Жизнь

Словно невидимым ножом мне прямо в спину наносят удары. Хотят добраться до сердца...

– Зоя.

Вдалеке я услышала голос Себастьяна, но не смогла отозваться. Я убежала прочь из комнаты, пытаясь вырваться наружу, в мир, где нет этой боли. Не думая, я помчалась по коридору.

Как вдруг яркая и жестокая мысль озарила мое сознание. Я замерла на месте, превратившись в каменную статую.

Я должна все узнать!

Я обязана все испытать и проникнуться этой трагедией. Мне необходимо знать больше, чтобы возненавидеть сильнее и победить то чудовище, которое убило стольких людей.

Решительность вселила в меня силы, и я отказалась от побега. Я двинулась к ближайшей двери и взялась за ручку. Мягко отворившись, она показала мне просторную комнату в темно-бордовых тонах с белыми пятнами в виде постели, подушек на диване и занавесок. Я, сделав первый шаг в эту обитель, заметила колыбель. Глаза уже не смогли оторваться от детской постельки, под кружевным балдахином и таким же бельем.

Здесь должна была спать я.

Я робко вошла внутрь комнаты, и потянулась к кроватке. Она стояла рядом с родительской постелью. Очевидно, они хотели всегда быть рядом. Как и все родители. Невыносимо жаль, что не у всех это получается…

Я коснулась перил колыбели и почувствовала прикосновение кружевной ткани. Я заглянула в нее и увидела белоснежную подушечку и одеяльце.

За спиной послышались шаги. Тактичный Раблес или волнующий меня Эскалант?

Я смахнула слезы слабости и презрительной жалости к себе, услышав, как кто-то вошел в комнату.

– Зоя? – голос Себастьяна звучал напряженно.

Я не обернулась. Прикрыв глаза, я сделала глубокий вдох.

Ну-ка соберись, Рольдан!

– Малышка…

Я услышала нежный оклик Себастьяна уже ближе, и ощутила его руку на своем плече.

Ему нельзя меня касаться!

Резко обернувшись, я отступила:

– Король дал мне ключ от какого-то тайника.

Как твердо прозвучал мой голос! Завидная решительность так и сквозила в нем.

Эскалант изучал меня суженным взглядом волнующих глаз.

– Я знаю, где он. Пойдем.

Он протянул мне руку и ждал, когда в его раскрытой ладони окажутся мои пальцы.

Моя слабость – это моя любовь к тебе, Себастьян. Но в ней заключается и моя сила. Парадоксально.

Я вложила свою ладонь в его, и волна дрожи проскользнула по мне от его касания. Он заметил это или кажется, испытал нечто подобное. Себастьян развернулся и повел меня к выходу. Я шла за ним и размышляла о даре судьбы, который мне уготовила жизнь. Что было бы со мной не полюби я этого мужчину? Как бы я себя чувствовала без муки безответности? Как я жила бы без волнения и предвкушения встречи с ним? Без тех воспоминаний…

Моя любовь – это дар, который помогает жить среди драм и трагедий реальности. Это мое спасение от ночных кошмаров. Возможно, моя любовь поможет выжить или сделает гибель желанной.

Глава 22 Занавес истины

Себастьян и я остановились перед массивной двустворчатой дверью на первом этаже особняка.

– Кабинет твоего отца.

Еще одна игла пронзила мое израненное сердце. Мой отец? Для меня он был другим.

Эскалант взялся за ручку двери и открыл ее, пропуская меня вперед. Едва переступив порог, я застыла. Будто ледяной шторм накрыл меня и заморозил все вокруг. Остановилось даже время. Но лишь на миг, а после побежало вспять. День сменяла ночь, хлопья снега за окном превращались в дождь. Так проходила жизнь человека, у которого отобрали возможность стать для меня родным.

Но навсегда ли? Именно сейчас я понимала, что передо мной ответ на этот, казалось, уже давно решенный вопрос.

Я увидела их. Они были всюду. Прямоугольные, круглые, квадратные, большие и малые… Они наполняли интерьер мрачного кабинета Рамона Солера.

Мольберты.

Свет осененного дня проникал сквозь огромные окна, украшенные тяжелыми синими портьерами. Он освещал картины на полотнах – пейзажи и портреты лежали, стояли и, накренившись, подпирали друг друга.

Время вновь обратилось в сегодня, и лед хлынул невидимой водой с моих плеч. Я прошла вглубь комнаты и стала блуждать среди леса из мольбертов и полотен. Удачные мазки дышали профессионализмом и отражали талант мастера.

– Кто? – прохрипела я, поднимая глаза к подошедшему Себастьяну.

– Рамон Солер.

– Он был художником? – выдохнула я, снова глядя на рисунки.

– Тогда я был слишком мал, чтобы понять его, – вздохнул тот. – Но мой отец говорил, что творчество было его отрадой. Он рисовал для себя.

Что-то в груди дернулось. Словно одна из давно мертвых частей сердца получила живительный толчок, и снова стала жить. Кусая губы от переизбытка нахлынувших чувств, я перебирала глазами работы своего… родного отца.

– Рамон очень любил рисовать Белен, – тихо рассказывал Себастьян, двигаясь следом за мной. – Порой она ему позировала, но чаще он рисовал ее в одиночестве. Твой отец не показывал свою работу, пока не завершал ее. Он уверял, что это нарушает воссоединение творца с творением.

Я увернулась от взгляда Себастьяна, не желая показывать выступившие слезы на глазах. Они лишь мои. Не для чужого взора.

– Когда стали происходить несчастья, – продолжил Эскалант. – Он чаще бывал здесь и рисовал, чтобы забыться хоть на миг. Но все усугубилось, и он перестал отсюда выходить, никого не впуская. Только мой отец был вхож в эту комнату, но очень и очень редко. Позже мы узнали – Рамон искал виновника этих трагедий. Ему никто не верил, кроме нашего отца. Полиция утверждала о несчастных случаях, а пресса раздувала скандал с проклятием.

Мой взгляд задержался на изображении черного леса с одинокой лунной, освещавшей верхушки деревьев.

– Ему было так тяжело! – прошептала я свои мысли, проводя пальцам по мазкам кисти, словно кричащим от мук и одиночества.

– Так же как и тебе сейчас, – заметил Себастьян.

Я отдернула руку.

Не хочу, чтобы он видел мою боль!

– Продолжай! – потребовала я.

– Когда ты родилась, нас тут же поженили, – послушался Эскалант. – Он словно предчувствовал скорую гибель и передал вот это письмо моему отцу.

Себастьян протянул раскрытую книгу, и я машинально посмотрела на ее разворот, где лежал белый конверт.

– Рамон просил передать тебе его послание с этой книгой, – опечалено пояснил Себастьян. – Это его любимые истории с детства. Он читал их твоему брату и сестре, но сокрушался, что не сможет прочесть тебе. Он очень хотел, чтобы ты читала их своим детям. Говорил, что хотя бы так будет всегда рядом со своими внуками и тобой…

Я дрожащей рукой взяла эту книгу, не видя ничего кроме пелены слез.

– Оставь меня, пожалуйста, – прошептала я, избегая медовых глаз.

Себастьян заколебался, но все же послушался.

– Я буду в гостиной, – сухо сказал он и вышел.

Проморгав слезы, я посмотрела на обложку книги, которая носила название «Легенды рыцарей Испании».

О, почему же так тяжело?!

Собрав себя по крупицам, я взяла конверт и достала сложенный вдвое пожелтевший лист бумаги. Красивый ровный почерк выводил слова. Почерк моего отца. Слова моего отца. Моего второго отца.