Жизнь как квеч. Идиш: язык и культура
Шрифт:
Талмудические слог и образ мышления — не предтеча идиша, а его матрица, материнская утроба. Там зародился и долго зрел этот неизбежный, обреченный родиться язык. С точки зрения филологии Талмуд есть идиш in utero [6] . Перерождение немецкого в идиш началось с евреев, наиболее тесно связанных с Галохой — еврейским законом. Категории и логические построения Галохи были их второй натурой.
VII
Поселившись на германоязычных землях, французские и итальянские евреи вскоре перешли на язык новых соседей. В их новое наречие вошли некоторые эмоционально окрашенные романские слова, но то были только капли в море немецкого. Романское влияние ослабевало, а семитские элементы не только выжили после пересадки в немецкую почву, но и стали плодиться и размножаться, как велит первая заповедь Торы. К тому времени на иврите и арамейском уже несколько веков никто не разговаривал, но немецкие евреи, как и их французские и итальянские
6
Во чреве (лат.).
Германская составляющая идиша — самая обширная. Сильное сходство между идишем и немецким очевидно и сейчас. Фраза du bist alt («ты стар») одинакова в обоих языках. Но такое абсолютное соответствие — скорее исключение, чем правило. Немецкий и идишский варианты одного и того же слова различаются произношением и флексиями, хотя человек, понимающий немецкое предложение ich schreibe einen Brief («я пишу письмо»), поймет его и на идише: их шрайб а брив, и наоборот. Некоторые распространенные идишские слова — например, ѓайнт («сегодня») — уже исчезли из немецкого, а в современном идише отсутствуют многие немецкие слова — например, heute («сегодня»). Но эти различия естественны для таких языковых процессов: то же самое произошло в голландском и в английском, отделившемся от немецкого в шестом или седьмом веке.
Главное различие между идишем и немецким кроется не в языковой эволюции, а гораздо глубже. Речь идет о различии между еврейским (само слово йидиш на идише означает «еврейский») и нееврейским. Очень важно то, как это различие проявлялось в Средние века, когда религия была главным регулятором общественных отношений в Европе. И вовсе не случайно идишское ѓайнт произошло от средневерхненемецкого слова, означавшего «сегодня вечером». Наличие этого слова в идише объясняется еврейским лунным календарем, в котором вечер предшествует утру, — лунный календарь неявно упоминается на первой странице Книги Бытия и поясняется на первой странице Талмуда. Мы с вами рассматриваем общество, где иудаизм и христианство были не выбранными, а заданными образами жизни. Евреи и неевреи жили бок о бок, но на вопрос «Какой сегодня день?» отвечали по-разному. Еврей, не обратившийся в христианство, оставался евреем — даже если он вообще ни во что не верил. Он ел, спал, двигался, разговаривал и ходил в туалет йидиш — «по-еврейски». Христиане же делали то же самое гойиш — «по-гойски».
А теперь вернемся к связи между иудаизмом и Талмудом. Неудивительно, что из лошн-койдеш в идиш пришли такие слова, как шабес, сейфер Тойре («свиток Торы»), миква («бассейн для ритуального омовения»), — в нееврейских языках таких понятий просто нет. Важно другое: были также заимствованы слова, обозначающие вроде бы нейтральные, не «исключительно еврейские» понятия: «в течение», «почти», «лицо», «сон». Вся суть идиша, весь смысл его существования — в потребности (или желании) говорить йидиш в противовес гойиш. Непослушному ребенку говорили: «Фир зих ви а йид!» («Веди себя как еврей!») Если же ребенок отвечал не на идише, а на английском, его спрашивали: «Вос рейдсту гойиш?» («Почему ты говоришь по-гойски?») Противопоставление говорит само за себя. Идиш возник — хотя бы отчасти — для того, чтобы выразить словами систему таких противопоставлений и запретов, о которой мы будем говорить на протяжении всей книги.
VIII
Живой пример такого противопоставления — отношение к Иисусу. Для евреев он был мамзер бен ѓа-нидо («внебрачный сын нечистой женщины»): так его называет «Толдос Йешу» («Жизнь Иисуса»), еврейское антиевангелие эпохи раннего Средневековья, написанное на иврите. В этом евреи разительно отличаются от мусульман, для которых Христос — пророк. Иисус считался столь мерзкой личностью, что в еврейской легенде — кто бы вы подумали? — святой Петр предстает как фрумер йид — «благочестивый еврей», герой, который отделил иудейско-христианских предателей от «истинных» евреев, основав католическую церковь. Тем самым он оказал евреям услугу, избавив их от необходимости молиться вместе с гоями.
Название гой по умолчанию относится к христианину — почти все идишеязычные евреи жили среди христиан. Когда описывают бессмысленный спор или жалкое оправдание,
то говорят, что в нем мамошес ви дер гойишер гот («не больше сути, чем в боге гоев»). И под «богом гоев» подразумевается явно не Зевс. Единственный гойишер гот, который имеет значение, — Иисус. Поговорка означает «Правда?! Это не более правда, чем то, что Иисус умер за наши грехи»; отсюда видно, что идиш находится в вечной оппозиции; отсюда можно понять, почему евреи просто не перешли на немецкий язык.Сначала нужно выяснить, почему, согласно поговорке, у Иисуса отсутствует именно «суть», а не «истина» или «сила». Слово мамошес — «реальность» или «вещественность» — произошло от наречия мамеш, которое в буквальном переводе означает «осязаемо» (его ивритский исходник, мамаш, — от глагола, означающего «щупать», «касаться»), но куда чаще используется в переносном смысле: «действительно», «весьма». Эр из мамеш алт — «он очень старый». А если говорят, что сладкий стол на празднике бар-мицвы «мамеш ломился от угощений» — значит, он прямо-таки трещал.
Слово мамеш в значении «ощутимо» даже, можно сказать, повлияло на английскую литературу. Есть известный мидраш об одной из казней египетских — осязаемой тьме. Это было не просто отсутствие света, а некое вещество, самостоятельная сила, плотная темнота, с которой не справилось даже полуденное солнце. Тьма охарактеризована как веямаш (корень тот же, что и в мамаш). Те, кому доводилось продираться сквозь курс английской литературы, должны помнить начало «Потерянного рая» Мильтона, где есть строки: «…как в печи, пылал огонь,/ Но не светил и видимою тьмой/ Вернее был…» [7] . Мильтон, интересовавшийся подобными вещами, вполне мог изучить иврит; идею он почерпнул либо из самого мидраша, либо от того, кто тоже этим увлекался.
7
Перевод А. Штейнберга.
Мамошес — производное от мамеш. В нашей поговорке идея вещественности связана с отрицанием божественной природы Христа. Как мы уже знаем, под гоями чаще всего подразумеваются христиане, но можно сказать еще конкретнее. Большинство христиан, среди которых жили евреи, принадлежали либо к православной, либо к римско-католической церкви. Несмотря на множество различий, обе церкви верят, что, когда священник берет облатку и вино, говоря «Hoc est enim corpus meum» — «Сие есть мамеш тело мое», — хлеб и вино превращаются в плоть и кровь Иисуса. Не просто символизируют плоть и кровь, не заменяют их, а меняют свою субстанцию и становятся ими. Этот процесс, известный как пресуществление, — главный элемент католической мессы; вера в чудо превращения — основа католичества.
Вряд ли среди восточноевропейских евреев было много экспертов в области католической теологии, но евреи хорошо знали: христиане верят, что кусок эрзац-мацы может стать телом Христовым. Тот, кто впервые сказал «в твоем оправдании не больше мамошес, чем в боге гоев», кидал камни в огород всей католической доктрины, отрицая одно из ее важнейших положений.
То, в чем «не больше мамошес, чем в боге гоев», можно еще описать так — ништ гештойгн ун ништ гефлойгн («не залезло и не взлетело»). Любой еврей, выросший в традиционной идишеязычной среде, поймет, что речь идет об Иисусе. Он и не залез на небо, и, уж конечно, не взлетел. Есть и другая версия, согласно которой «не залез» относится не к небу, а к кресту, что не меняет общего смысла; кульминация четырех Евангелий, суть всего Нового Завета была сведена к шутке, еврейской вариации на тему «курица — не птица».
Отрицать божественную природу Иисуса значит серьезно оскорблять христиан. А уж использовать эту божественную природу как главный символ неправдоподобия — просто опасно для религиозных меньшинств. Поговорка самим своим существованием объясняет нам, почему и как возник идиш — и почему он никогда не был по-настоящему «немецким». Немецкоязычный слушатель понял бы каждое слово в ништ гештойгн ун ништ гефлойгн, но вряд ли догадался бы, о чем идет речь, даже улови он общий смысл фразы — «чушь собачья». В том-то и дело: идиш возник как немецкий для богохульников — язык, на котором можно было отрицать Христа без риска быть убитым. Еврейский «немецкий» с самого первого дня был языком афцилохес, немецким назло немцам, немецким, которого немцы не понимали, — арго изгоев. Не стоит представлять идиш как союз или сплав германских и семитских элементов. Лучше представьте его как фильм ужасов. Вот иврит — аристократ с забавным акцентом, таинственный старый язык, на котором уже не говорят, язык-нежить. Чтобы вернуться к жизни (разговорной речи), ему нужна плоть и кровь. Он должен завладеть живым языком и сделать его рабом на службе у еврейского разума. Нежить выбирает немецкий язык и, пародируя пресуществление, заявляет: «Сие есть мамеш тело мое».