Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих

Недавно из Германии возвратился Франческо Рикино, также живописец из Бреши, который помимо многих других живописных работ, выполненных в разных местах, написал в упоминавшейся церкви Сан Пьеро Оливето в Бреше несколько вещей маслом, исполненных со знанием дела и весьма старательно.

Братья Кристофано и Стефано, живописцы из Бреши, приобрели у художников большую известность за удачные перспективные построения. Между прочим, в Венеции на гладком потолке церкви Санта Мариа дель Орто они изобразили, обманывая живописью, коридор с двойными витыми колоннами, подобными тем, что в священной Сени в римском Сан Пьетро; они их поставили на выступающие пьедесталы, создав в церкви великолепный коридор с крестовыми сводами, обходящий ее кругом; работу эту с ее прекраснейшими перспективными сокращениями, поражающими всякого, кто ее видит, следует смотреть с середины церкви, и тогда плоский потолок кажется углубленным; но, главное, в нее внесено красивейшее разнообразие при помощи карнизов, масок, гирлянд и всякими фигурами, которые образуют богатейшие украшения всей работы в целом, заслуживающие всяческих одобрений за свою новизну и ту большую старательность, с какой она была великолепнейшим образом завершена. А так как прием этот весьма понравился светлейшему сенату, им же обоим был заказан другой потолок, сходный с первым, но меньших размеров, в библиотеке св. Марка, где работа, выполненная подобным же образом, заслужила похвал величайших. И, наконец, оба были вызваны на родину свою в Брешу, где им был поручен такой же потолок в великолепной зале, которую начали строить на площади много лет тому назад, потратив на нее очень много денег, и которая была задумана на большой колоннаде, так что под ней можно было прогуливаться. Длину имела эта зала шестьдесят два больших шага, ширину тридцать пять шагов и столько же в вышину, наибольшая же высота насчитывала тридцать пять локтей, но она казалась гораздо большей, так как стояла со всех сторон открыто и никаких помещений и построек кругом не было. Над потолком же этой великолепной и величественной залы оба упомянутые брата поработали немало, заслужив величайших похвал: на огромнейших и прочно укрепленных стропилах, состоявших из деревянных кусков, схваченных железными скрепами, они устроили крышу, крытую свинцом, и искусно вывели потолок в виде сомкнутого свода — все это было большой работой. Правда, такая огромная поверхность вмещала только три картины маслом в десять локтей каждая, написанные престарелым Тицианом, а могло бы войти гораздо больше при лучшей, более пропорциональной и богатой разбивке, и названная зала стала бы красивее, богаче и веселее; впрочем, во всех других отношениях она расчленена очень толково.

Поговорив, таким образом, о художниках ломбардских городов, было бы неплохо, хотя об этом говорилось во многих других местах нашего труда, сказать кое-что и о тех художниках города Милана, столицы этой провинции, о которых еще не упоминалось. Начнем же с Брамантино, о котором шла речь в жизнеописании Пьеро делла Франческа из Борго, поскольку я обнаружил, что у него много работ и кроме тех, о которых я рассказывал раньше. И, действительно, мне казалось невозможным, чтобы столь известному художнику, введшему в Милан хороший рисунок, принадлежали только те немногие работы, которые мне тогда стали известны. И в самом деле, после того как он расписал в Риме, о чем уже говорилось, несколько помещений для папы Николая V и закончил в Милане над Порта ди Сан Сеполькро Христа в перспективном сокращении на коленях у Богоматери с Магдалиной и св. Иоанном, работу весьма редкостную, он написал фреской во дворе миланского Монетного двора на стене Рождество Христа, Спасителя нашего, а в трансепте церкви Санта Мариа ди Брера на дверцах органа Рождество Богоматери и нескольких пророков в отличном сокращении снизу вверх, а также перспективу, превосходно по всем правилам сходящуюся; да это и не удивительно, так как он всегда занимался архитектурой и усвоил ее отлично. Теперь я вспоминаю, что у Валерио Вичентино я видел прекраснейшую книгу древностей с рисунками и обмерами Брамантино; в ней были постройки, находящиеся в Ломбардии, с планами многих выдающихся зданий, которые я в юности с этой книги срисовывал. Был там храм Сант Амброджо в Милане, выстроенный лангобардами, с многочисленными скульптурными и живописными работами в греческой манере, с очень большой круглой абсидой, не вполне, впрочем, удачной в отношении архитектуры; потом храм этот во времена Брамантино был перестроен по его проекту, и с одной стороны был пристроен каменный двор со стволами колонн в виде деревьев с обрубленными сучьями, внесших нечто и новое и разнообразное. Там был равным образом зарисован древний портик церкви Сан Лоренцо в том же городе, выстроенный еще римлянами, сооружение большое, красивое и весьма примечательное, а само святилище, сохранившееся в названной церкви, — в готической манере. В той же книге нарисован был древнейший храм Сант'Эрколино с многочисленными инкрустациями из мрамора и с лепниной, очень хорошо сохранившимися, и с несколькими большими гранитными гробницами, а также храм Сан Пьеро ин Чель д'Оро в Павии, где мощи св. Августина находятся в гробнице, стоящей в ризнице, украшенной многочисленными мелкими фигурами, работы, как мне кажется, сиенских скульпторов Аньоло и Агостино. Там же была нарисована выстроенная готами башня из обожженной глины, сооружение прекрасное, в котором помимо других вещей можно видеть несколько фигур из обожженной глины, отлитых в античных формах, высотой в шесть локтей каждая и довольно хорошо сохранившихся до наших дней. В этой башне, как говорят, умер Боэций, погребенный в упомянутой церкви Сан Пьеро ин Чель д'Оро, именуемой ныне Сант Агостино, где и ныне можно видеть гробницу святого сего человека с надписью, которую на ней высек Алипранд, перестроивший и восстановивший церковь в 1222 году. А сверх того в названной книге был зарисован рукой того же Брамантино древнейший храм Санта Мариа ин Пертика, круглой формы, сооруженный лангобардами из обломков памятников древности; там ныне находятся бренные останки французов и других разбитых и убитых под Павией, когда там был взят в плен войсками императора Карла V король Франции Франциск I.

Помимо рисунков, которые мы отложим теперь в сторону, Брамантино написал в Милане на фасаде дома синьора Джовамбаттисты Латуате прекраснейшую Мадонну между двумя пророками, а на доме синьора Бернардо Скалароццо четырех гигантов, толково написанных под бронзу; эти работы с другими, находящимися в Милане, принесли ему славу, ибо он был первым светочем живописи доброй манеры в Милане и благодаря доброй манере, проявленной им в его постройках и перспективных работах, приобрел и Браманте после него превосходство в области архитектуры, ибо первые вещи, которые начал изучать Браманте, были работы Брамантино. По указаниям же Браманте был выстроен храм Сан Сатиро, который мне очень нравится как сооружение богатейшее, украшенное внутри и снаружи колоннами, с двухъярусными галереями и другими украшениями, при котором находится прекраснейшая ризница с многочисленными статуями. Однако наибольших похвал заслуживает там средняя абсида, красота которой, как уже говорилось в жизнеописании Браманте, стала причиной того, что Бернардино из Тревио применил тот же прием в Миланском соборе и начал заниматься архитектурой, тогда как первым и главным его искусством была живопись, ибо, как говорилось, в одном из дворов монастыря делле Грацие он написал фреской четыре истории со Страстями Господними и выполнил несколько других работ светотенью.

Это он выдвинул, оказав ему большую помощь, скульптора Агостино Бусто, по прозванию Бамбайя, о котором шла речь в жизнеописании Баччо да Монтелупо и которому принадлежит несколько работ в женском монастыре Санта Мариа в Милане; из них видел и я, хотя на вход туда получить разрешение трудно, гробницу монсеньора Фуа, павшего под Павией, которая состоит из нескольких кусков мрамора и на них весьма тщательно высечены десять мелкофигурных историй с подвигами, битвами, победами и крепостями, взятыми названным синьором, и в конце концов изображены его смерть и погребение. Короче говоря, произведение это таково, что я смотрел на него с восхищением и долго, стоя перед ним, думал, как это было возможно рукой и резцом выполнить работу, столь тонкую и дивную, ибо на гробнице этой высечены с поразительным искусством украшения в виде трофеев и всякого рода оружия, колесницы, артиллерия и многие другие военные орудия и в конце концов тело названного синьора в доспехах в естественную величину, как есть мертвого, но с лицом, словно ликующим из-за одержанных им побед. И прямо грешно, что произведение это, всячески достойное быть названным в числе самых изумительных памятников искусства; осталось незаконченным и валяется на земле в разрозненных кусках; и я не удивлюсь, если отдельные фигуры будут украдены и после этого проданы и поставлены в другом месте. И, надо сказать правду, так мало человечности или, вернее, благочестия осталось ныне у людей, что никто из многих, кого он любил и кому благодетельствовал, ни разу с сожалением не вспоминал ни о самом Фуа, ни о красоте и великолепии памятника. Есть несколько работ того же Агостино Бусто и в соборе, а в Сан Франческо, как я уже говорил, гробница Бираги и много других прекраснейших вещей в павийской Чертозе.

С ним соревновался некий Кристофано Гоббо, также выполнивший много работ для фасада названной Чертозы и в самой церкви настолько превосходно, что и его можно включить в число лучших ломбардских скульпторов того времени; да и Адам и Ева, что на восточном фасаде Миланского собора, его работы, почитаются произведениями редкостными, выдерживающими сравнение с любыми работами, выполненными там другими мастерами.

В те же почти времена работал в Милане еще один скульптор по имени Анджело и по прозвищу Сицилианец, выполнивший с той же стороны и той же величины св. Марию Магдалину, несомую четырьмя путтами: прекраснейшая эта работа не уступает работам Кристофано, который занимался и архитектурой и выстроил между прочим портик Сан Чельсо в Милане, законченный после его смерти Тофано, прозванным Ломбардино, тем самым, который, как говорилось в жизнеописании Джулио Романо, выстроил много церквей и дворцов по всему Милану и, в частности, монастырь, фасад и церковь монахинь св. Екатерины, что у Порта Тичинезе, а также много тому подобных сооружений.

Под его руководством работал для попечительства собора и Сильвио из Фьезоле, сделавший на наличнике двери, которая обращена на северо-запад и на которой несколько историй из жития Богоматери, ту очень красивую историю, где изображено ее Венчание и насупротив, той же величины, Брак в Кане Галилейской, работы Марко из Гра, скульптора весьма опытного. Над теми же историями теперь продолжает работать очень старательный юноша по имени Франческо Брамбиллари, который почти что уже закончил одну из них, очень красивую, ту, где на апостолов нисходит Святой Дух. Помимо этого, он сделал из мрамора кропильницу всю сквозную и с группой путтов и изумительной листвой; на ней (она будет установлена в соборе) будет поставлена мраморная статуя папы Пия IV деи Медичи, миланца. Но если бы в этом городе искусство изучалось так же, как во Флоренции и Риме, эти стоящие люди создали бы и впредь вещи поразительные. Теперь же они поистине многим обязаны кавалеру Леоне Леони, аретинцу, который, как об этом будет рассказано, потратил много времени и средств, дабы доставить в Милан гипсовые слепки со многих древностей на пользу самому себе и другим художникам.

Возвратимся, однако, к миланским живописцам. Так как Леонардо да Винчи там писал вышеназванную Тайную вечерю, многие пытались подражать ему, а именно Марко Уджони и другие, о которых шла речь в его жизнеописании, а помимо них очень удачно подражал ему Чезаре да Сесто, происходивший также из Милана и написавший помимо того, что упоминалось в жизнеописании Доссо, поистине роскошную и прекрасную большую картину с крещением Христа Иоанном, находящуюся в помещении миланского Монетного двора. Там же его работы Иродиада с головой св. Иоанна Крестителя на блюде, написанная с отличнейшим искусством; напоследок же он написал в Сан Рокко, что за Порто Романа, доску с совсем молодым св. Рохом, а также несколько других картин, получивших большое одобрение.

Гауденцио, миланский живописец, при жизни показавший себя достойно, написал в Сан Чельсо на дереве образ главного алтаря, а в Санта Мариа делле Грацие в одной из капелл фреской Страсти Христовы с фигурами естественных размеров, в странных положениях, после чего написал доску, соревнуясь с Тицианом, под той же капеллой, но, сколько он ни старался, он не превзошел произведений других художников, работавших там же.

Бернардино дель Лупино, о котором кое-что уже было сказано, расписал когда-то в Милане возле Сан Сеполькро дом синьора Джанфранческо Раббиа, а именно фасад, лоджии, залы и комнаты, изобразив там много метаморфоз Овидия и другие басни с тонко выполненными красивыми и хорошими фигурами, а в Большом монастыре расписал разнообразными историями всю большую алтарную стену и равным образом в одной из капелл Христа, бичуемого у столба, а также много других толковых работ. И пусть этим будет положен конец вышеизложенным жизнеописаниям различных ломбардских художников.

Жизнеописания Ридольфо, Давида и Бенедетто Гирландайо, флорентийских живописцев

Хотя в известной мере и кажется невозможным, чтобы тот, кто подражает кому-либо в наших искусствах превосходному и следует по стопам его, не стал во многом на него похожим, тем не менее замечается, что часто братья и сыновья лиц выдающихся не следуют за своими родичами, а странным образом от них отличаются. И я так полагаю, что происходит это не потому, что через кровь не передаются ни та же живость ума, ни то же дарование, но, скорее, по другой причине, которая заключается в том, что излишество досуга и удобств, а также изобилие средств препятствуют часто стать человеку прилежным до наук и трудолюбивым. Правило это, однако, не так уже твердо, и бывают из него иной раз и исключения.

Хотя Давид и Бенедетто Гирландайо обладали дарованием отличнейшим и могли бы его использовать, они не пошли, однако, в области искусства за братом своим Доменико: ведь после смерти названного их брата они сбились с правильного пути, так как один из них, а именно Бенедетто, долгое время бродяжничал, а другой надрывал себе попусту мозги мозаикой.

Давид же, которого Доменико очень любил и который и сам любил его так же при жизни и после смерти, закончил совместно с братом своим Бенедетто многое из того, что начал этот самый Доменико, и в частности образ главного алтаря в Санта Мариа Новелла, а именно заднюю сторону, обращенную теперь к хору; некоторые же ученики того же Доменико закончили мелкофигурную пределлу: а именно Николайо под фигурой святого написал весьма тщательно диспут названного святого, а Франческо Граначчи, Якопо дель Тедеско и Бенедетто написали фигуру святого Антония, архиепископа флорентийского, и святую Екатерину Сиенскую, а в самой церкви, почти посреди нее, образ святой Лучин с головой монаха и многие другие живописные работы и картины, находящиеся теперь по домам у частных лиц.

После этого Бенедетто провел несколько лет во Франции, где много работал и хорошо зарабатывал, возвратился во Флоренцию со многими милостями и дарами тамошнего короля в знак признания его таланта и, занимаясь в последние свои годы не только живописью, но и миниатюрой, умер пятидесяти лет от роду. Давид же, хотя рисовал и писал не мало, не на много обогнал Бенедетто, и произошло это, возможно, потому, что жил он вовсе не нуждаясь и не слишком уж крепко помышляя об искусстве, которое находит лишь тот, кто его ищет, найдя же, не выпускает, ибо оно убегает.