Жизнь, прожитая не зря
Шрифт:
— Я.я мужчина, — промямлил научный сотрудник, потупив глаза в пол.
— Не похоже. Настоящие мужчины так не поступают. Стоял там, молчал как рыба, а теперь жаловаться сюда пришёл?
— Я не сам. Мне сказали, — не помня себя, бормотал Ахмед.
— Сказали?! Ха! — гортанно хохотнул Исрапилов, мотнув головой.
— Так ты говоришь, что люди, которые тебя ограбили, были наши, из Гудермеса? — продолжил комендант, нахмурив брови. — Ты что, хочешь сказать, что чеченцы на такое способны: избить, ограбить, да ещё и поиздеваться над безоружными? Да ни один чеченец не совершит такого! Как ты смеешь клеветать на наш народ?! Ты знаешь, что я сейчас с тобой за это сделаю? — повысив тон, грозно изрёк Загуев,
— Я,
Комендант прямо упивался его страхом.
— Если не знаешь, то зачем говоришь, — снова вмешался в разговор Исрапилов. — Да стопудово говорю: тебя ограбили русские офицеры, которые ехали в том же поезде. Они всегда так делают, когда через Чечню проезжают. Они хотят оклеветать чеченцев, выставить их бандитами и свалить на нас все свои кровавые преступления.
— Да, это русские. Им это очень выгодно, — подхватил комендант. — Они постоянно про нас врут, делают всё, чтобы облить грязью независимую и свободную Ичкерию. Русские хотят поссорить дагестанцев и чеченцев, стравить наши братские народы, посеять на Кавказе братоубийственную войну, чтобы мусульмане убивали мусульман. А ты своей ложью им в этом помогаешь.
— Э, а может, тебе русские заплатили за то, чтобы ты специально говорил такие вещи? Может, ты их агент? — со злобной подозрительностью сощурился Исрапилов.
Ахмед облизал сухие губы:
— Нет, это не русские. Я точно видел. И потом: если бы это были и правда они, то не стали бы грабить своего. Ведь со мной тоже ехал русский. Его Сергеем зовут, мы работаем вместе. А они проломили ему голову рукояткой пистолета.
— Они не щадят никого и сделали так специально. Ты вообще рот закрой. Если ты не можешь отличить пистолет от пугача, то куда тебе отличить чеченца от русского.
Ахмед не нашёл что ответить.
Внезапно на столе зазвонил телефон. Комендант взял трубку. Он заговорил с кем-то на чеченском и быстро вскочил, придя в ярость. Заорал в аппарат громко, обильно перемежая речь русскими матерными ругательствами. Мовсар тоже поднялся, выкрикнул что-то, замахал руками.
Со злостью бросив трубку, Загуев повернулся к нему и затараторил громко, визгливо. Исрапилов, словно оправдываясь, пожимал плечами, мотал головой, показывал рукой на Ахмеда. Наконец, комендант рявкнул на него повелительно, отрывисто, и тот, не говоря больше ни слова, быстро выскочил из комнаты. Оставшись наедине с дагестанцем, рыжий достал сигарету из лежавшей на столе пачки, нервно чиркнул спичкой, обломал её, выругался, чиркнул другой, закурил и прошёлся вдоль стола.
Ахмед сидел молча, не шевелясь. Скурив половину сигареты, комендант резко повернулся и, шагнув вплотную к нему, уставился в лицо зловещим немигающим взглядом.
— Мне позвонили с вокзала и сказали, что тяжело ранен простой чеченец, Руслан Сатуев. Он наш, из Гудермеса. Я знаю его с детства. Он простой, честный человек, не бандит. И вот полчаса назад Руслана нашли лежащим прямо у вагона твоего поезда. Его ударили ножом, и он истекает кровью. Это сделал кто-то из ваших пассажиров, так как на станции никого чужих не было. Наверное, это были как раз те, кто ограбил и тебя, — он на мгновение замолчал, продолжая смотреть научному работнику неотрывно в глаза. — И теперь ты будешь ещё говорить, что это были не русские? Да разве чеченец может поднять руку другого чеченца?! Мы же все друг другу как братья! — резко меняя тон, вдруг воскликнул Загуев.
Ахмед вспомнил жуткий ночной крик. Он молчал, испуганно глядя в лицо чеченцу, и не зная, что на это ответить. Неужели этот рыжий «иезуит» — комендант говорил правду? Или это новая западня?
— Когда меня вели сюда, то я слышал крик. Ваши «гвардейцы» тоже его слышали, — проговорил он, наконец.
— Да, Мовсар рассказывал. Но он подумал,
что это кричит кто-то с вашего поез… — Загуев осёкся, вспомнив, что играет роль образчика чеченского правосудия. — Теперь ты понял, кто тебя ограбил?! — злобно выкрикнул он. — Ты убедился, что это были русские?!В это время дверь распахнулась, и Мовсар ввёл в комнату человека. Бросив на него взгляд, Ахмед отшатнулся в немом ужасе. Лицо вошедшего представляло собой жуткое красно-фиолетовое распухшее месиво, глаза почти совершенно заплыли, и лишь через узенькие щёлочки меж век пробивалось нечто, отдалённо напоминавшее человеческий взгляд. Губы вздулись двумя кровавыми пузырями. Волосы свалялись в кровавый колтун. Руки беспомощно висели вдоль туловища, точно плети. Ладони и кисти были в крови, она набухала на них крупными тяжёлыми каплями. Ногти на пальцах были изуродованы и частично сорваны. Сплошь изорванная, перепачканная одежда с отпечатками подошв по всему телу тоже была перемазана кровью. Человек стоял безмолвно, не шевелясь. Лишь только ноги в коленях слегка подрагивали.
Загуев и Исрапилов перебросились несколькими фразами. Потом комендант с нарочитой торжественностью произнёс по-русски, очевидно, специально для Ахмеда:
— Хорошо. Пусть совершиться справедливость, и возмездие настигнет подлого врага. Его вина доказана полностью. Увезти его за город и расстрелять. О приведении приговора в исполнение доложить мне лично.
— Есть! — молодцевато отчеканил Мовсар.
Он тут же вывел безвестного мученика из комнаты и плотно закрыл дверь. Несколько мгновений до Ахмеда доносились из коридора их удаляющиеся шаги: бодрая, уверенная поступь Исрапилова и протяжное шарканье едва переставляющего ноги приговорённого.
— Ты знаешь, кто это? — выдержав паузу, спросил Загуев.
Ахмед мотнул головой.
— Это — русский шпион. Много вреда он причинил моей родине. На допросах он долго всё отрицал, но наши следователи полностью доказали его вину. Изобличили каждый его подлый шаг на чеченской земле. И тогда он уже сам сознался во всём добровольно, — рыжий сделал особое ударение на слове «добровольно». — Сознался, скулил как щенок и просил пощады. Но мы не можем щадить того, кто посмел пойти против нашего народа. Так будет со всеми врагами свободной Ичкерии.
Он выдохнул сизый сигаретный дым в лицо Ахмеду.
— Ты всё понял? — спросил Загуев со свирепостью в голосе.
— Да, да, — тихо выдавил из себя Ахмед, не смотря ему в глаза.
Рыжий хладнокровно затушил окурок об его лоб, с силой вдавив в кожу. Потом наклонился к нему вплотную, оскалил мелкие зубы, посмотрел колючими зеленоватыми глазками в лицо — и ощерился хищно. Ахмед боязливо сжался в комок и замер так, мелко подрагивая.
Затем Загуев выпрямился и отошёл, любуясь произведённым эффектом. Неторопливо сел за стол, достал лист бумаги и ручку и принялся что-то сосредоточенно писать. Он поминутно останавливался, морщил лоб, шевелил губами, смотрел в потолок, грыз колпачок ручки и сплёвывал на пол. Наконец, комендант протянул исписанный мелкими корявыми буквами лист Ахмеду:
— На, читай.
Из текста бумаги со многими орфографическими и пунктуационными ошибками следовало, что он — Сулейманов Ахмед Гадисович — будучи пассажиром скорого поезда «Махачкала — Москва», был ограблен и избит в своём купе двумя русскими офицерами, которые, пытаясь выдать себя за чеченцев, нарочно приклеили фальшивые чёрные бороды и произнесли несколько ломаных чеченских фраз. Далее в тексте говорилось, что он, не желая быть соучастником гнусной провокации русской военщины, добровольно явился в комендатуру Гудермеса, чтобы рассказать обо всём законным чеченским властям и сорвать, тем самым, подлые замыслы России стравить братские народы Чечни и Дагестана. Место для подписи оставалось чистым.