Жизнь в другую сторону. Сборник

– Ну что ты, Катя, – подавала голос Наташа. – Александр Аркадьевич очень интересный человек, он – врач…

– Уже не работает, – поправлял её Стёпа.

– Не важно… В общем, что напрасно говорить, если человека совсем не знаешь…

– Я не пойму, – волновалась Катя, – у него что, стола дома нет?

– Конечно же, есть! – смеялся Стёпа.

– Зачем же тогда дверь снимать?

– А у него столик маленький, – предположил Пётр Недорогин. – Всех за него не усадишь.

– Просто такой оригинальный человек, – замечала его жена Ира. – Вот хочется ему так и всё тут!

– Подождите, – встревал Костя, – мы спорим неизвестно из-за чего – как будто в гости к нему собрались…

– Да мы не спорим, – говорил Стёпа, – мы просто разговариваем.

– Ну да – любопытный экземпляр. И где ты таких находишь?

– Я их не нахожу, Костя. Ты вроде как иронизируешь…

– Какая уж тут ирония!

– А напрасно. – Стёпа вдруг серьёзнел. – Я только хотел рассказать о человеке, у которого есть свои правила в жизни… который живёт по-своему и не от кого не зависит.

– Мы про таких уже слышали, – вздыхал Костя, но Стёпу уже было не остановить.

– А ты знаешь, как он проводит свой день? Он встаёт ровно в десять, принимает душ, обязательно бреется, не спеша завтракает, потом выходит на улицу, покупает в киоске свежую газету, поднимается обратно в квартиру, выпивает чашечку кофе и читает газету – от корки до корки. Потом надевает свежую рубашку, повязывает галстук, облачается в костюм, роскошный светлый плащ, на голове широкополая шляпа…

– Выглядит он просто великолепно! – не сдерживается Наташа.

– … и в таком виде снова выходит на улицу – наносит визиты знакомым женщинам. Приходит с букетом цветов, коробкой конфет или бутылкой хорошего вина.

– У него жена есть? – спрашивает Катя. – А дети?

– С женой он давно в разводе, сын уже вырос и живёт в другом городе…

– Ты послушай, Катя, – говорит Наташа.

– Совершив свой обязательный обход, – продолжает Стёпа уже чуть ли не нараспев, – в хорошем настроении, он вечером возвращается к себе домой и обзванивает по телефону других знакомых женщин, беседует с ними и договаривается о визитах на следующий день…

– Прямо какой-то старый Дон Жуан, – улыбается Костя.

– Только хотела сказать, – прибавляет Катя.

– Ну нет, – морщится Стёпа, – не так примитивно.

– Вы только подумайте, – восклицает Ира, – ведь это у него самая настоящая церемония!

– Образ жизни, – отзывается Пётр.

– Ну да, – вступаю в разговор и я, – старой закалки ещё человек.

– Уникальный человек! – ставит жирную точку Наташа.

Неведомый нам Александр Аркадьевич определённо вырастал в значительную фигуру. Возникал облик какого-то цельного индивидуума, неординарной личности, редких свойств человека, про которого мы, к стыду своему, ничего не знали – не знали просто по своей природной лености и нежеланию знать. Он жил среди нас, мог попадаться нам где-то на улице, а мы его не замечали! Нам всем стыдно должно было быть за то, что мы не знаем такого замечательного человека!

Наступила пауза. После такого волнующего рассказа надо было передохнуть, приводя свои мысли в порядок. Ира вытащила мясо из духовки, и тут меня вдруг осенило: они его прежние пациентки, он – гинеколог. Почему бы нет? Он же врач, так что всё может быть. Но я не стал делиться своими догадками – зачем? К тому же мне это было совсем не интересно.

Поговорили ещё немного о новой квартире Петра и новой работе Кости. Выпили водки. Стёпа по обыкновению в одной руке держал бокал с вином, а другой отщипывал сыр. Несколько общих слов о хорошей погоде – как символ умиротворения, устойчивого состояния, подведения некоторых итогов, и сразу же про ещё далёкий и уже близкий Новый год. Ну да, как встречать будем и где?

Стёпа заметно оживился. Стал что-то рассказывать про ёлку, но не простую, а кремлёвскую, про игрушки и подарки, запах мандаринов и бумажные снежинки на окнах.

Что-то мне не нравилось в нём, даже не знаю что… Какая-то отдалённая от меня восторженность. Почему-то близость к так называемым «людям из Москвы», на которых он равнялся. Вот так мне вдруг показалось.

– Да ерунда всё это, – сказал я. – В красном встречать Новый год или в жёлтом. Главное совсем в другом…

– В чём? – спросила Катя.

– В соблюдении определённого ритуала.

– Это какого же?

– А вот такого: в год свиньи надо обязательно убить свинью, в год собаки – собаку.

– Зачем? – спросил Костя. Он готовился к шутке. Шуткой всё и выглядело. Я был уверен в том, что говорил.

– Как зачем? – удивился я и, широко улыбаясь, сказал: – На счастье, конечно!

Стёпа повёл губами, изображая слабую улыбку.

– А собачку-то за что? – поинтересовалась Ира. – Жалко собачку.

– Так ведь её год, – пояснил я. – Ничего не поделаешь.

– И породистую, и дворняжку?

– Да любую – какая разница?

– А по-моему, наоборот, – возразил Пётр. Он встал, наклонился к газовой плите и закурил от конфорки. – В тот год, который соответствует животному, этому животному поклоняются, чтобы его задобрить.

– Правильно! – поддержала его Наташа.

– Полная ерунда! – скривился я. – Это распространённое заблуждение. Как раз всё иначе! Надо обязательно убить, чтобы забрать себе силу животного, только тогда проведёшь год в благополучии.

– Что за глупость! – не выдержала Катя.

– Подожди, – сказал Костя, – ты хочешь сказать, что без убийства невозможно счастье?

Улыбки ещё были, хотя не у всех. Мне пришлось согласиться:

– Ну да, примерно это я и хотел сказать.

– А вот обезьяну убить? – вдруг спросил Пётр. – Как это сделать? Где мы её возьмём?

– И правда, интересно! – засмеялась Ира.

– Крысу не жалко, – заметил Костя. – Крысу можно.

– А вот петух, к примеру, – встрепенулась Катя. – Или курица, если хотите… Ну вот едим мы их, а что толку – где счастье?

– Где мне дракона отыскать – вот вопрос, – задумчиво произнёс Пётр.

– Уж и правда вопрос! – веселилась Ира.

– Змею раздавить, – сказал Костя.

– А с тигром как быть? – спросила Катя.

– Не всякую змею ногами раздавишь…

– Ребята, ну хватит! – взмолилась Наташа, ей эта игра не нравилась.

Стёпа не проронил ни слова. Я мог быть доволен. Теперь надо было остыть.

Прошло какое-то время, заполненное перестановкой приборов на столе и возникновением новых блюд. Стёпа зашевелился; некоторое напряжение в лице его выдавало. Потирая руки, он словно готовился к чему-то чрезвычайно важному для себя и всех, и всё, что было прежде этим вечером, оказывалось всего лишь прелюдией к его выступлению. Когда он заговорил – вначале ровным голосом, отмеряя слова в нужном ему порядке, а потом всё более и более увлекаясь, переходя к восклицаниям, – я понял, что слышу обновлённую версию старых разговоров.