Жизнь

Я оглянулся на этого самоубийцу, но он уже ушел прочь.

Дом утопал в солнечном свете.

Я стояла посреди гостиной и блуждала взглядом по просторам комнаты. Теплые оттенки каштанового, бежевого и белого цвета наполняли интерьер уютом. Большой диван изогнулся полукругом в окружении кресел. Массивный камин затейливо расположился внизу широкой колонны в центре одной из стен.

Меня резко наполнило сильное желание, чтобы он горел. Ведь глядя на пустую темноту внутри него, я находила в этом сходство с собой.

Пустота.

Вот, что останется со мной, когда я перестану любить Себастьяна…

– Здесь все так, как было при жизни твоей семьи, – тихо прозвучал голос Эскаланта за моей спиной.

Я дрогнула, но не обернулась. Почему я волновалась? Из-за мужчины, стоящего позади меня? Или из-за попытки принять свою новую судьбу? Попытаться проникнуть в чужую жизнь и завладеть ею?

Мой взгляд скользнул по многочисленным фотографиям, вставленным в различные рамочки, на одном из столиков у окна. Рука немного дрожала, когда я проводила пальцами по ним и смотрела на изображение чужих воспоминаний.

Рамон обнимал Белен. У нее на руках ребенок, совсем малютка. Вот они стояли у этого горящего камина. Отдельные фото темноволосых детей – мальчика и девочки. Они улыбались. Их глаза полны надежд, которые так и не оправдались…

– Это твоя сестра – Коралина, – пояснил Себастьян, приблизившись. – А здесь твой брат – Максимилиан. Мы с Виктором звали их Лини и Макс.

На глаза попалась фотография, где они были все вчетвером у камина. Белен ласково прильнула к мужу, а его рука лежала на ее округлом животе. Дети сидели на полу, рядом с родителями.

Неужели эта незнакомка беременна мною?!

– Здесь мы с Максом и Виктором, – протянул он мне фотографию.

Я сглотнула комок новых эмоций и взяла изображение трех мальчишек. Макс по-братски обнимал самого высокого мальчика с медовыми глазами, а третий – с ямочками на щеках – ставил рожки из двух пальцев своим друзьям. Такие беззаботные!

– Расскажи мне, – осипшим голосом попросила я и посмотрела на него.

Он стоял рядом в рубашке с уже подвернутыми рукавами. Циферблат на его часах в такт подмигивал обручальному кольцу.

Эскалант сдвинул брови, вдохнул и приподнял плечи.

Он переживает. Неужели из-за меня?

– В этом доме мы проводили Рождество. Всегда, – начал он свой рассказ. – Наш особняк слишком пафосный и чуждый. В отличие от уюта этого дома, в котором жил запах меда, корицы и карамели.

Мое воображение тут же принялось рисовать рождественские гирлянды, сверкающие на ели, горящий камин и веселых детей, которые играли в догонялки, пока родители вели взрослые беседы, сидя за праздничным столом…

– Твоя мама очень любила готовить, – продолжал Себастьян.

Мои глаза непроизвольно устремились на его совершенное лицо.

– Это очень удивляло всех ее друзей, но радовало твоего отца и нас. Она пекла такие вкусные кексы, что мы были готовы лопать их с утра до ночи!

Я не смогла сдержать робкую улыбку. Он улыбнулся мне в ответ и неожиданно взял за руку.

– Пойдем со мной! – волнующим голосом попросил аристократ.

Я послушно поплелась за ним, чувствуя, как моя ладонь пылала и пульсировала под его пальцами.

– Однажды летом, – заговорил Себастьян с теплотой в голосе, и подвел меня к широкой витой лестнице, украшенной зеленым ковром. – Виктор, я и твой брат, решили прокатиться на сноуборде вот по этим ступеням. Наш эксперимент закончился сломанным мизинцем на моей ноге, рассеченной бровью Виктора, и лихим спуском Макса, который сбил с ног твою сестру, снимавшую нас на отцовскую видеокамеру. После оказалось, что она стерла запись с юбилейного дня рождения твоей бабушки. Тогда ей исполнялось девяносто лет.

Я усмехнулась, представив всю эту картину и расплату за это баловство.

– А вон из того гаража, – он указал в окно на двухэтажную постройку рядом с особняком. – Мы с Максом по ночам выкатывали авто твоего отца. Мы не включали двигатель и толкали ее до начала дороги без света фар, чтобы остаться незамеченными.

Себастьян тоже улыбался, глядя в окно:

– Так мы проделывали несколько раз, но однажды стали катить машину на стоящего в воротах твоего отца. Мы, испугавшись, бросились на утек, а автомобиль так и покатился, пока не врезался в кованые прутья ворот. Потом долго работали, продавая газеты и журналы, чтобы хоть как-то покрыть расходы на ремонт машины.

Я сочувственно улыбнулась, представляя испуганных мальчишек.

– Строго, но справедливо! – негромко подметила я.

Себастьян перевел на меня взгляд, и стал серьезным:

– Таким и был Рамон Солер. И чем больше я познаю тебя, тем сильнее убеждаюсь, что вы очень похожи.

Воображение тут же создало ситуацию, в которой Рамон Солер узнает, к каким отношениям склонял его дочь этот мужчина.

Улыбка сошла с моих губ, и я первой отвела взгляд:

– Пока он для меня чужой.

– Понимаю, – он сильнее сжал мою руку и повел к ступеням лестницы.

Вместе мы поднялись на второй этаж и двинулись по коридору. По его нежно-зеленым стенам были развешаны детские рисунки и фотографии.

– Кажется, здесь, – пробормотал он и остановился напротив одной из дверей.

Себастьян нажал на ручку и открыл, пропуская меня вперед.

Я осторожно вошла и осмотрелась. Нежно-розовые шторы, такого же оттенка балдахин над постелью, густой ворс белого ковра обволакивал ноги, маленький диванчик, столик, зеркало на стене и книжные полки.

– Здесь жила твоя сестра, – тихо пояснил Себастьян за моей спиной.

Нежные мечты, робкие детские надежды, переживания и ожидания чудес – все это читалось в окружении комнаты, дышало такими же чувствами. Глаза хотели плакать, когда я проводила пальцами по поверхностям стола, книжного шкафа и корочкам книг.

– Сколько ей было лет? – шепотом спросила я, не глядя на Себастьяна.

– Восемь, – ответил красивый голос, с нотками печали.

По моим щекам покатились слезы. Головокружение всколыхнуло картинку перед глазами, и ледяные тиски перехватили мои легкие. Я ухватилась за перила кровати и опустила голову.