильно...

– Чего ты?!
– вырвался, побежал, на пути остановился: - Скажи завтра!..