Жизнь и смерть генерала Корнилова

Иногда Созинов слышал выстрелы брата — более редкие, чем его, смазанные, словно наполовину растворившиеся в воздухе, приподнимал голову, стараясь в расщелины между поленьями рассмотреть Егора, но ничего не видел: едкий плотный дым заткнул все щели, как паклей.

А вот выстрелы стражников Созинов слышал хорошо — чёткие, словно каждый выстрел звучал сам по себе, хотя били кучей, без разрывов, стрельба смахивала на беспорядочную барабанную дробь, всякий стрелок в этом грохоте только внутреннюю команду и слышал.

Минут через десять Косьменко послал две группы к лесу, в каждой группе по три человека, — надо было отсечь банду от тайги и в этой пади положить полностью. Одну группу возглавил Подголов, другую — Ребров. Конечно, было бы лучше, если бы вторую группу возглавил младший урядник Созинов, но тот сидел в поленнице, вёл прицельную стрельбу, и прапорщик не стал его трогать, лишь качнул головой сожалеюще и скомандовал командирам групп:

— Вперёд!

Стражники скрылись в лунной ночи. Странное дело — свет от луны был такой сильный, яркий, что можно было блоху на ладони разглядеть, увидеть, как она шевелит лапками и готовится перепрыгнуть на другую ладонь, а людей с винтовками не было видно — они выползали из дома, ныряли в траву и исчезали.

Косьменко скомандовал:

— Прекратить огонь!

Выстрелы затихли. Братья Созиновы, лежавшие в поленнице, также перестали стрелять, словно услышали команду прапорщика.

В лунном свете плавали клубы дыма, похожие на облака. Слышались стоны раненых хунхузов.

— Слава богу, остановили вал, — прапорщик перекрестился, — и кажись, потрепали разбойников здорово.

— Однако да. — Лю Вэй, сидевший с винтовкой у окна, шевельнулся, произнёс своё коронное «однако» и умолк — чего слова впустую тратить!

В пади хлопнул одинокий выстрел, у самого уха Лю Вэя пропела свою опасную песню пуля, всадилась в печь, выколотив из кирпича красное, пахнущее гарью облачко.

— Однако, — спокойно повторил Лю Вэй и спрятался за косяк окна, — кто-то очень хорошо пристрелялся...

Он достал из кармана круглое зеркальце, обрамленное мелкими ракушками, какое можно было купить в любой лавке на КВЖД, особенно популярны эти зеркальца были у пожилых, но не желающих сдаваться времени женщин, навёл его на падь, доверил один угол, затем другой — он исследовал местность сосредоточенно, детально, будто учёный, — нащупал нужную точку и проговорил удовлетворённо:

— Однако!

Дохнув на зеркальце, протёр, глянул в него лукавым узким глазом, передёрнул затвор винтовки. Высунувшись в окно, он не целясь, навскидку, выстрелил.

В траве беззвучно вскинулся хунхуз, одетый в русскую солдатскую рубаху, поднялся на колени и, взмахнув руками, упал на спину.

Лю Вэй вновь спрятался за косяк окна.

— Как у вас, у русских, говорят...

— Бережёного Бог бережёт, — подсказал Косьменко.

— Вот-вот.

Косьменко ждал сигнала, который должны были ему подать от леса Подголов и Ребров, — как только он получит сигналы, так поднимет стражников и пойдёт в атаку на банду.

В том, что хунхузы больше не будут атаковать дом братьев, Косьменко был уверен: Янтайский Лао не был дураком и наверняка после первого же солдатского залпа понял, в чём дело.

И Подголов, и Ребров пока молчали.

Хунхузы, залёгшие в высокой траве, начали отползать — то в одном месте показывался тощий зад, обтянутый старыми штанами, то в другом взмётывались над травой костистые чресла и тут же исчезали. Косьменко продолжал ждать.

Наконец на краю пади, справа, у самого леса, вспыхнул и погас рыжий огонёк, хорошо видимый в мертвенном, голубом свете луны — это подал сигнал Подголов, потом такой же тёплый огонёк загорелся слева, также на краю леса — это зажёг спичку и прикрыл её ладонями Ребров.

— Всё, мужики, пошли с разбойниками на сближение, — скомандовал Косьменко. — Примкнуть штыки, если они у кого-то не примкнуты.

Стражники защёлкали штыками, натягивая их на стволы трёхлинеек.

— На выход по одному! — просипел Косьменко неожиданно просевшим голосом и первым нырнул в дверь. — Поспешай!

В доме остался лишь один из братьев Грибановых, Виталий — спокойный, сосредоточенный, молчаливый; это Викентий мог говорить много, Виталий же большей частью молчал.

Лунное сияние, кажется, достигло силы прожекторного света, ярилось, от него шёл дым, струящиеся многослойные волны рождали нехорошее чувство; Виталий ощутил, как затылок сдавила непонятная боль, а в голове и в волосах забегали опасные мурашики с неприятными колючими ногами. От муравьиного бега волосы на голове делались жёсткими, как проволока, шевелились, становились дыбом. Сопротивляясь лунному свету, он потряс головой, подумал, что вот так, вероятно, и сходят с ума, для этого, оказывается, надо очень немного.

Неожиданно Виталий увидел, как из-за поленницы, за которой ещё десять минут назад лежали братья Созиновы, выбрался человек, наряженный, несмотря на тёплую ночь, в меховой лисий малахай и утеплённую куртку, воровато огляделся и, припадая на обе ноги так, чтобы шаг был беззвучным, двинулся к дому.

Виталий замер, словно опасался, что хунхуз увидит его, потом подхватил казачий карабин, стоявший в углу, и прижался к стене около двери. Отметил про себя, что хунхуз — смелый человек, раз решился пробраться в дом.

Вскоре хунхуз громыхнул в сенцах ведром и затих, ожидая, что на грохот кто-нибудь в доме среагирует, но Виталий даже не шевельнулся, — хунхуз выждал с минуту, понял, что в доме никого нет, и стал действовать смелее.

Наконец он добрался до двери, скребнул по ней ногтями, затих.

Виталий продолжал ждать — весь обратился в слух, сам сделался лунной тенью. Выждав ещё немного, хунхуз беззвучно отворил дверь и всунул в горницу голову. Виталий хотел огреть его прикладом карабина, но пожалел — проворно выкинул перед собой руку, ухватил хунхуза за твёрдое большое ухо и сделал резкий рывок вперёд, втягивая китайца в помещение.

Тот заорал от боли и по воздуху, раскрылатившись, будто большой воробей, влетел в комнату. Покатился кубарем по полу.

Виталий наступил на него ногой, приставил к голове ствол винтовки.

— Кто таков?

— Ламоза, не трогай меня, — моляще простонал китаец, — я не хунхуз.

— Кто же ты?

— Я — это я, — ответил китаец совершенно неожиданно, ответ прозвучал типично по-русски, только русский человек может так ответить.

— Кто ты? — тем не менее спросил Виталий.

— Человек.

— Вор ты, разбойник. — Виталий не выдержал, выругался. Потом сдёрнул с гвоздя обрывок прочной верёвки, сплетённой из сизальского волокна, добываемого на юге Китая, в джунглях, связал хунхузу руки. Ткнул пальнём в пол. — Сядь! И сиди до тех пор, пока с тобою не разберутся.

Китаец ему понравился. Смышлёный, такой в хозяйстве, на работе во дворе может пригодиться. А им с братом в хозяйстве требовались помощники.

Со стороны леса, из курящейся лунной голубизны донёсся выстрел. За ним второй, потом — третий. Виталий настороженно вытянул голову.