Жизнь в другую сторону. Сборник

С ним интересно было спорить, а теперь спорить стало не о чем. Я пытался ему рассказать о романе нового писателя, который прежде вызвал бы у него интерес, но он скептически отмахнулся: «Ну что роман?.. Сейчас быть писателем – это всего лишь знать, как заработать деньги». Наташа, желая принять участие в разговоре, как бы возражала, одновременно высказывая две противоположные точки зрения: «Неправда. Разве это плохо?» и уже обращалась ко мне, мечтательным взглядом выражая поддержку: «Вчера писателя одного показывали… забыла как зовут… так интересно говорил!» Однако Стёпа был неумолим: «Хорошего писателя по телевизору не покажут!»

Они заговорили про известного художника К., в прошлом году вернувшегося из эмиграции, и стало ясно, что у них появился кумир. Как раз вчера он выступал по телевизору, я тоже видел эту передачу. Показывали, как К. подъехал к телецентру на навороченном джипе с клыками, всё как положено у преуспевающих людей. Как стремительной спортивной походкой этот 60-летний покоритель многих женских сердец поднимается под аплодисменты на сцену, чтобы ответить на вопросы собравшихся в студии. И как потом дружно зашикали на него, когда на вопрос «как выжить?» в наше сложное время, он посоветовал заняться лечебным голоданием, а ещё… пить воду, взявшись разъяснять опешившим зрителям, насколько полезна и целебна самая обыкновенная вода из-под крана, – люди просто по лени своей не хотят знать всех её свойств.

Неделей раньше телевидение, кажется, следившее за каждым шагом удачливого и дома, и на Западе К., уже на другом канале показало в виде репортажа, как он питается: завтрак в загородном доме, обед в ресторане в центре, ужин – в другом ресторане.

К. оказался гастрономически изыскан, он разбирался в кухнях мира. Сквозь очки он изучал меню и, словно делая важный выбор в жизни, собирал складки у переносицы. Важно было не ошибиться. Кажется, передача называлась так: «Культура еды».

Омлет с беконом, жареная свинина, говядина, пицца с тунцом, форель, запечённая в фольге, черепаховый суп, солянка, баранья нога, плов, разнообразные фрукты, какие-то невероятные пирожные на десерт, красное и белое вино, дорогой коньяк – воды на столе у К. замечено не было. И при всём при том он всегда оставался подтянутым и моложавым. С его загорелого лица не сходила белозубая улыбка.

Стёпа не мог скрыть своего восхищения: «Как здорово выглядит!» Наташа добавляла: «А как замечательно говорит!»

Я вдруг увидел, что Стёпа точно так же, как К., надевает очки и морщит лоб. И улыбается, как он, здоровой широкой улыбкой. И ещё я подумал, что писатель, которого видела Наташа, наверное, был толстым или, по крайней мере, совсем не выглядел спортсменом. И тот, про книгу которого я рассказывал Стёпе, тоже отличался лишним весом и выдающимся брюшком. Ну да, припоминаю, был портрет на задней обложке – лицо круглое, кажется, двойной подбородок… Об остальном можно только догадываться. Ну как же, в самом деле, такие люди могли понравиться Стёпе? Чему они могут учить, если выглядят так плохо?

Несомненно, К. для Стёпы являлся авторитетом. Он старше и вполне годится на роль гуру, к каждому слову которого надо прислушиваться. Вот уже Стёпа приобщился к его житейской мудрости и принялся цитировать, выдавая готовые афоризмы. Однажды я услышал от него: «Кто ничего не делает, тот ставит цели в жизни». В другой раз, в гостях у Барометровых, он заявил: «Человек отравлен своим собственным существованием». И уже непонятно было, цитирует он кого-то или говорит от себя. Можно было поговорить на эту интересную тему, но разговора не получилось. Говорил один Стёпа и, кажется, обо всём сразу: о мужестве одиночества и унизительном давлении толпы, о социальной обезличке и скромном индивидуальном счастье, о медитации и восточных техниках расширения сознания, о добровольном отшельничестве и величии духа. Это был монолог человека, который долго собирался сказать что-то важное – скорее для себя всё же, чем для кого-то ещё. Его слушали. Во всём этом было что-то неуловимо знакомое для меня, оно крепко сидело в каких-то образах, маячивших перед глазами, и только на следующий день я сообразил, что слова Стёпы воспроизводили одну из его книжных полок, где наверху стояла икона, а ниже лежали друг на друге объёмистая библия с гравюрами Доре, новый завет и Иоанн Кронштадтский. Удивительно, но в проповеди Стёпы можно было обнаружить странную смесь православия и дзен-буддизма. Впрочем, на это не обратили внимания.

Чтобы я мог улыбаться, как он и К., Стёпа решил направить меня к Гале Зубак, а точнее, к стоматологу Серёже. Долго уговаривать меня ему не пришлось. Я уже понимал, что с определённого возраста надо как-то поддерживать себя в мало-мальски приемлемом состоянии. Иначе говоря, чтобы жить дальше, нужны подпорки. Зубы как раз и можно было отнести к таким подпоркам. Я решил сходить даже любопытства ради, может быть, ещё и для того, чтобы просто увидеть Галю Зубак с Серёжей.

Однако Гали Зубак у Серёжи я не обнаружил. В приёмной меня встретила стройная миловидная девушка в белом халате с серьёзными серыми глазами и закрытым для вопросов светлым лицом. Собственно, вопросы задавала она. Её сухие, потрескавшиеся губы с методичной скукой заполняли анкету: мой возраст, место работы, номер телефона, наличие хронических заболеваний… Потом она вышла из-за стойки, сказала: «Подождите минутку» и в самом конце коридора исчезла за дверью. И коридор, и дверь – всё было белого цвета. Тишина стояла такая, что было слышно, как жёлтые лампочки в потолке ведут безуспешную борьбу с этой неестественной белизной. Через минуту дверь и открылась.

– Сергей Александрович ждёт вас.

Окна просторного кабинета с двух сторон закрывали от зимнего солнца жалюзи. Сергей Александрович, он же просто стоматолог Серёжа, сидел за небольшим стеклянным столиком и рассеянно перелистывал автомобильный журнал. Увидев меня, он отложил его в сторону и жестом пригласил садиться, но не туда, куда я собрался, а в кресло напротив.

Серёжа оказался невысокого роста, у него была небольшая, коротко остриженная голова. Он принадлежал к неприметному белёсому типу – таких врачей можно встретить в больничных коридорах; полностью сливаясь со своими белыми халатами, они становятся неотличимы друг от друга и либо спешат куда-то, сунув руки в карманы, либо напряжённо курят на лестничной площадке между этажами.

Глядя далеко мимо меня, Серёжа заговорил:

– Наша жизнь складывается так, что за бытовыми проблемами мы, к сожалению, забываем о собственном здоровье…

Вот оно что, решил я, он мне сначала лекцию прочитает.

Серёжа поморщился и продолжил:

– Мы покупаем квартиры, дачи, машины, ездим отдыхать за границу, а о зубах забываем. Но наступает момент, и они напоминают нам о себе…

Я слушал его и понимал, что он говорит со мной как россиянин с россиянином. Признавая за мной гражданина, он в очередной раз пытался напомнить мне азбучные истины. Мне стыдно было ему признаться в том, что я не покупаю квартир, дач, машин и не езжу на отдых за границу. Я не хотел его разочаровывать, – ведь он в меня верил! – и потому терпеливо слушал.

Серёжа продолжал агитировать, но делал он это слишком уж буднично, затверженным каким-то тоном. Кончилось тем, что он вызвал медсестру (ту стройную и миловидную) и попросил принести «прайс» для ознакомления. Простых «ценников» или «прейскурантов» в этих стенах уже не существовало. Красивое слово «прайс» Серёжа произносил ещё более красивым образом. Он безбожно картавил, и у него выходило «п’айс» – с некоторым даже шармом и несомненной значительностью.

Я пробежал глазами заламинированный список расценок на зубоврачебные работы. Квартиру или дачу, согласно этому «п’айсу», купить, конечно, нельзя было, но вот на отдых в Турции или, скажем, на старый битый «жигулёнок» на ходу вполне хватило бы.

– Ну что же, хорошо, – сказал я, вставая. – Главное, что я наконец-то к вам попал, и теперь знаю, что мне делать.

– Вот и замечательно, – протянул Серёжа.

– Я обязательно позвоню.

– Да, надо предварительно записаться.

– Разумеется.

– Вы не затягивайте с этим…

– Да куда уж тут затягивать! – воскликнул я, пятясь к двери, и даже поднял руку ко рту, изображая нечто неопределённое.

С тем мы расстались. Собственно, до осмотра так и не дошло. Мне показалось, что дела у Серёжи идут неважно.

О своём посещении мне пришлось отчитаться перед Стёпой и Наташей, – почему-то они с любопытством ждали моего рассказа. Я мялся, как мог, и обещал им, что, конечно же, на следующей неделе возьмусь за лечение. Неважно, что зубы не болят, вот когда заболят, тогда может быть поздно. И тут я вспомнил про Галю Зубак: куда она подевалась?

– А ей Юра запретил работать, – сообщила мне Наташа.

– Её муж, – уточнил Стёпа.

Я вспомнил хромого мужа Гали: чернявый, глаза опущены вниз, осторожные и в то же время лишние движения рук за столом, – мне он представился несколько сумрачным, неразговорчивым; я всего-то и слышал несколько слов, сказанных низким голосом.