Жизнь Вивекананды

Но вот он выступил, и вспыхнуло пламя. После бесцветных холодных рассуждений других докладчиков он зажег души толпы слушателей. Едва он произнес простые слова:

— Мои американские сестры и братья!..

как сотни людей поднялись со своих мест, приветствуя его. Он спрашивал себя, относится ли это к нему. Он был первым, кто, сам того не зная, нарушил формализм, царивший в конгрессе, и заговорил с массами тем языком, которого они ждали. Когда восстановилась тишина, он приветствовал самую молодую нацию от лица самого старого в мире монашеского ордена — ведического ордена Саньяси. Он представил индуизм как мать всех религий, которая преподала людям двойную заповедь:

— Примите, поймите друг друга!

Он привел два прекрасных текста из священных книг:

"Если кто приходит ко мне в каком бы то ни было образе, Я сам прихожу к нему".

"Все люди трудятся на путях, которые в конце приводят ко Мне".

Другие ораторы говорили каждый о своем боге, о боге своей секты. Он — он один — говорил о боге их всех, объединяя их всех во вселенском Существе. Дыхание Рамакришны опрокинуло все границы, исходя из уст его великого ученика. На мгновение исчезли Пиренеи! Парламент религий устроил овацию юному оратору.

В следующие дни он выступал десять или двенадцать раз [45] . И каждый раз он повторял, с новыми доводами и с той же силой убеждения, свое положение о вселенской религии, не ограниченной пределами времени и пространства, объединяющей все credo человеческого духа, от рабского фетишизма дикаря до наиболее широких представлений о творце, выдвинутых современной наукой, сливающей их в грандиозном гармоничном синтезе, который не подавляет надежды отдельной личности, а, наоборот, помогает всем надеждам расти и развиваться, согласно природе каждого человека [46] . Нет иного догмата, кроме божества, начертанного в человеке, и способности последнего бесконечно развиваться…

45

И в пленарных заседаниях Парламента, и в работавших при нем научных секциях. Вот темы его главных речей:

1) "Почему между нами нет согласия?" Он говорил об "изолированности" основных положений различных религий, являющейся источником фанатизма.

2) "То, что больше всего нужно Индии — не религия" (а хлеб. Призыв о помощи своему гибнущему народу).

3) 22 сентября. О философии Веданты.

4) 23 сентября. Об ортодоксальном индуизме и современных религиях Индии.

5) 25 сентября. О сущности индусской религии.

6) 26 сентября. Буддизм как необходимое дополнение индуизма.

И еще четыре доклада. Но самыми замечательными его речами были:

11) 19 сентября. Знаменитый "Опыт изложения индуизма", единственным общим представителем которого, без различия сект, на конгрессе являлся он. Мы вернемся к этой речи позднее, при разборе учения Вивекананды.

12) 27 сентября. Обращение к заключительному заседанию конгресса.

46

Но, поскольку "Monsieur Josse" тоже универсален, юный индуист, говоря об индуизме как об универсальной религии, добросовестно подразумевал индуизм в его первоначальной сущности, омоложенный, очищенный от элементов вырождения, свойственных сектам.

"Предложите эту религию миру, — и все народы мира последуют за вами. Собор Ашоки [47] был собором буддийской веры. Собор Акбара [48] был просто светской академией. На долю Америки выпало возвестить всему миру, что Божество присутствует во всех религиях. Да вдохновит вас тот, кто является Брахманом индусов, Ахурамаздой зороастрийцев, Буддой буддистов, Иеговой евреев, Небесным Отцом христиан… [49] Христианину не надо стать индуистом или буддистом, а индуисту или буддисту — христианином. Но каждый должен проникнуться учением других, не переставая культивировать свою индивидуальность и развиваться сообразно своим собственным законам… Парламент религий доказал, что святость, чистота, милосердие не являются исключительной принадлежностью какой-либо религии мира и что каждая вера создала мужчин и женщин, являвшихся лучшими представителями человечества… На знамени каждой религии будет вскоре начертано, невзирая на ее сопротивление: "Взаимопомощь, а не борьба. Взаимное проникновение, а не разрушение. Гармония и мир, а не бесплодные дискуссии" [50] .

47

Собор в Паталипуре, на который император Ашока, как говорят, созвал буддистов около 253 года до нашей эры.

48

Великий могольский повелитель XVI века (1556–1605), который, упразднив ислам, пытался основать с помощью индусов, джайнов, мусульман, парсов и даже христиан эклектико-рационалистическое учение, ставшее государственной религией.

49

"Опыт изложения индуизма" (19 сентября).

50

"Вступительная речь к заключительному заседанию" (27 сентября).

Впечатление, произведенное этими сильными словами, было громадно. Через голову официальных представителей Парламента они были обращены ко всем и всколыхнули общественное мнение. Слава Вивекананды внезапно воссияла, и это послужило на пользу всей Индии. Американская пресса признавала это: "Он, без всякого сомнения, самая крупная фигура в Парламенте религий. Мы чувствовали, слушая его, как нелепо посылать миссионеров в эту просвещенную страну…" [51]

Легко понять, что подобное утверждение не слишком ласкало слух христианских миссионеров. Успех Вивекананды вызвал у них жестокое озлобление, которое в дальнейшем не остановилось перед применением самого недостойного оружия. Не в меньшей степени обострилась и ревность некоторых представителей Индии, считавших, что их затмил этот "бродячий монах", без полномочий и мандата. Не простила ему и теософия, к которой Вивекананда никогда не питал нежных чувств [52] .

51

"New-York Herald — Boston Evening Transcript" констатирует, что он — "главный фаворит" в Парламенте. Стоило ему взойти на кафедру, как его бурно приветствовали. Единственным способом удержать публику на заседаниях, часто утомлявших ее, было — объявить, что в конце будет говорить Вивекананда.

52

В одной из речей в Мадрасе, произнесенной по возвращении из Америки — "Мой план кампании" — Вивекананда изобличал всех, кто на него нападал, и резко высказал свое мнение о Теософском обществе. Европейскому читателю интересно будет прочесть в "Путевом дневнике философа" гр. Кейзерлинга (т. I французского перевода) главу об Адьяре, основном штабе Теософского общества в Индии, где дух этого общества схвачен на редкость острым взглядом.

Но в этот первый час рождающейся славы — этого восходящего солнца — сияние света рассеяло все тени. Вивекананда оказался героем дня.

* * *

Каковы же были его чувства при этой победе? Он горевал. Бродячий монах видел, что жизнь в свободном уединении с богом — кончена. Какой религиозной душе не будут понятны эти сожаления? Он сам хотел этого… Нет! За него хотела неведомая сила, внушившая ему его миссию… Но другой внутренний голос говорил ему: "Откажись! Живи в боге!" Никогда он не мог внять одному голосу, не изменив, хоть отчасти, другому. Отсюда — периодические кризисы этого бурного духа, терзаний которого, по внешности противоречивых, но тем не менее логичных, никогда не могли понять более цельные умы; те, чья мысль не знает противоречий, делают из своей скудости обязательную добродетель и считают беспорядочностью или двойственностью мощное и трагическое стремление чрезмерно богатых душ к гармонии. Вивекананда всегда был и будет мишенью таких недоброжелательных суждений, для смягчения которых он, из гордости, ничего не желал сделать.

Сложность царила не только в его душе, она таилась и в самом его положении. Как до, так и после успеха (и может быть, в большей мере после) задача его была трудной. Едва не погибнув от бедности, он рисковал быть раздавленным гнетом богатства. Американский снобизм набросился на него и в первом порыве угрожал его задушить своей роскошью и суетностью. Вивекананда страдал до тошноты, думая об этих брошенных деньгах. Ночью, в своей комнате, он испытывал приступы отчаяния, он катался по полу, представляя себе народы, умирающие от голода.

"О, Мать, — стонал он, — что мне делать с моей славой, когда мой народ пребывает в нищете!…"

Отчасти чтоб послужить делу несчастной Индии, отчасти чтоб избавиться от опеки своих богатых покровителей, он принял предложение одного лекционного бюро совершить поездку по Соединенным штатам: Восток и средний Запад, Чикаго, Айова, Де Муан, Сент-Луис, Миннеаполис, Детройт, Бостон, Кембридж, Балтимора, Вашингтон, Нью-Йорк и т. д. Средство было рискованное. Но если они думали, что он, по примеру стольких других лекторов, будет срывать аплодисменты и доллары, подставляя кадильницу под нос американской публики, то их скоро постигло разочарование!..

Первое впечатление изумления и восторга перед потрясающей мощью молодой республики рассеялось. Вивекананда почти сразу же наткнулся на грубость, бесчеловечность, умственную ограниченность, узкий фанатизм, колоссальное невежество, на подавляющую наивную и самоуверенную неспособность понять все то, что думает, что верует, что живет иначе, чем избранный народ рода человеческого… Он не был терпеливым. Он не щадил ничего. Он клеймил пороки и преступления западной цивилизации, присущие ей черты насилия, хищничества, разрушения. Однажды в Бостоне, когда ему предстояло говорить на прекрасную религиозную тему, особенно ему близкую [53] , он почувствовал такое отвращение при виде аудитории, хитрых и жестоких рож деловых и светских людей, что не пожелал дать им доступ в свое святилище и, внезапно переменив предмет, с негодованием обрушился на цивилизацию, представителями которой были эти волки и лисицы [54] . Скандал получился громкий. Сотни слушателей покинули зал. Печать пришла в неистовство.

53

Рамакришна.

54

Я слышал о подобном же случае с одним большим индусским поэтом, которого мы все уважаем. Приглашенный в Соединенных штатах на собрание, где он должен был говорить об одном своем труде, очень близком его сердцу, перед теми, кто будет участниками подписки, он был так возмущен их видом, что стал говорить против них, против той грубой цивилизации, от которой он задыхался. Он собственными руками разрушил дело, успех которого был заранее обеспечен.

Особенно беспощаден он был к ложному христианству, к религиозной лжи:

"Прекратите вашу похвальбу! Что ваше христианство сумело когда-либо сделать в мире без оружия?.. Вашу религию проповедуют во имя роскоши. Проповеди, которые я слышал здесь, — сплошное лицемерие… Вся эта груда богатств, говорящая от имени Христа! Да Христос не нашел бы у вас камня, чтобы преклонить голову… Вы не христиане… Возвратитесь к Христу…

Взрыв ярости был ответом на это презрительное поучение. С этого дня за ним по пятам ходили толпы клерджименов, преследовавших его своими нападками и обвинениями, доходя до того, что распространяли в Америке и в Индии гнусную клевету о его жизни и нравственности [55] . Достаточно постыдно и то, что некоторые представители индусских соперничавших обществ, задетые успехом Вивекананды, не побоялись подхватить эти низкие сплетни ненавистников-миссионеров. А эти христианские миссионеры, в свою очередь пользуясь оружием, данным им в руки ревнивыми индусами [56] , с комическим усердием доносили в Индию на свободного саньяси, который в Америке не соблюдал строгого устава, предписываемого правоверным индуизмом [57] . Вивекананда с отвращением увидел в испуганных письмах своих учеников из Индии горькую пену волн, поднятых ханжами. Как величественно он снова бросает ее в лицо тем, кто хочет забрызгать его этой грязью!

55

Разумеется, его обвиняли (обвинение, классическое для англосаксонских стран) в обольщении. Чтоб положить конец слуху, пущенному одним клерджименом низкого разбора, будто он совратил служанку, которой отказал от места мичиганский губернатор, понадобились печатные опровержения жены губернатора (март 1895 года), удостоверяющие моральную высоту Вивекананды. Но какие опровержения могли когда-нибудь уничтожить клевету ханжей?

56

Члены Брахмо-Самаджа считали кощунственными некоторые толкования ведантизма, данные Вивеканандой: его "притязания на божественность" (т. е. божественность человеческой души), его "отрицание греха" заимствованное им от Рамакришны), его "эволюционизм", его "идеи Запада, внесенные в индуизм", и т. п. (ср. памфлет Б. Мазумдара "Вивекананда, осведомитель Макса Мюллера"). Против него образовалось курьезное соглашение, объединившее протестантских миссионеров, теософов и "брахмосов".

57

А именно, ел говядину. Он и не скрывал этого. Он презирал ханжество, которое считает, что будет в расчете и с нравственностью, и с богом, если выполнит некоторые религиозные предписания, и которому несоблюдение их кажется смертным грехом. Он считал ненарушимыми лишь два обета: бедности и целомудрия. В остальном он полагал, следуя здравому смыслу, что нужно по возможности подчиняться обычаям страны, в которой приходится жить.

"Неужели вы думаете, что я родился, чтоб жить и умереть в шкуре одного из этих трусливых служителей каст, суеверных, безжалостных, лицемерных, безбожных, которых вы найдете только среди культурных индусов? Я ненавижу трусость. Я не хочу иметь ничего общего с этими трусами… Я принадлежу всему миру так же, как и Индии. Не следует шутить с этим! Какая страна имеет на меня особые права? Разве я раб какой-либо нации?.. Я чувствую за собой власть более могущественную, чем человек, или бог, или дьявол!"