Жизнь и приключения Заморыша

Но было уже поздно. У двери послышался топот многих ног, и в комнате замелькали ручные фонари.

Кто-то крикнул:

– Вверх руки! Стрелять будем!.. Наручники!..

На Петра набросилась целая ватага полицейских. Я сорвался со стола и заколотил их кулаками по чему попало. Но Петр сказал:

– Митя, перестань. Пан Сигизмунд, возьмите мальчика.

Среди полицейских топтался низенький человек в поношенном пиджаке. Когда свет от фонаря осветил ему лицо, я сразу же узнал того противного старика, с которым Петр поругался в шашлычной.

– Так, так, так, - проговорил он гундосым голосом.
– Со свиданьицем, Алексей Иванович Крылов, со свиданьицем. А я думал, куда же это наш Алексей Иванович подался из Ялты. Обещал сделать из меня отбивную - и нате вам, исчез, аки дым в небесах. Эх, Крылов, Крылов! Ну, бежал с рудников, ну, купил паспортишко на имя Петра Стрельцова, ну и сидел бы себе смирненько на иждивении какой-нибудь приятненькой да богатенькой мадамы, а ты вздумал свою прыть выказывать. Шутка ли, именитую мильонщицу по мордасам смазал при всем честном народе! Да и к другому мильонщику на дачу зачастил.

– Старик отступил на шаг и грозно сказал: - Полиция все знает, все! Ведите его!

И Петра увели.

ЧИКИ-РИКИ

Я так долго плакал, что пан Сигизмунд рассердился и накричал на меня. Потом вздохнул, взял меня за руку и увел в гостиницу, в свой номер. Всю ночь под паном Сигизмундом скрипела кровать. Он засыпал, всхрапывал и просыпался, а проснувшись, бормотал: "О матка боска, пан Езус, когда же холера возьмет всех этих царских псов! О, пся крев, пся крев!"

Утром он накормил меня и повел на вокзал. С нами шли Зойка и три акробатки. Акробатки больше уже не смеялись, а шли насупившись. В большом зале вокзала народу было тьма-тьмущая и так накурено, что не продохнешь. Пан Сигизмунд куда-то убежал. Мы хотели перейти в другое помещение, над дверью которого было написано: "Зал для пассажиров первого и второго классов", но бородатый в золотых галунах старик нас туда не пропустил. Старик поднял над головой звонок, позвонил и басом пропел:

– Первый звонок на Лозовую, Харьков, Москву, Петербург! Кто едет, занимайте места!

В зале началась суматоха. Люди тащили мешки за плечами, корзины с вишнями, ободранные чемоданы. Одни бежали сюда, другие туда, сталкивались, ругались и опять бежали. Нас затолкали в угол и чуть не задушили.

Прибежал с билетом в руке пан Сигизмунд, и мы тоже заработали локтями. Наконец мы вырвались на воздух и как сумасшедшие побежали к поезду.

Но в какой вагон ни заглядывали, всюду уже было полно. Из одного окна высунулся парень с жульническими глазами и с серебряной серьгой в ухе.

– Красотки, сюда! Сюда!...
– замахал он рукой акробаткам.
– У нас весело!..

Из открытых окон вагона неслась знакомая мне песня:

Ой, гоп, чики-рики,

Шарманщики-рики,

Ростовские

Карманщики-рики!

У дверей вагона стоял человек в железнодорожной форме и хмуро смотрел на бегущих людей.

– Кондуктор, место есть?
– спросил пан Сигизмунд.

– Место-то есть, да...
– Железнодорожник замялся.

– Что такое?

– А вы не слышите? Жулики с "дела" домой едут. Пассажиры опасаются: заглянут - и назад.

– Ну, нашему пассажиру нечего опасаться, - засмеялся пан Сигизмунд.
– У него вошь за душой.

Жулики нас встретили веселыми криками:

– Барышенции!.. Папаша!.. Сидайте!... Мускатику хочите?

Когда они узнали, что еду только я, то поморщили носы.

– Э, жалко!.. Такие крали - и на тебе!.. Это даже неблагородно с вашей стороны: подложили нам турка - и драпу!

Зойка сунула мне вязаный платок.

– Ночью, может, холодно будет, так ты закутайся. А приедешь домой, отдай бабке. Он пуховый, из козьей шерсти, тепленький. И ходи до бабки чаще. У меня только и есть на свете - ты да бабка.

– Она размазала ладонью слезы и задорно сказала: - Я не успокоюсь, покуда не сделаю зараз четыре сальто-мортале. Всех на свете акробаток побью. В самый Петербург поеду! Тогда моя бабка заживет! На извозчике ездить будет. А ты, Митенька, тоже не поддавайся. И учись там поусердней, чтоб все точки с запятыми превзошел.

А пан Сигизмунд в это время говорил кондуктору:

– Ты ж не забудь перевести мальчика в Синельникове на ростовский поезд. Вот тебе, голубчик, двугривенный, выпьешь за мое здоровье. Да не просто вытури в Синельникове из вагона, а сам доведи до ростовского поезда, а то как бы хлопчик не заехал к чертовой матери... Вот тебе еще пятачок на леденцы ребятам!

Ударили три раза в колокол, снаружи кто-то засвистел. Пан Сигизмунд, а за ним Маня, Даша и Галя бросились из вагона.

Последней выскочила Зойка. Вагон дернулся, заскрипел, под ним что-то застучало, забормотало, и все в окне поплыло назад. Зойка еще долго бежала рядом и кричала:

– Закутайся ночью в платок, слышишь? А бабка пусть чай крепкий не пьет - для сердца вредно!..

Что она еще кричала, я не расслышал, потому что жулики изо всех сил заорали:

Козел козлиху

Долбанул в пузиху.

Не плачь, козлиха,

Заживет пузиха!

И замелькали в окне телеграфные столбы, железнодорожные будки, круглые водокачки, красные фуражки начальников вокзалов.

Всю дорогу жулики пили водку и потешались надо мной, особенно тот, что с серьгой. Он повязывал мне на голову Зойкин платок и дразнил:

– Марусечка!..

Один жулик, одетый, как барин, но с перебитым носом, сказал:

– Поедем с нами в Ростов. Я из тебя мирового вора сделаю, хочешь? Ты ж такой заморыш, что в любую форточку влезешь.

Я сказал, что не хочу лазить в форточки.

– А чего ж ты хочешь?

– Я хочу под облаками летать!

Жулики сначала опешили, но потом тот, что с серьгой, сказал:

– Куда тебе под облака! Под облаками орлы летают, а ты воробей.

Я обиделся и сказал:

– Сам ты воробей! Чижик!

Он хотел схватить меня за ухо, но тот, что с перебитым носом, прикрикнул:

– Ша! Не замай младенца!

Они начали ругаться, но остальные их разняли, и они опять стали пить водку.

Один спросил, где я украл феску. Я сказал, что мне ее подарил турецкий матрос Юсуф. Они принялись расспрашивать меня. Я рассказал все, что со мной случилось.

На станции Синельникове мы пересели в ростовский поезд.

Так я с жуликами и доехал до своего города. Жулики поехали дальше, в Ростов, а я пошел домой.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

К чайной я подходил, когда уже стемнело.

Освещенные окна были видны еще издали. "Прогнали отца или не прогнали?
– с дрожью в душе думал я.
– Открою дверь, а за буфетом уже не отец сидит, а кто-нибудь другой. Где я буду тогда искать своих! Город большой, в нем хоть кто затеряется. И останусь я один на свете, без отца с матерью, без Петра".

Я подошел ближе и заглянул в окно. О радость! За буфетом сидел отец и щелкал на счетах. Я прошел дальше и заглянул в окно "того" зала. Там, за длинным столом, среди босяков сидел Витя и с кем-то играл в шахматы. Я обрадовался еще больше, но тут же к радости примешалась обида: занимаются своими делами, будто я и не уходил из дому. Наверно, им все равно, жив я или уже давно гденибудь ноги протянул.