Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Многое написал он и в Лонико, в одном из аббатств монахов ордена Монте Оливето, куда стекается множество народа для поклонения чудотворному изображению Мадонны. А так как Франческо был большим другом и вроде как братом живописца и миниатюриста Джироламо деи Либри, они совместно расписали створки органа в церкви Санта Мариа ин Органо монахов Монте Оливето, на наружной стороне одной из которых Франческо написал св. Бенедикта в белой рясе и св. евангелиста Иоанна, а на внутренней — пророков Даниила и Исайю с двумя порхающими в воздухе ангелочками и на фоне прекраснейшего пейзажа. После чего он написал икону алтаря делла Мулетта, изобразив на ней св. Петра и св. Иоанна вышиной немного больше локтя, но исполненных так хорошо и так тщательно, что они кажутся миниатюрами. Резьбу же на этой вещи сделал фра Джованни из Вероны, мастер интарсии и резьбы по дереву. Там, на стене хора, Франческо написал фреску с историей о том, как Господь въезжает на осляти в Иерусалим, и о том, как он молится в саду, где в стороне видна вооруженная толпа, которая под предводительством Иуды собирается схватить его. Однако прекраснее всего сводчатая ризница, целиком расписанная им, за исключением св. Антония, истязаемого демонами, который, как говорят, написан рукой его отца Доменико. Итак, в этой ризнице помимо Христа, изображенного на своде вместе с несколькими ангелочками в ракурсе снизу вверх, он написал в люнетах разных пап, по два в каждой нише, в первосвященническом облачении, а именно тех, которые приняли сан первосвященника, состоя в ордене св. Бенедикта. А вокруг всей ризницы под названными люнетами свода проведен фриз шириной в четыре фута и разделенный на несколько прямоугольников, в которых изображены в монашеских одеяниях разные императоры, короли, герцоги и иные государи, отказавшиеся от своих государств и владений и принявшие монашество. В этих фигурах Франческо изобразил с натуры многих из тех монахов, которые во время его работы состояли или останавливались проездом в этом монастыре. В числе их изображены также многие послушники и разного рода монахи, и все это — великолепнейшие головы, старательным образом им написанные. И действительно, благодаря этим украшениям эта ризница была в то время самой красивой во всей Италии, ибо помимо красивой кропильницы, обладавшей отличной соразмерностью и подходящей величиной, там по низу стен проходил ряд сидений, так хорошо обработанных резьбой и интарсией с красивыми перспективами, что чего-либо и сколько-нибудь лучшего в то время, да и, пожалуй, в наше, увидеть нельзя. Да это и не удивительно, так как фра Джованни из Вероны, создавший это произведение, был превосходнейшим мастером этого искусства, как было уже раз сказано в жизнеописании Рафаэля Урбинского и как это доказывают, помимо многих вещей, написанных им для обителей своего ордена, также и те, что находятся в Риме в папском дворце, в Монте Оливето ди Кьюзури в Сиенской области и в других местах. Однако лучшее из всего, что сделал фра Джованни, это работы в этой ризнице, и можно утверждать, что если в других своих произведениях он победил своих соперников, то в этом он превзошел самого себя. Для этого же монастыря фра Джованни в числе других вещей вырезал из орехового дерева с невероятным усердием подсвечник высотой более четырнадцати футов для пасхальной свечи, лучше которого в этом роде, пожалуй, и не увидишь.

Вернемся, однако, к Франческо, который в этой церкви написал на дереве алтарный образ, находящийся в капелле графов Джусти и изображающий Мадонну, св. Августина и св. Мартина в первосвященнических облачениях. А в монастырском дворе он написал Снятие со креста с Мариями и другими святыми, которые как фрески очень ценятся в Вероне. В церкви делла Витториа он расписал капеллу семейства Фуманелли, что под алтарной преградой, поддерживающей хор, выстроенный по распоряжению кавалера Никколо деи Медичи, после чего он написал с натуры портрет мессера Антонио Фуманелли, врача, получившего величайшую известность за книги, написанные им о своей профессии. А на одном доме, который, когда опускается корабельный мост, виден слева по дороге в церковь Сан Поло, он написал фреской Мадонну со многими святыми, почитающуюся очень красивой по рисунку и колориту. И другую, подобную ей, он написал в Бра, на доме семейства Спарвьери, против сада монахов Сан Фермо.

Франческо написал еще много вещей, которые можно не перечислять, поскольку лучшие нами уже упомянуты. Достаточно сказать, что он не хуже всякого другого умел придавать своим живописным произведениям привлекательность, строгость рисунка, цельность, а также красивый и яркий колорит. Прожил он пятьдесят пять лет и умер 16 мая 1524 года. Похоронили его в церкви Сан Доменико рядом с его отцом, и он захотел быть опущенным в могилу в облачении францисканского монаха. Человеком он был настолько благонравным, набожным и честным, что из уст его никогда нельзя было услышать слова хотя бы сколько-нибудь непристойного.

Учеником Франческо, знавшим гораздо больше своего учителя, был веронец Паоло Каваццуола, который очень многое написал в Вероне; я говорю в Вероне, ибо неизвестно, работал ли он когда-нибудь в другом месте. В церкви Сан Надзаро веронского монастыря черных монахов он написал много фресок рядом с фресками своего учителя Франческо и все благодаря благочестивым щедротам дона Мауро Лоники, знатного веронца и аббата этой обители. Также фреской написал он на старом доме семейства Фуманелли, что на улице дель Парадизо, Сивиллу, показывающую Августу Господа нашего Иисуса Христа, парящего в воздухе в объятиях своей матери; вещь эта, как одна из первых, написанных Паоло, очень хороша. На наружной стороне капеллы семейства Фонтани в церкви Санта Мариа ин Органо он написал еще одну фреску с изображением двух архангелов, а именно св. Михаила и св. Рафаила. В церкви Санта Эуфемиа на уличном ее фасаде против того места, где находится капелла архангела Михаила, он написал над окном, освещающим закоулок лестницы в этой капелле, этого самого архангела, а рядом с ним и Товита, которым он руководит в его странствии, — прелестную вещицу. В церкви Сан Бернардино над дверью звонницы он написал фреской в тондо изображение св. Бернардина, а на той же стене, но пониже, над входом в одну из исповедален, тоже в тондо — великолепного св. Франциска, написанного не хуже, чем св. Бернардин. И это все, что мы знаем из фресок, написанных Паоло.

Маслом же на холсте он написал на алтаре Освящений в церкви Мадонна делла Скала св. Роха, соревнуясь с Моро, который там же насупротив написал св. Себастьяна; его св. Рох — великолепнейшая фигура. Однако лучшие фигуры, когда-либо написанные этим живописцем, находятся в церкви Сан Бернардино, где его рукой написаны все большие картины, расположенные вокруг главного образа на алтаре Креста, кроме той, на которой изображены Распятие, Мадонна и св. Иоанн и которая висит над всеми остальными и написана рукой его учителя Франческо. Рядом с ней Паоло написал наверху две большие картины, на одной из которых изображено Бичевание Христа у столпа, а на другой — его Венчание, причем и на той, и на другой фигуры несколько больше натуры. Ниже, в первом ряду, а именно на главной картине, он изобразил Снятие со креста, Мадонну, Магдалину, св. Иоанна, Никодима и Иосифа, а в фигуре юноши, стоящего около древа креста, с рыжей бородой и в шапочке, какие носили в то время, самого себя. На картине справа он написал Христа в саду и рядом с ним трех апостолов, а слева — его же, ведомого на Голгофу, с крестом на плечах. Благодаря высокому качеству этих картин, даже слишком выделяющихся по сравнению с теми, которые в том же самом месте написаны рукой его учителя, Паоло на все времена займет место в числе художников самых лучших. Внизу же он поместил поясные изображения нескольких святых, которые все написаны им с натуры. Первая фигура, в облачении францисканца и изображающая какого-то блаженного, — портрет брата Джироламо Рекальки, в миру знатного веронца, рядом, в образе св. Бонавентуры, — портрет брата Бонавентуры Рекальки, родного брата названного брата Джироламо, а голова св. Иосифа — это просто портрет доверенного лица маркизов Малеспини, которому в то время сообщество Креста поручило заказать это произведение. И все эти головы написаны великолепно. В той же церкви Паоло написал алтарный образ в капелле Сан Франческо, в котором напоследок превзошел самого себя. В нем шесть фигур больше натуральной величины: св. Елизавета из францисканского ордена терциариев, великолепнейшая фигура со смеющимся выражением и прелестными чертами лица и с подолом, полным роз, и, кажется, что она ликует при виде Божья чуда, превратившего в розы те хлеба, которые она, знатная госпожа, сама относила беднякам, чуда, совершившегося в ознаменование того, насколько ее смиренные благодеяния, которые она собственноручно оказывала убогим, были угодны Господу; фигура эта — портрет знатной вдовы из семейства Сакки. Следующие фигуры — кардинал св. Бонавентура и епископ св. Людовик, и тот и другой францисканцы, а рядом с ними — св. Людовик, король Франции, св. Элиазар в темном и св. Ив в священническом облачении. А затем — Мадонна в облаке над ними вместе со св. Франциском в окружении других фигур, которые, как говорят, написаны не самим Паоло, а кем-то из его друзей, помогавших ему в работе над этим образом, и действительно, видно, что эти фигуры по качеству уступают нижним. На этом алтарном образе изображена с натуры и заказчица, госпожа Катерина деи Сакки.

И вот Паоло, который собирался стать великим и знаменитым и потому подвергал себя непосильным трудам, захворал и умер молодым, тридцати одного года от роду, как раз тогда, когда он только начинал давать образцы того, на что можно было от него надеяться в лучшие его годы. И, конечно, если бы судьба не пресекла талантливой деятельности Паоло, он, без сомнения, достиг бы той вершины признания, выше и лучше которой в живописи пожелать едва ли возможно. Поэтому утрата его огорчила не только его друзей, но и всех мастеров и каждого, кто его знавал, тем более что он был юношей благонравнейшим и не запятнанным ни единым пороком. Погребен он был в церкви Сан Поло, оставаясь бессмертным в тех великолепнейших произведениях, которые он после себя оставил.

У Стефано, веронца, как уже говорилось, редкостнейшего живописца своего времени, был родной брат по имени Джованантонио, который хотя и обучался живописанию у названного Стефано, но живописец вышел из него, пожалуй, даже ниже среднего, как видно по его работам, о которых и упоминать не стоит. От него родился сын, живописец столь же заурядный, по имени Якопо, а от Якопо родился Джованмария, по прозванию Фальконетто, жизнь коего мы сейчас опишем, а также Джованантонио.

Этот последний, занявшись живописью, многое написал в Роверето, очень видном городке в Трентино, и много картин в Вероне, рассеянных по частным домам. Писал он также в долине реки Адидже, выше Вероны, много вещей, а в Сакко, против Роверето, написал на дереве св. Николая, окруженного множеством всяких зверей, и еще многое. В конце концов он умер в Роверето, куда переселился на постоянное житье. Особенно хороши у него звери и плоды, многие и очень красивые листы, миниатюрные изображения с которых были вывезены во Францию веронцем Монделлой, а многие были подарены его сыном Аньоло мессеру Джироламо Лиони, венецианскому дворянину.

Переходя, наконец, к его брату Джованмарии, скажем, что началам живописи он научился у своего отца, но сильно расширил и углубил их, хотя и не был живописцем из видных, как это подтверждается капеллой семейств Маффеи и Эмили в Веронском соборе, верхней частью купола в церкви Сан Надзаро и работами в других местах.

И вот, убедившись в недостаточном совершенстве своей работы в области живописи и увлекаясь превыше всякой меры архитектурой, он с величайшей тщательностью стал наблюдать и зарисовывать все древности своего родного города Вероны. Решив, наконец, что ему необходимо повидать Рим и научиться архитектуре от его удивительных развалин, которые и являются истинными наставниками в этой области, он отправился туда и провел там целых двенадцать лет, проводя большую часть этого времени в рассмотрении и срисовывании тамошних удивительных древностей, всюду разрывая землю настолько, чтобы он мог разглядеть планы и определить все их размеры, и он не оставил в Риме ни одной постройки и ни одного облома, будь то карнизы, колонны или капители любого ордера, которые он не зарисовал бы собственноручно со всеми их размерами. Зарисовал он и все скульптуры, какие были открыты в те времена, так что по прошествии этих двенадцати лет он вернулся на родину, бесконечно обогащенный всеми этими сокровищами искусства. И, не довольствуясь самим городом Римом, он зарисовал и все, что было красивого и стоящего в окрестностях Рима, вплоть до Неаполитанского королевства, герцогства Сполето и других мест. А так как по бедности своей Джованмария не очень-то имел возможность прокормиться и прожить в Риме, он, как говорят, два или три дня в неделю кому-нибудь помогал в живописных работах и на этот заработок мог, поскольку в те времена мастера хорошо оплачивались и хорошо жили, проводить остальные дни за своими архитектурными занятиями. И вот он изобразил все эти названные древности так, как если бы они были целы, и представил их в рисунках, восстанавливая на основании отдельных частей и обломов истинное и неповрежденное состояние всего остального состава постройки, пользуясь при этом такими мерами и соразмерностями, что не мог ошибиться ни в чем.

Итак, вернувшись в Верону, Джованмария, не имея случая применить себя в архитектуре, так как родной город его пребывал в смутах из-за перемены правления, он на время занялся живописью и создал много произведений. Так, на доме семьи делла Торре он написал большой герб, увенчанный всякими трофеями, а для неких немецких синьоров, советников императора Максимилиана, он на одном из фасадов маленькой церкви Сан Джорджо изобразил кое-что из Священного Писания, включив туда портреты двух из этих немецких синьоров, изображенных коленопреклоненными, один с одной, а другой — с другой стороны. Он много поработал и в Мантуе для синьора Луиджи Гонзага, а также в Озимо в Анконской марке. А пока город Верона находился под властью императора, он на всех общественных зданиях написал имперский герб и получил за это от императора хорошее вознаграждение и привилегию. Уже из этого одного явствует, что император ему всячески благоволил и оказывал ему всякие поблажки и не только за его хорошую службу в области искусства, но и потому, что он был человеком очень смелым, отважным и с оружием в руках опасным, так, что в этой области можно было ожидать от него ревностной и верной службы, в особенности же еще и потому, что он благодаря доверию, которым он пользовался у своих соседей, способен был увлечь за собой всю толпу народа, проживающего в Сан Дзено, особенно густо населенном квартале этого города, квартале, в котором он родился и взял себе жену из семейства деи Провали. А так как по этим причинам он держал в повиновении всех жителей своего околотка, его в городе иначе не называли, как Рыжий из Сан Дзено.

Зато, когда в городе изменилось правление и он вернулся под начало своих старых венецианских синьоров, Джованмария, примыкавший к имперской партии, был вынужден покинуть город, чтобы спасти свою жизнь, но, в конце концов, когда все улеглось, он перебрался в Падую, где с ним сначала познакомился, а потом взял его под свое покровительство досточтимейший монсиньор Бембо, который вскоре, в свою очередь, познакомил его с великолепным мессером Луиджи Корнаро, венецианским дворянином, обладавшим духом возвышенным и душою поистине царственной, как о том свидетельствуют многочисленные и достойнейшие его начинания. И вот, так как он помимо прочих благороднейших своих занятий увлекался архитектурой, знание которой достойно любого великого государя, и потому был знаком с творениями Витрувия, Леон-Баттисты Альберти ч других, писавших в этой области, ему и захотелось применить на деле то, чему он научился. А когда он увидел рисунки Фальконетто и убедился, насколько основательно тот рассуждал об этих вещах и разъяснял все трудности, могущие возникнуть в связи с применением разнообразных архитектурных ордеров, он так в него влюбился, что взял его к себе в дом, где с почетом содержал его в течение двадцати одного года, то есть ровно столько, сколько Джованмарии оставалось еще жить на этом свете. Последний же за этот срок создал много вещей вместе с названным мессером Луиджи, который, желая увидеть древности Рима в действительности, так же как он их видел в рисунках Джованмарии, взяв его с собой, отправился в Рим, где, имея его постоянно при себе, он старался все осмотреть подробнейшим образом. А затем, когда они вернулись в Падую, они приступили, по проекту и модели Фальконетто, к строительству великолепнейшей и достойнейшей лоджии в доме Корнаро, что около собора, с тем чтобы после этого приняться за самый дворец по модели, сделанной самим мессером Луиджи. В этой лоджии на одном из столбов высечено имя Джованмарии. Он же построил очень большой и величественный дорический портал во дворце капитана этого города. Этот портал пользуется всеобщей похвалой за его строгость. Сделал он также двое прекраснейших городских ворот: одни, так называемые ворота Сан Джованни, по дороге на Виченцу, очень хороши и удобны для солдат, их охраняющих, а другие — ворота Савонаролы были отлично задуманы. Равным образом сделал он проект и модель церкви Санта Мариа делле Грацие братьев св. Доминика и начал ее строить. Как видно по модели, это произведение настолько хорошо сделано и настолько прекрасно, что вплоть до сегодняшнего дня, пожалуй, еще нигде не было видно подобной церкви таких же размеров.

Им же была сделана для синьора Джироламо Саворньяно модель роскошнейшего дворца в его неприступнейшем замке в Узопо Фриульской области. Фундаменты этого дворца были тогда же целиком заложены и стены выведены над уровнем земли, однако из-за смерти этого синьора на этом остановились и дальше не пошли, но, будь оно закончено, сооружение это было бы чудесным.

В это же время Фальконетто ездил в Полу, в Истрию только ради того, чтобы зарисовать и осмотреть театр, амфитеатр и арку, находящиеся в этом древнейшем городе, и он был первым, кто зарисовывал театры и амфитеатры и снимал их планы, и те обмеры их, которые мы видим, восходят к его рисункам, с которых другие люди их и напечатали. Джованмария обладал величием духа, свойственным человеку, который никогда ничего другого не делал, как рисовал величественные древности, и никогда ни о чем другом не мечтал, как о том, чтобы ему представился случай создать нечто подобное им по величию, и потому он то и дело рисовал планы и проекты таких сооружений с тем же усердием, какое к этому прилагал бы, если бы ему приходилось тут же приступать к их осуществлению, и он настолько, если можно так выразиться, был этим одержим, что даже не нисходил до того, чтобы проектировать для дворян частные дома, загородные или городские, сколько его об этом ни просили.