Жизнь за гранью

– Но сами то вы не брезгуете пользоваться благами цивилизации, и своих детей обучаете, и растите их в богатстве и неге.

– Что ж, мы тоже люди, и ничто человеческое нам не чуждо, в том числе и маленькие слабости.

– Но чего вы хотите от меня?

– Мы прочитали твой роман-утопию «Мир без войны. Планета АльИкс». В целом конечно полная белиберда, но идея города-цветка с ветками-магистралями и корнями-туннелями, опоясывающими, проникающими, контролирующими и регламентирующими людское планетарное сообщество, достаточно интересна. Мы поможем тебе воплотить эту идею здесь, на Земле, при условии, что сами арендуем в его сердце несколько помещений, в работу которых ты не будешь вмешиваться, и, кроме того, время от времени будешь выполнять наши мелкие поручения.

– Что именно я должен буду делать? Я ничего не понимаю в строительстве.

– Не переживай, технические проблемы будут решать другие, но тебе придётся кое-чему подучиться…

Запись зашипела и закончилась.

– Тогда я думал, что эта запись была сделана случайно. Накануне отец подарил мне фонограф, чтобы я мог надиктовывать свои сочинения для переписчицы и я опробовал его как раз перед их приходом, и только впоследствии сообразил, что разговор записан не с начала, значит кто-то и для чего-то записал его.

Первые строения города были похожи на казематы, окружённые брустверами и двойным забором. На мои удивлённые вопросы, мне объяснили, что место дикое, необжитое, и надо защитить его от зверья и разбойников. Начинали мы работать в городе вместе с присутствующими здесь Петерсом, Майклом, Донатосом, Валенсо и ещё десятком замечательных личностей, часть из которых уже ушла. Мы были молоды, полны сил и амбиций, и верили, что, построив город-цветок, спасём людей от одиночества, мир от войны, а планету от растранжиривания природных ресурсов.

Мы все тогда, так или иначе, пытались решить эту дилемму. То же и твои родители, Арс, которые раскапывали артефакты, собирая недостающие звенья к своим воспоминаниям, восполняя пробелы пропущенных событий материальными свидетельствами, пытаясь найти ошибки и способы их устранения. Они знали о грядущей катастрофе и готовили тебя к ней, закаляя твоё тело и дух, обучая различным видам спорта, ремёслам, способам выживания в дикой природе, накачивая энциклопедическими знаниями и основами эзотерических практик.

Здесь, в Холмогорске, я впервые узнал о видовом разнообразии ныне живущих людей и множественности их подвидов, элементариях, психопрактиках, передаче биоэнергии и прочем о чём я даже не подозревал. Оказалось, что голоса у меня в голове, из-за которых меня безуспешно пичкали таблетками от шизофрении, не сумасшествие, а настоящее слышание чужих мыслей, и я сам могу им управлять.

Спросить у отца почему он не рассказал мне о нашем роде и моих способностях, я уже не мог, так как мои родители погибли в автокатастрофе в тот самый день, когда ко мне приходили переговорщики. Сопоставил я эти два события уже потом, когда, по прошествии почти полутора столетий, при весьма трагических обстоятельствах, выяснилось, что мы были военной базой и полигоном для воспитания идеальных солдат и шпионов. Тогда-то мы и начали свою собственную игру, которая, как вы знаете, тоже окончилась весьма плачевно.

Времени не остаётся… столько не высказанного… – голос Всеслышащего становился всё тише и глуше: «Садовник, последняя просьба: отдай… верни энергию Майклу». Я взглянул на Майкла и он кивнул. «Спасибо, Майки» – с трудом выдохнул Грасс. Я уже почти открыл канал энергии, когда прошелестели последние слова, скорее даже мысли, настолько они были слабы: «Мариша… любил… люблю…Стани… Юричк… дет…»

Переосмысление

В комнате стояла парализующая тишина, которую нарушил возмущённый всхлип Марго: «Донат! Как ты мог?!»

– Маргарет, у нас не было выбора, – мгновенно осипшим голосом произнёс Донатос, – они хотели всё пустить на генетический материал in vitro, мы бы никого не смогли защитить. К тому же у них свои слухачи.

Я взглянул на Петерса. Брат спокойно кивнул мне в ответ, как бы подтверждая слова ушедшего. Мне вспомнилась его битва с Валенсо, больше похожая на дружеский турнир, чем на боевое сражение. Они явно не стремились покалечить друг друга. Кем бы они ни были, они находились по одну сторону баррикад. Но кто стоял по другую?! Внезапно я понял, что меня так смущало в рассказе Грасса – якобы разыгранное противостояние, продолжалось и после катастрофы… Но для кого?! Кто был его зрителем и истинным владельцем сцены?!

«Не сердись на монастырских…» – сказал мне когда-то Петерс. Мы укрывались в Монастыре На Горе, а потом бежали оттуда. Действительно ли из-под обстрела, или обстрел должен был оправдать наш побег?! Скрывались ли мы для отдыха и обучения в Монастыре Вод, или были там заложниками чьих-то договоров. Нападение в пещерах совпало с проверкой проходов к монастырю случайно, или нам не дали совершить ошибку?! Вопросы… вопросы… задавать их было бесполезно, я уже понял, что «каждая дверь открывается только в своё время», когда ты готов к тому, что она скрывает.

Все начали расходиться. Я подошёл к Алисе, полуобнял её за плечи и заглянул в глаза: «Лисушка, доченька, меня мучает твоё одиночество и я не могу понять истинной причины твоего поступка. Ну хочешь я откажусь от Садовничества?»

– Нет! – серьёзно ответила она, высвобождаясь из моих объятий, этого бы наверно очень хотела Фрума-Лея.

– Фрумиле?! Но почему?! – по-идиотски удивился я, осознавая всю глупость подобного вопроса.

– Отец, это бесполезно, – грустно улыбнулась Алиса, – мы выросли. Смирись и не пытайся нас контролировать.

– Контролировать?! – теперь уже искренне поразился я, это было что-то новое.

Исповедь Грасса, слова дочери… мозги отказывались работать от переизбытка противоречивых фактов. Раньше я мог посоветоваться с Майклом, Петерсом, обсудить с Близняшками, а теперь даже и поговорить не с кем. Оставалась Фруми, но она жила в другой реальности и вряд ли поняла бы меня. Вдруг, как пронзительная ясность осенней синевы, ко мне пришло осознание: это не дочка одинока, это я одинокий, один и со своими мыслями и со своей, такой странной и запутанной жизнью.

Я сидел в башне замка, обуреваемый мыслями. В момент осознания одиночества, я не подумал о сыне, о Лёнечке… Почему?! Я безусловно любил его, скучал за ним, но мы не были близки. Мы стали друг для друга некими символами, абстрактными понятиями… Но может из-за подсознательного чувства вины?! Когда-то я осуждал Всеслышащего за то, что он оставил своего ребёнка без материнской ласки, а оказалось он просто спасал своих детей. А за что я, я сам, пожертвовал своим сыном?! Ради какого такого мира?! Как можно поддержать равновесие в мириадах бесконечностей случайных связей?! Неужели только из-за пустой гордыни?! Ещё бы: Отец Управителя Мира! – Какого Управителя?! Какого Мира?! Лёнечка был всего-навсего маленьким мальчиком, мужественным и послушным, безоговорочно доверявшем мне, а я так бессовестно и бездумно его предал. И не только его, но и мою Фруми. Если мне так одиноко, среди таких же, как я, то как же она должна себя чувствовать, находясь постоянно в другой реальности, чем муж и дети, и не видя, не ощущая, не понимая, что происходит?! А я сам, вместо того, чтобы быть с ней и с детьми, в короткие часы отдыха от службы, сижу здесь и рефлексирую.