Жизнеописание Петра Степановича К.
Шрифт:
Катя пошла в город с документами, нашла комендатуру, и вернулась со старшим сыном. Но сил не оставалось никаких, она слегла. Через неделю старшего сына официально мобилизовали в армию – он достиг, наконец, призывного возраста. Катя не смогла даже пойти его проводить, только с большим трудом собрала для него сумку с продуктами на дорогу и ждала, когда он зайдет попрощаться. Он успел заскочить домой, уже в солдатской форме, поцеловал мать, постоял возле нее минутку и побежал садиться на какой-то грузовик, правда, без приготовленной для него сумки с продуктами. Еще до его прихода в дом попросились трое красноармейцев – погреться. Уходя, они решили незаметно прихватить эту сумку с собой – мало ли какие превратности военного времени их ожидали.
Мартовское солнце пригревало, снег сходил, и Катя надеялась, что весной она станет поправляться.
Может быть, не случайно последние мысли Кати были о старшем сыне. Его пехотный батальон в этот день двигался по длинному лесному оврагу в направлении, указанном начальством, которое еще не знало, что все они находятся в окружении. Так мало того, над ними еще все время кружил самолет – «Рама» и все высматривал, а у немцев знаете, какая была оптика! Одним словом, внезапно с двух сторон этого оврага появились немецкие танки, а в таких обстоятельствах обычно у танков большие преимущества перед пехотой. Красноармейцы инстинктивно бросились в стороны, под защиту деревьев. Бросился и старший сын Петра Степановича. Стоял страшный грохот, и он как будто даже приближался, немцы стреляли по бегущим из пулеметов. Бежавший сзади красноармеец Кулаков, из-за фамилии, а возможно также и из-за плотного телосложения носивший прозвище Куркуль, крикнул «Ложись!» Старший сын Петра Степановича вжался в покрытую снегом землю и в туже минуту Куркуль рухнул на него, придавив своим немалым весом, и тем спас. Сам-то он получил пулю в спину, и ему уже ничто не могло помочь.
Немецкие танки еще немного постреляли и, видимо, не желая больше расходовать боеприпасы, поползли из оврага. Старший сын Петра Степановича переждал какое-то время, а когда урчание моторов сделалось почти неслышным, выкарабкался из-под коченевшего трупа Кулакова, распрямился, укрывшись за нетолстым стволом осины, осторожно огляделся и, не рискнув расстаться с винтовкой, стал пробираться наверх. Так же, видимо, поступили и другие выжившие, потому что, когда старший сын Петра Степановича добрался до верхнего уровня, там уже поджидали немцы, которые отобрав оружие, присоединили его к небольшой группе выбравшихся из оврага красноармейцев. Среди них оказался раненный в руку и стонавший от боли недавний одноклассник старшего сына Петра Степановича Дмитро. Немцы подождали немного, присоединили к группе еще двоих выкарабкавшихся из оврага, привели всех – человек двенадцать – к большой брезентовой палатке, и велели ждать под присмотром одного фрица с автоматом.
Возле палатки два немца играли в шахматы. Один из них проиграли старший сын Петра Степановича, решив проверить свои знания немецкого языка, предложил победителю сыграть партию. Тот согласился и довольно быстро получил мат.
Все было тихо и мирно, и, почувствовав себя победителем, по крайней мере, в шахматах, старший сын Петра Степановича спросил, нельзя ли перебинтовать руку его раненому товарищу. Немцы заулыбались, принесли аптечку, и сделали ему перевязку по всем правилам своей немецкой науки. Видно, они тоже чувствовали себя победителями.
Но ближе к вечеру приехал грузовик с какими-то другими немцами, они грубо приказали пленным лезть в кузов, в котором уже было несколько красноармейцев, стали кричать «шнелль!» и чуть ли не подталкивать прикладами, все произошло буквально за одну минуту, грузовик укатил, и с этого момента следы старшего сына Петра Степановича надолго теряются.
После смерти Кати в Задонецке осталось двое детей – одному было 14 лет, другому шел восьмой год. Что с ними было делать в обстоятельствах военного времени? Где-то в Змиеве у них жила бабушка, мать Петра Степановича, но адреса ее никто не знал, да и жива ли она еще, было неизвестно.
Пока среднего сына Петра Степановича приютила семья Маруси, но там он сразу почувствовал себя нежеланным нахлебником. Пошел к директору совхоза, знакомому отца, просить какой-нибудь работы. По неопытности он боялся, что директор даже не станет с ним разговаривать, а тот, наоборот, обрадовался – паренек возник прямо-таки вовремя.
Директору еще на той неделе пришла разнарядка из райкома партии – выделить одну девушку для работы на военном заводе – на Урале или, может, в другом месте, где людей не хватало. Парни-то все были
на фронте. Но кого он ни выберет, сразу прибегают матери – и ни в какую! Да еще подарки приносят по дружбе! А тут – сирота.– Хорошо, что ты непризывного возраста, – размышлял директор вслух. – Мы скажем, что тебе 16 лет, должно пройти. Получишь там специальность.
Так средний сын Петра Степановича оказался в Куйбышеве.
А младшего взяла к себе, не видя другого выхода, тетя Люба, хотя жившая при ней ее мать была недовольна, опасаясь, что втроем они не прокормятся. Люба же всегда хотела иметь сына, но не получилось. И она сказала матери:
– Если бы свой был, мы бы его не выгнали, прокормили бы. Прокормим и этого.
Вернется или не вернется Петр Степанович или кто-то из его сыновей, она тогда не думала. Хорошо еще, что советская власть вернулась. Но зимой 1944 года неожиданно появился и Петр Степанович.
III
Когда Петр Степанович возвратился из заключения, он сразу хотел забрать своего младшего сына, не сообразив еще по-настоящему, как он будет жить с ним в своем опустевшем очаге. А Люба привыкла уже к мальчику, и он к ней привык. Она понимала, что ребенка придется отдать, но все оттягивала этот момент.
– Петр Степанович, – говорила она, – куда вам сейчас брать ребенка, у вас у самого ни кола, ни двора. Зачем травмировать мальчика? Вы устройтесь сначала, обзаведенье какое-то сделайте, тогда и заберете. А пока пусть поживет в привычной обстановке. Видаться с ним вы сможете в любой момент – приходите и видайтесь.
Петр Степанович и стал приходить почти что каждый вечер. Если бы не стеснялся быть навязчивым, приходил бы и каждый. Днем он работал, мотался по совхозам, составлял всякие планы и отчеты, вообще восстанавливал свеклосахарное производство района, сильно пострадавшее от оккупации, отсутствия мужчин и других неурядиц военного времени. Но вечером… Одиноко было Петру Степановичу по вечерам, тоскливо. Он крепился-крепился, пропускал день-другой, а потом все-таки шел к Любе – он, правда, всегда официально именовал ее Любовью Петровной – повидаться с младшим сыном, конечно, но не только. Он у нее вообще как-то хорошо себя чувствовал, с ней можно было поговорить. Любовь Петровна поила Петра Степановича чаем и внимательно слушала его рассуждения о перспективах свеклосахарного производства, о роли агронома, которого у нас никогда не умели ценить, но, конечно, и о вещах более общих, всегда занимавших ум Петра Степановича. В то время он серьезно задумывался о послевоенном устройстве мира. Петр Степанович склонялся к тому, что в интересах полного избавления от войн должно быть создано Всемирное правительство. Но согласятся ли с этим его предложением американцы? англичане? Они, конечно, вынуждены были вступить с нами в союз, чтобы не оказаться под властью Гитлера, но, когда Гитлера не будет, снова могут возобладать их эгоистические интересы.
Любовь Петровна так высоко не летала, но все же и у нее находилось что сказать в пользу Всемирного правительства. Например, однажды у них в больнице оказался английский офицер, находившийся здесь с какой-то миссией и внезапно заболевший дизентерией. Так если не считать того, что он не говорил по-русски, он ничем не отличался от нормальных людей, даже дизентерией болел так же, как и мы. А немцы! На них-то она вдоволь насмотрелась, пока они здесь были. Среди них тоже были вполне нормальные люди. А итальянцы! Тут она начинала смеяться, у нее был очень приятный смех. По ее рассказам, итальянцы носили смешные шляпы с перьями и передвигались на мулах. В лютый мороз они просились в дом. Им говорили, что в доме тесно, нет места, а они отвечали, как малые дети: «Нам не интерес карашо, нам интерес жарко». Когда они заходили, ботинки их были расшнурованы, чтобы поскорее ноги оказались в тепле. А румыны, которые дали младшему сыну Петра Степановича котелок с похлебкой!
Так что все – люди, – заключала свой международный обзор Любовь Петровна, – я думаю, даже негры не слишком от нас отличаются.
Петр Степанович не рискнул признаться, что никогда не видел живого негра, но и он, конечно, не сомневался, что негры – такие же люди, как и мы, и что когда-нибудь и негр сможет занять пост председателя Всемирного правительства.
Само собой, Петр Степанович не раз все обдумал, прежде чем прямо сказать в один из таких вечеров.
– Любовь Петровна, вы остались одна, и я овдовел. Давайте соединим наши жизни.