Жизнь и приключения вдовы вампира

Аким Евсеич был не против. И осушил полный бокал красного вина.

Домой он вернулся с рассветом. Настенька дремала в прихожей, чтобы, когда вернётся Аким Евсеич, отворить дверь.

– Как Натали?
– спросил её шепотом.

– Обныкновенно, - пожала та плечами.

– Сколько лет при городском писаре живёшь, но не только писать, а и говорить толком не научилась!
– выместил своё недовольство Аким Евсеич.

Та только голову склонила, да взгляд отвела. Спорить с хозяином - себе дороже! Да и домой хотелось побыстрее вернуться. Мысли так и крутились около Акинфия. Как он там? Хоть и напекла ему пирогов с кашей и яйцами, свеклы и моркови в чугуне запарила, но всё одно переживала: как без неё обходится? Один единственный свет в окне - Акинфий. Добрый, да работящий муж для сироты - какого ещё счастья желать? Вроде и выходила не сказать, чтобы по доброй воле, но благорасположение друг к другу имелось, а теперь Настасья души не чаяла в своём муже. И если бы не Аким Евсеич - не видать бы ей этого счастья. Да и угол для проживания, и работа опять же и ему, и ей - поди найди, чтобы всё при доме, в одном месте, да при таком-то хозяине, которого она уж сколько лет знает и плохого слова сказать о нём не может. А с того самого времени, как Аким Евсеич провёл впервые ночь с Марьей Алексеевной, с ним стали твориться неладные вещи. То без повода вспыхивал и сам потом страдал, то сон по ночам пропадал, да спокойный по отношению к женскому полу даже в молодые годы, Аким Евсеич всё сильнее и сильнее тянулся к этой женщине. Настя смотрела в его бледное осунувшееся лицо и думала: "Таким ли должен вернуться мужчина после счастливого любовного свидания? Уж не приворот ли? Но зачем замужней даме такими делами заниматься? Опять же уж больно много тайн у неё, так что может и есть причина, по которой нужен человек для какого-то... черного дела".

– Свят, свят, свят!
– перекрестилась Настасья.

– Никак случилось что?
– Аким Евсеич сидел в кресле, будто и не собирался отходить ко сну.

– Прости меня, батюшка, глупую, неразумную, но много теперь приходится вам на людях бывать, а люди разные у коих глаз дурной, кто и просто позавидовал, да в плохой час попал...
– хитрила Настасья.

– Что взялась языком без устали чесать? Говори толком! Устал я.

– Позвольте на воск вылью, посмотрю: нет ли чего худого на вас?

– Всё одно сижу, а сна ни в одном глазу. Выливай, коли тебе приспичило.

Настасья принесла кусок церковного воска, небольшую поварешку и кружку святой воды. Положила воск в поварёшку, растопила на свече. Потом что-то шептала над головой Акима Евсеича и держала кружку, в которую медленно вливала расплавленный воск.

– Приворот вам сделан. Сильный, умелый. Я уж и не знаю... смогу ли...

– Тьфу! Несчастной женщине помощь требуется, а ты всякую ересь несёшь! А сама во дворе её дома обретаешься.
– Оба понимали о ком речь.

– Так ить, батюшка, Аким Евсеич, я не задарма обретаюсь в её дворе. Работаю за двоих, а когда сама барыня приезжает, то и за троих бывает.

– Иди спать! Да повыкинь дурь из головы. Какую только чертовщину не придумают!

– Так ежели покойный может из гроба злостным вампиром восстать, то отчего другой чертовщине на белом свете не твориться?
– стояла на своём Настя.

Аким Евсеич только рукой махнул, и кое-как поднявшись, направился в приготовленную для него комнату:

– Глупости всё это! Глупости! И... и... иди уже спать! Чёрт!
– нечаянно и больно пнул ногой ножку кресла.

Наступившее утро было вроде бы обычным. Настасья в съёмных комнатах столько дел, как в усадьбе не имела, и потому была свободна. Только радости от этой свободы не испытывала. Ходила, как в воду опущена, губы шевелились, а слов не слышно.

Наконец проснулась Наталья Акимовна. Настя помогла ей утренний туалет завершить, да чай подала.

– Настасья, уж не по Акинфию ли своему скучаешь?
– улыбнулась Натали.

– Оно конечно, ваша правда. Однако есть и другое...

– Что ещё?
– насторожилась Натали.

– Тревожусь за батюшку вашего, Акима Евсеича. Случись с ним что худое, меня один Бог знает, какая участь ждёт.

– С чего ты взяла, что с батюшкой непременно что-то плохое должно приключиться? И как это может на тебе сказаться? Ты теперь замужняя женщина. От мужа своего, а не от моего батюшки зависима?

– Жилье и работа - всё от его протекции.
– Настасья осторожно пересказала свои подозрения относительно Марьи Алексеевны, не забыв упомянуть по то, что воск ей показал. А ещё высказала удивление, что, будучи замужем за дворянином высокого чина, имея любовником лучшего из лучших красавцев графа (Настасья фамилию назвать остереглась), она вдруг воспылала чувствами к Акиму Евсеичу.

– С чего бы? Вот и думаю, должна быть ей какая-то выгода. Но какая - в толк не возьму.

– Откуда ты все это знаешь: про графа, про её намерения?

– Не всем так везет с хозяевами, как мне с вами и вашим батюшкой. Вот и делится прислуга рассказами о своём горьком житье в господских домах. Сколько молодых девок понесли от господ, да с брюхом-то и были выброшены на улицу? А я честь, честью замуж вышла. Мужа мне Аким Евсеич подыскал - не хуже, чем родной батюшка бы это сделал. Опять же вы платья и другую одёжу жалуете, и новую городскую портному заказывали. Да мало ли? Я столько лет прожила в вашем доме - он мне как родной.

Наталья Акимовна смотрела на Настеньку и думала, что не так-то уж она проста, как кажется.

– Ты незаметно расспрашивай, будто любопытства ради, мол, как у богатых, да знатных в прислугах ходить узнать хочешь.

– Могут подумать, другое место ищу.

– Пусть думают. Тебе это только на руку. Больше расскажут. Я - то знаю правду.

Вот уже и визиты вежливости нанесены, и приглашение к графине Н-ской на бал получено, пора возвращаться домой в Бирючинск. Акима Евсеича дела заждались. Карета городского головы ещё третьего дня упылила.

– Батюшка, было бы не вежливо уехать, не простившись с Марьей Алексеевной. Я непременно должна поблагодарить её за помощь в подготовке к балу.

– Ну что ж? Я пошлю к Марье Алексеевне с просьбой о визите.

В ответной записке в небольшом надушенном конверте, на дорогой бумаге с графскими вензелями было написано, что Акима Евсеича и Наталью Акимовну графиня будет рада видеть завтра ввечеру, но предупреждает, о своём неважном самочувствии. Посему других визитёров она не принимает, однако для них делает исключение.

– Батюшка, как полагаете, что могло приключиться с графиней? Она казалась такой цветущей на балу.

– Ах, Натали, я думаю нервы. Её семейная жизнь складывается... э... э... не очень счастливо. И даже наоборот.

– Её муж жесток к ней или усыновлённым детям? Хотя, жестокость к детям - не есть ли худшее из зол для их матери?

Лицо Акима Евсеича пошло пятнами:

– Натали, отношения между мужем и женой, касаемо только их двоих и... м...

– Батюшка, как я могу вмешаться в их отношения? Но простое женское участие, думаю, будет вполне уместно. Её муж тяжело болен, я своего похоронила. Мне кажется, у нас есть много общего для разговора.

Женские тайны

Глава 14

Парадный въезд, в дом, где теперь проживала Марья Алексеевна, представлял собой ворота, рядом с которыми располагалась сторожка привратника. Сразу за воротами начиналась подъездная аллея, ведущая к мраморным ступеням лестницы с роскошной балюстрадой. По бокам аллеи шумел старый парк. Что он прятал в своей глубине - сказать невозможно. Входная дубовая дверь впечатляла внушительными размерами. Наддверную панель украшал герб графа, обрамлённый закрученным узором листьев аканта с мордами крылатых чудищ по бокам.