Жизнь и приключения Лонг Алека

17

В редакции газеты «Жизнь рабочего» раздался телефонный звонок. Алек поднял трубку.

— Это вы, мистер Лонг? — услышал он приятный мужской голос. — Я хотел бы повидаться с вами. Говорит судья Бартон. Да, да. Королевский судья Эндрью Бартон. Если бы мы могли встретиться сегодня у меня дома, на Милитери-Ки, пятнадцать, в шесть вечера? По какому поводу? Частный разговор, вероятно интересующий нас обоих. Прекрасно, жду вас.

Алек положил трубку на рычажок и с недоумением поглядел на аппарат. Судья Бартон? Почему он пригласил его домой? Они не встречались уже несколько лет. С тех пор, как судья посадил его на месяц в «Бога Род». Но идти надо. Может быть, он скажет что-нибудь важное. Алек позвонил Айне:

— Я сегодня приду поздно, девочка. Получил приглашение в высшее общество Брисбена. К судье Бартону. Помнишь, к тому, который упек меня в тюрьму?

Айна молчала.

— Почему ты ничего не отвечаешь?

— Думаю. Это не опасно?

— Да нет. Вряд ли он станет арестовывать меня у себя дома. Не беспокойся. Надо бы для такого случая надеть визитку, да у меня ее сроду не бывало. Пойду так. Лорд Бартон переживет это, правда?

— Переживет, если ты ему нужен. — Алек услышал, как смеется Айна. — Ну, целую тебя, мой дорогой.

Ровно в шесть часов Алек остановился у калитки уютного особнячка на Милитери-Ки. Его встретил сам судья.

— Рад вас видеть, мистер Лонг. Прошу за мной, — говорил он, провожая Алека в гостиную. — Устраивайтесь поудобнее. Вот в это кресло, пожалуйста. Ром или виски? Тогда кофе и сигару.

Бартон позвонил и распорядился подать кофе впорхнувшей в комнату горничной.

Алек вспоминал, как выглядел судья три года назад. Он мало изменился. То же холеное молодое лицо, усики щеточкой над верхней губой, спокойные серые глаза, стройная спортивная фигура.

— Ну вот, теперь мы можем говорить не торопясь, — сказал Бартон, обворожительно улыбаясь, когда горничная принесла кофе. — Вы, наверное, удивлены моему приглашению?

— Признаться, да. Мы встречались с вами в совершенно другой обстановке, и я не думал, что вам будет приятно…

— Как же, как же, — перебил Алека судья. — Я все помню. Действительно, это была не особенно приятная встреча, но что поделаешь, такова моя служба. Я вынужден принимать меры, когда нарушаются законы. Но, согласитесь со мной, мистер Лонг, приговор был мягким.

— Наверное, вы не могли дать мне больше.

— Напрасно вы так думаете. Преступление можно толковать по-разному.

— Не хотите ли вы сказать, мистер Бартон, что смягчили приговор из личной симпатии ко мне? Все мои товарищи, обвиненные в нарушении циркуляра полиции, получили не больше месяца.

— Только потому, что я совсем не такой жестокий человек, как вам кажется. Забудем о прошлом. Перед нами настоящее, и более серьезное.

— Я внимательно слушаю вас.

— Три дня тому назад вы выступали с речью перед забастовщиками предприятий Австралийской мясной компании, так?

Алек молчал.

— Прекрасная зажигательная речь, мистер Лонг, как мне рассказывали. Вы не уступаете в красноречии своему шефу. Кстати, где сейчас мистер Сергеев? Он совсем исчез с политического горизонта.

— Он в России, мистер Бартон.

— Ах вот как? В России! Это хорошо. — На лице судьи появилась довольная улыбка. — Мне кажется, там он нужнее, чем здесь.

— Я тоже так думаю.

— Ну, хорошо. Я отклоняюсь от основной темы. В тяжелое время мы живем, мистер Лонг. Война нанесла величайший вред нашей экономике. Люди недовольны. Началось брожение у всех рабочих профессий. Даже шахтеры, имеющие сравнительно высокие заработки, бастуют. Да и понятно. Уменьшился экспорт угля, появился бурый уголь-конкурент, разработки ведутся допотопным методом… Впрочем, не буду рассказывать, вы знаете это лучше меня. Революция в России тоже сыграла немаловажную роль в настроении рабочих… — Бартон отхлебнул из чашечки кофе и продолжал: — Ваша деятельность мне хорошо известна, из-за нее промышленники терпят огромные убытки, она приносит вред государству… — Бартон помолчал, как бы раздумывая над чем-то. — А что, если бы ваш талант оратора обратить на его пользу? — сказал он и поднял глаза на Алека. — Вас знают в Квинсленде, прислушиваются к вашим словам и советам, в социалистической партии Австралии вы не последний человек…

— Простите, я не совсем улавливаю смысл сказанного вами.

— По-моему, просто. В это тяжелое для Австралии время вы могли бы своими речами как-то успокоить рабочих, объяснить, направить их по умеренному пути мирного разрешения спорных вопросов. С промышленниками можно договориться. Они тоже люди и готовы сделать многое для улучшения положения рабочих. Не надо только призывать к резким действиям, выставлять требования, которые не могут быть сейчас выполнены. Когда все стабилизируется, наладится, тогда можно говорить о каких-то коренных изменениях в труде и политике.

— Теперь понял. Значит, я должен отказаться от всего, что говорил прежде, и встать на путь соглашательства с промышленниками? Так?

— В принципе так. Отказаться на какое-то время. К чему эти дикие забастовки? Они ничего не дают ни той, ни другой стороне. Кроме того, если вы согласитесь, то будете получать большие деньги. — Бартон недвусмысленно взглянул на потертый костюм Алека.

— Деньги? От кого и за что?

— Мы сделаем вас лидером одного из наших профсоюзов. Вы будете получать хорошее жалованье за правильную линию, которую станете проводить. Мы гарантируем вам поддержку некоторых профсоюзов, несогласных с крайностями. Ваше положение упрочилось бы.

— Не продолжайте, мистер Бартон, — остановил судью Алек. — Не продолжайте. Я никогда не был предателем своего класса и никогда им не буду. А то, что вы мне предлагаете, самое низкое предательство. За деньги сменить веру!

Алек говорил спокойно, учтиво, но внутри его все кипело от возмущения.

— Не надо горячиться, мистер Лонг. Ведь на все можно смотреть по-разному. Предательство! Зачем употреблять громкие слова? А если это предательство принесет благо рабочим? Убережет их от многих невзгод, позволит сохранить работу, оставит верный кусок хлеба? А ведь ваша линия, мистер Лонг, приведет только к плохому. Сотни людей будут уволены после стачек, некоторые предприятия закроются совсем, многие рабочие будут арестованы. Или вы предполагаете, что правительство не найдет средств, чтобы бороться с нарушителями закона? С организаторами беспорядков?

— Вот этого я как раз не думаю. Знаю, что будет много невинно осужденных только за то, что они посмели открыто говорить, знаю, что нам придется тяжело, но все равно мы сильнее и добьемся своего. А время сейчас самое подходящее, чтобы требовать.

Улыбка сбежала с лица судьи. Оно сделалось серьезным и надменным.

— Видите ли, мистер Лонг, я не хочу быть предсказателем, но мне кажется, что ваша деятельность скоро закончится совсем. Правительство не допустит подстрекательства.

— Посадите в тюрьму?

— Не знаю. Возможно. У нас уже набралось достаточно фактов. За них вас можно судить…

— Но я живу в свободной Австралии и виновен только в том, что открыто говорю правду. Конституция никому такого не запрещала.

Судья раздраженно махнул рукой:

— Я жалею, что вы не приняли моего предложения. Но еще не поздно. Подумайте, мистер Лонг.

— Мое решение неизменно. Я не предатель, — проговорил Алек, вставая. — Если позволите, я пойду.

Бартон позвонил. Вошла горничная.