Жизнеописание Петра Степановича К.

То я написал твоему брату, что я не собираюсь переезжать, так как в иждивенчестве еще нет нужды.

Средний сын не унимался, даже съездил в Задонецк и попытался уговорить отца переехать к нему хотя бы на зиму, но так и уехал ни с чем. Об этом мы снова узнаём из письма Петра Степановича старшему сыну.

Поздравляю вас с праздником Октября! Желаю вам всех благ, а главное – здоровья!

Только что получил письмо от твоего среднего брата, в котором он пишет: все члены его семьи возмущены, что он возвратился домой без меня. Но я никак не могу себе представить: как это можно запереть дом до марта месяца, чтобы в марте возвратиться в Задонецк и заняться огородничеством!? Я понимаю – проскочить в Харьков, Краматорск или даже в Новосибирск (хотя туда так просто не «проскочишь») на 5–6 деньков. Это еще так-сяк. Но поехать на четыре-пять месяцев, бросить собаку на соседей и быть спокойным – этого без гипноза никак нельзя сделать.

Впрочем, постепенно настроение Петра Степановича и тон его писем стали меняться.

Если бы была жива Люба, еще бы продержался здесь, – пишет он среднему сыну. – Мне жаль расставаться и с Задонецком, и с хозяйством. В хозяйстве по Красноармейской ул. № 9, которое досталось нам от матери Любы, я прожил 35 лет! Правда, эти 35 лет мне кажутся – не 35 лет, атак… лет 8-10.35 лет прошли, как затяжная война, а мне кажется, что и не было их.

Но у меня все-таки прогрессирует дрожание рук, и не хочется в одиночестве оставаться до катастрофы. Да и сейчас уже я могу выполнить только грубую работу, например, колоть и пилить дрова, носить мешки, а вот уже пришить пуговицу, подносить ко рту чайную ложечку, бриться ножевой бритвой – эти дела трудные….

Не мог Петр Степанович не задумываться о переезде, пусть не сейчас еще, так в будущем… Собака, он понимал, долго не протянет, а новую заводить уже поздно. Но к кому переезжать? Предварительно он склонялся к тому, чтобы переселиться к среднему сыну.

Петр Степанович по-прежнему регулярно получал от него письма, всегда их ждал и с удовольствием читал – и про производственные дела, и про нутрий, а боялся только одного: новостей о болезнях, особенно после той истории с Лизой. Тогда все кончилось более-менее хорошо, а все равно Петр Степанович, открывая конверт, всегда опасался чего-нибудь неприятного. А если письмо начиналось с нутрий, значит, в семье все было спокойно, никто не болел, и у Петра Степановича сразу отлегало от сердца.

В последнее время приходили в основном приятные известия.

Сегодня Лизавета приехала домой после экзаменов, худая и больная. Но она теперь студентка. Наконец, свершилось! Наталка готовится поступать на филологический факультет, но она почти уверена, что не поступит.

Каждый день, придя домой, добываю корни нутриям в маленьком болотце. Мы кидаем им, кроме рогозы, ветки фруктовых деревьев после обрезки в садках наших соседей, нутрии охотно огрызают кору. Красивые зверьки. Самец держит всех девок в повиновении. Когда он моет в ванне корень, а самка хочет сделать то же, он, держа в зубах корень, пинает ее головой, и та в сторонке начинает грызть немытый корешок. Однажды самец, держа в зубах корешок, стал танцевать. Это было очаровательно.

Ну, нутрии ладно. А почему это Наталка не поступит? Лиза несколько раз пыталась поступить в художественное училище, но это ведь не так просто, могло и не получаться. Петр Степанович сам когда-то преподавал рисование и разбирался в таких вещах. Настоящего призвания у него, правда, не было, это Петр Степанович еще тогда понял, возможно, и Лиза пошла в деда, но ведь и она поступила. А насчет филологии гены должны были сработать безотказно, в этом можно было не сомневаться, и за Наталку он был спокоен.

Она и в самом деле поступила на свой филологический факультет, молодец, он так и думал. Теперь-то это все уже позади, теперь уже обе дочери среднего сына не жили дома, одна училась в Харькове в институте, другая в Донецке, в художественном училище. Так что место для Петра Степановича в доме было.

Но окончательного решения Петр Степанович еще не принял.

XXVI

Вчера только отмечали восьмидесятилетие, а нынче уже 1981 год на носу, а Петру Степановичу, стало быть, пора готовиться к 85-летию. Время сейчас вообще стало бежать быстрее, чем раньше, вы, наверно, тоже заметили? Никогда не подумал бы Петр Степанович, что сможет дожить до таких годов! В молодости он вообще не о долголетии задумывался, а о славе, а вышло-то как раз долголетие… Тут уж сыновьям всерьез пришлось ломать голову: что делать с отцом?

В 1979 году исполнилось двадцать пять лет со дня окончания школы младшим сыном Петра Степановича, по какому случаю он приезжал в За Донецк. Младший сын видался с отцом реже своих братьев, может быть, поэтому яснее увидел, как состарился Петр Степанович. В самолете, пока летел назад в свой Новосибирск, все время думал, что же делать с отцом. Так ни до чего и не додумался. Потом засосали текущие дела, обычная суета журналистской жизни, потом эта Олимпиада неудачная… Спохватился, только когда надвинулась новая, полукруглая дата Петра Степановича, почувствовал угрызения совести, а может быть и еще что-то, шелест времени, что ли? Отложил недописанный репортаж и настрочил обоим братьям по письмишку с предложением встретиться.

С отцом, конечно, надо что-то решать. Сколько еще он может оставаться один? Но я предлагаю не письмами обмениваться наспех накарябанными а съехаться, и поговорить, сколько надо, и решить окончательно.

Я последний раз был в Задонецке после долгого перерыва два года назад, на встрече выпускников нашей школы. Собрались дружно, приехали с разных концов Союза, а поразбросало их, дай бог как! Петька Столяренко стал летчиком, живет аж в Уссурийске, но и он прикатил. Пришло много наших преподавателей, была даже Варвара Ивановна, которая учила меня с первого по четвертый класс, старенькая уже.

Пробыл в Задонецке два дня, но ничего толком не увидел, все время ушло на общение с одноклассниками. Заметил лишь – от автовокзала, – что наша церковь снова облезла. Похоже, что теперь ей уже никогда не оправиться. Рассчитывал на обратном пути заехать в Харьков, но обстоятельства сложились так, что в Харькове я был глубокой ночью, поэтому решил никого не тревожить.

А теперь вот жалею, разыгралась у меня непонятная ностальгия, и тянет меня хоть ненадолго в родные места. Все на этой москалёвщине не так, как хотелось бы, хоть и давно здесь живу. И наверняка сдуру я идеализирую возможное влияние родных мест на собственную жизнь, если бы я вдруг оказался там. Скорее всего, это у меня тоска по прошедшим беззаботным временам, вдруг всколыхнувшаяся от осознания, что такого времени уже никогда не будет.

Но все-таки, братцы, хочется вернуться в то время, пусть на миг только. Давайте съедемся все вместе разок, а? Я прилечу любой ценой, а вам ведь недалеко. И отец будет доволен. Тогда и поговорим все вместе о том, как ему жить дальше. Вот только в феврале, на день рождения, я приехать не смогу, крупные соревнования по гимнастике, этого мне нельзя пропустить. Может быть, летом?

Ответных писем братьев мы не видели, но знаем, что им эта идея понравилась, из дневника старшего брата знаем. Он, оказывается, все эти годы вел дневник, производил в нем всякие записи больше производственного характера, но иногда и личного, а вообще писал обо всем. Не спрашивайте, как этот дневник попал в наши руки, мало ли как… Но дневник – подлинный, мы ни слова от себя не добавим, это было бы непозволительно. Да мы всё и не будем вам сообщать, только те записи, что касаются Петра Степановича.