Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль

Основное внимание Раковского в Париже занимали тривиальные дела, связанные с поддержанием текущих международных контактов. Он тщательно работал над нотной перепиской с французскими правительственными органами, обменивался письмами с депутатами Ж. Поль-Бонкуром, Бертоном, Демерье и др., с де Монзи. [710] К Раковскому обращались многие французы, а также граждане других стран, русские и советские граждане, находившиеся за границей, с многочисленными частными просьбами и письмами. Во многих случаях он отвечал лично на великолепном французском языке. В некоторых письмах содержались воспоминания о прошлом, о работе Раковского в болгарском социал-демократическом движении, его переговорах с правительством Скоропадского в Киеве в 1918 г. и т. д. [711]

710

Там же. Оп. 4. Ед. хр. 8. П. 12. Л. 12.

711

Там же. Ед. хр. 7. П. 12. Л. 15, 32–33 и др.

Как советскому политическому деятелю и члену правившей компартии Раковскому доставляли удовлетворение письма, в которых зарубежные деятели то ли искренне, то ли по другим, самым разнообразным, в том числе корыстным, побуждениям выражали симпатии к преобразованиям, происходившим в СССР. Американец Айви Ли писал ему по возвращении из Москвы, что видел там много интересного и полезного. Вместе с тем он обращал внимание на вынесение несправедливых приговоров карательными внесудебными советскими чрезвычайными органами. [712] Раковский был вынужден оправдываться: применялась, мол, обычная процедура, предусмотренная законом для исключительных случаев, в состав чрезвычайных «троек» входят не только представители ОГПУ, но также Наркомата юстиции и Верховного суда СССР. Явно лукавя, на этот раз далеко не вполне чистоплотно, Раковский излагал официальную позицию советских властей: «Американское общественное мнение не нашло чрезвычайными меры, предпринятые во время войны правительством против шпионов. Почему же извращается, что мы вынуждены обороняться от подлинного агрессора, который в случае успеха превратит в руины не только нашу страну, но и всю Европу?» [713] Христиан Георгиевич прекрасно осознавал спекулятивность и нечестность своего ответа, подмену одной проблемы другой, хотя он, очевидно, искренне считал, непомерно ее преувеличивая, реальной угрозу военного нападения европейских государств на СССР. К этой его позиции мы еще возвратимся.

712

АВП РФ. Ф. 197. Оп. 5. Ед. хр. 8. П. 21. Л. 2.

713

Там же. Л. 6.

Но писем, подобных тому, какое написал А. Ли, было немного. Частная корреспонденция была не только лояльной, но восторженной. Посылая Раковскому свою книгу, писатель Морис Парижанин, в будущем известный переводчик произведений Л. Д. Троцкого на французский язык, 10 июля 1927 г. просил принять его работу «в знак преданности нашему общему делу и беспримерной любви к советскому народу – творцу будущего человечества». [714]

В течение нескольких месяцев обе стороны готовились к проведению франко-советской конференции по проблемам долгов и кредитов, которая открылась в помещении МИДа Франции 25 февраля 1926 г.

714

Там же. Ед. хр. 14. П. 21. Л. 11.

Проблема заключалась в том, что в 1918 г. правительство Ленина отказалось платить по облигациям и акциям российских компаний, в том числе липовым, да еще пригрозило опубликовать список взяточников во Франции – журналистов и политиков за последние 20 лет. В наибольшей степени пострадали французские владельцы русских ценных бумаг, прежде всего мелкие собственники. В 1922 г. на Гаагской конференции было договорено, что платить будут только по государственным (4 млн), но не по частным (6 млн) [715] долгам. Так что актуальность проблемы сохранялась в полной мере.

715

Сироткин В. Почему «слиняла» Россия? М., 2004. С. 130.

Переговорам предшествовала довольно длительная подготовка, в которой вместе с Раковским участвовал прибывший во Францию и два раза (в конце ноября и в середине декабря 1925 г.) побывавший в Париже Г. В. Чичерин (в промежутке нарком отдыхал на юге Франции). В предварительных переговорах с французской стороны участвовали министр иностранных дел Бриан, генеральный секретарь МИДа Бертло и другие деятели. [716]

17 декабря Х. Г. Раковский вместе с Г. В. Чичериным выехал в Москву. Он пробыл в столице почти полтора месяца, здесь отпраздновал начало нового, 1926 года, возвратился в Париж 6 февраля. В течение января дипломат участвовал в заседаниях Политбюро, на которых обсуждались внешнеполитические вопросы, в частности связанные со взаимоотношениями с Францией. [717] Рассматривался, в частности, состав советской делегации на предстоявших переговорах. Часть решений была отправлена в «особую папку».

716

Известия. 1925. 27 ноября, 12, 13, 16, 17 декабря.

717

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Ед. хр. 537. Л. 1–2; Ед. хр. 540. Л. 1; Ед. хр. 541. Л. 1–3; Ед. хр. 543. Л. 1; Ед. хр. 544. Л. 1–4.

26 января Раковский был официально назначен председателем делегации СССР на переговорах с Францией. [718] Состав делегации был довольно представительным, хотя и не включал в себя деятелей Наркоминдела такого высокого уровня, какие участвовали в переговорах с Великобританией. Коллегами Раковского по делегации стали руководящие работники ВСНХ А. Н. Долгов и Г. Л. Пятаков, торгпред во Франции П. Г. Мдивани, члены коллегии Наркомфина Е. А. Преображенский и И. И. Рейнгольд, заместитель наркома финансов А. Л. Шейнман, член коллегии Наркомторга, в прошлом болгарский революционер Б. С. Стомоняков, председатель ВЦСПС М. П. Томский. [719] Томский стал заместителем главы делегации, но на переговорах никак себя не проявил.

718

АВП РФ. Ф. 51б. Оп. 1. Ед. хр. 7935. Л. 3; Известия. 1925. 19, 20, 30 декабря; 1926. 30 января.

719

Парижский вестник. 1926. 18 февраля.

Раковский возвратился во Францию в начале февраля. Недели, непосредственно предшествовавшие началу официальных переговоров, были тревожными. 5 февраля, как раз тогда, когда Раковский находился на пути в Париж, под Ригой было совершено нападение на советских дипломатических курьеров, которые везли секретную почту в Берлин. Т. И. Нетте был убит, И. А. Махмасталь тяжело ранен. Свидетелем бандитского акта был секретарь Раковского Зелинский, ехавший в том же вагоне вдогонку за своим шефом и после нападения охранявший почту дипкурьеров. Зелинский дал показания, из которых явствовало, что нападение было организовано заранее. Нападавшие открыли дверь купе Нетте и Махмасталя с возгласом «Вот он здесь!». [720] Советская устная и печатная пропаганда развернула очередную кампанию против «происков международного империализма», не ожидая расследования произошедшего, которое установило чисто уголовный характер преступления.

720

Правда. 1926. 7 февраля; Известия. 1926. 7, 9 февраля.

Тем временем еще в конце января была сформирована французская делегация, которую возглавил Анатоль де Монзи, партнер Раковского по предыдущим переговорам, занимавший теперь пост министра общественных работ. Это была приятная новость, сулившая определенный прогресс в достижении взаимоприемлемых компромиссных решений.

Именно де Монзи открыл вступительной речью франко-советскую конференцию 25 февраля 1926 г. Советскую делегацию и ее главу приветствовал и министр иностранных дел Бриан. Раковский выступил с обширным ответным словом. Оно было выдержано в примирительных и дружественных тонах. Оратор обратил внимание на сложность предстоявших переговоров, на то, что события последнего десятилетия в России, сверху донизу преобразовав ее политические институты, оказали огромное воздействие и на международную жизнь. Демонстрируя знание французской истории, уважение к ней, Раковский, перефразируя слова одного из деятелей революции XVIII в., председателя Национального конвента Буасси д’Англя, заявил, что Россия пережила за шесть лет шесть столетий. Исходя из такого широкого контекста, Раковский высказал соображение, что соглашение, если оно будет достигнуто, послужит делу всеобщего мира, станет примером для других государств. Раковский особенно напирал на то, что внешняя политика СССР направлена на уважение свободы самоопределения других народов и не содержит угрозы ни одной стране. Сам он при этом отлично сознавал лишь формальный характер такой внешнеполитической ориентации, двойственность и лицемерие партийно-государственного внешнеполитического дуализма, провозглашавшего сотрудничество с капиталистическими странами по линии государственных органов и предусматривавшего подрывные действия против них по линии ЦК ВКП(б) и Коминтерна. Отлично это понимали и партнеры Раковского по переговорам. Но они внимательно вслушивались в обнадеживавшие нюансы, характерные для этой речи, в которой выражалась уверенность, что между Францией и Россией будут переброшены новые мосты, установлены дружеские отношения. [721]

721

АВП РФ. Ф. 197. Оп. 4. Ед. хр. 9. П. 13. Л. 16–18.

Речь Раковского в подробном или сокращенном виде опубликовали почти все парижские газеты, особенно детально «Тан», [722] с благожелательными комментариями. На читателей также производили впечатление фотографии респектабельного советского дипломата в галстуке-бабочке, совсем не казавшегося им представителем красных террористов.

На первом заседании была достигнута договоренность, что СССР «в порядке исключения» согласится удовлетворить требования французских граждан, связанные с военными долгами России, а правительство Франции сделает все необходимое для предоставления Советскому Союзу кредитов, которые облегчат выполнение его обязательств перед французскими держателями облигаций русских займов и других русских ценных бумаг. Это был крупный прорыв, во многом обязанный дипломатическому искусству Раковского.

722

Le Temps. 1926. 26 fevrier.

В следующие дни начали работу политическая, финансовая, экономическая и юридическая комиссии, возглавляемые членами делегаций. Их деятельность находилась под пристальным вниманием руководителей делегаций де Монзи и Раковского.

24 марта Раковский передал де Монзи тезисы по вопросу о долгах и кредитах. Они предлагали определить размеры довоенных долгов России «исключительно с учетом настоящих границ территории СССР», причем размеры подлежавшей уплате суммы следовало уменьшить соответственно сокращению ресурсов России в результате ее участия в Первой мировой войне, длительной Гражданской войне, а также в связи с необходимостью подъема народного хозяйства и уплаты процентов по восстановительным займам. Объектом специального рассмотрения должны были стать сроки уплаты. Что же касается французских кредитов, то их намечалось использовать в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте. Кредиты должны быть долгосрочными (свыше пяти лет), включать товарную и денежную части, их размеры должны корреспондировать с принимаемыми СССР обязательствами по удовлетворению требований, связанных с долгами. Французское правительство или выделенные им организации должны были взять на себя предоставление кредитов. Их форма, конкретные цели, сроки реализации, распределение должны были стать предметом специального рассмотрения. [723] Через несколько дней, 29 марта, глава советской делегации вручил французской стороне подробный меморандум о тяжелых последствиях мировой и Гражданской войн, иностранной интервенции для России. [724]

723

Документы внешней политики СССР. М., 1964. Т. 9. С. 171–173; Борисов Ю. В. Советско-французские отношения 1924–1945 гг. М., 1964. С. 67–68.

724

Документы внешней политики СССР. Т. 9. С. 181–189.

Вся эта «прелюдия» предназначалась для того, чтобы создать благоприятную почву для конкретных предложений советской стороны по проблеме займов. Такие предложения были внесены 14 апреля. Накануне Раковский изложил эти предложения де Монзи в беседе, состоявшейся на частной квартире и продолжавшейся свыше двух часов. [725]

Теперь СССР соглашался на ежегодную выплату по 40 млн франков золотом в течение 62 лет. Предусматривался обмен старых облигаций и других ценных бумаг на новые. Соглашение должно было вступить в силу после ратификации обеими странами и лишь при положительном решении вопроса о предоставлении СССР кредитов.

725

Там же. С. 228–233.