Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

Она хотела удалиться.

– Только два слова, – сказал он голосом, который выражал и мольбу и угрозу.

– Ну что?

Он наклонился к ней ж прошептал:

– Моя любовь и пять талантов… или ненависть и смерть… выбирай!

Фрина вздрогнула, при объявлении этой войны, но силой воли сдержав движение, выражавшее боязнь, она иронически ответила, смотря прямо в лицо Евтихию:

– Так, значит, это правда, что змея свистит перед тем как ужалить… Свисти же, Евтихий, но чтоб ужалить, верь мне, сначала вставь зубы; это не повредит тебе.

И она удалилась.

Через две недели Евтихий представил Фрину пред трибунал Гелиастов, как виновную в профанации величия Тесмофоров, так назывались праздники в честь Цереры, торжествуемые ночью. Обвиненная в осмеянии священного культа, Фрина могла всего страшиться; ибо хотя куртизанки были очень любимы в Афинах,– однако трибуналы держали их в строгой подчиненности, наблюдая, чтоб они не разрушали общественный порядок, возбуждая презрение к богам.

Трибунал Гелиастов состоял из двухсот членов, из которых каждый получал по три обола и платил штраф, если являлся поздно.

Естественно, что Гиперид был защитником своей любовницы; но хотя по виду он был уверен в ее оправдании, однако в глубине души чувствовал беспокойство, припоминая, что несколько лет назад куртизанка Феориса, жрица Венеры и Нептуна, была приговорена к смерти.

Фрина должна была явиться пред судилищем в десятый день месяца каргелиона. Накануне этого дня, утром, когда молодой адвокат резюмировал главные доводы защитительной речи; к нему вошла Вакха, подруга Фрины. Лицо ее было печально.

– Что с тобой, – вскричал Гиперид, подбегая к молодой женщине.– Фрина беспокоится и прислала тебя?…

Вакха сделала отрицательный знак.

– Нет, – возразила она;– Фрина продолжает надеяться на тебя, как на оратора и любовника.

– Так что же?

– А я, признаюсь, не так спокойна.

Гиперид хотел вскрикнуть.

– О! пойми меня! – продолжала Вакха, – я не сомневаюсь в твоем таланте и в твоей любви. Но я боюсь… боюсь, что талант и любовь не послужат удостоверением для судей… Мне кажется, чтоб достичь, этого ты имеешь надобность в могущественном покровительстве.

– Могущественное покровительство?.. Если ты кого-нибудь знаешь, кто за все, что я имею, уверил бы меня в спасении Фрины,– назови,– я готов…

Вакха вздохнула.

– Я тебе сказала бы, чтобы я сделала на твоем месте, – ответила она,– но вы, мужчины,– вы, ученые,– вы всего чаще отрицаете наши советы, советы невежественных и слабых женщин.

– Да объяснись же, чтобы ты сделала на моем месте.

– Ты будешь считать меня безумной.

– Безумная может бросить луч света мудрецу.

– Слышал ты о Лизандре, о пастухе горы Гиметты…

– Который читает в будущем посредством зеркала, подаренного ему персидским магом Осоранесом в благодарность за то, что он помешал ему погибнуть. Да, я слыхал о Лизандре и его волшебном зеркале. И ты хочешь, чтоб к нему я отправился за советом?

Гиперид засмеялся. Вакха склонила голову.

– Я была уверена, - прошептала она, – что ты посмеешься надо мной, но что это доказывает? Что ты имеешь менее любви к ней, чем я дружбы, потому что при малейшей надежде быть ей полезной, я не остановилась бы ни перед каким поступком, каким бы он ни показался смешным и странным.

Гиперид перестал смеяться, и сжав руку куртизанки, вскричал:

– Вакха, клянусь Юпитером, ты права! Я увижу Лизандра.

Вакха радостно воскликнула.

– Но, – возразил Гиперид , – в какой местности Гиметты живет он?

– Я знаю, – ответила Вакха.

– Ты уже спрашивала его!

– Да; я хотела узнать долго ли будет меня любить Тимей.

– А что он сказал тебе?

– Правду!.. Он. отвечал мне, что Тимей будет любить меня до тех пор, пока я буду любить его. Я первая бросила его.

– О! о! На самом деле, после такого верного предсказания нельзя сомневаться в науке пастыря.

– Ты еще смеешься?

– Что тебе до этого, если я готов за тобой следовать?

– В путь же!

– В путь!

Лизандр, счастливый обладатель волшебного зеркала, подарка персидского мага, жил в хижине на вершине Гиметты.

Ему было от двадцати пяти до двадцати шести лет; его манеры и разговор согласовались с его личностью, покровительствуемой богами, хотя были несколько быстры и фантастичны.

Он сидел за крынкой молока и куском хлеба, когда Гиперид и Вакха явились к нему. Он ни мало не смешался от их прихода, и когда закончил завтрак сказал им:

– Что вам от меня нужно?

– Посоветоваться с тобой, – отвечал Гиперид.

– О чем?

– Об участи женщины, которую мы любим.

– Ее имя?

– Фрина!

– Фрина!?

Лизандр повторил это имя с странной улыбкой. Было ясно, что он слышал его и благодаря, его зеркалу, давно уже познакомился с нею. Смотря на Гиперида и Вакху он продолжал:

– А что вы желаете знать? Жизнь ее разве в опасности? Разве она путешествует где-нибудь? Больна ли она?

– Твой вопрос меня удивляет, Лизандр, – возразил Гиперид; – как можешь ты не знать того, что уже две недели как не тайна для Афин. Фрина обвинена в богохульстве и на завтра должна по этому случаю предстать пред судилищем гелиастов.

Пастух пожал плечами.

– Если б мне было нужно припоминать и беспокоиться обо всем, что я слышу о вашем свете, - отвечал он, – мне некогда было бы заниматься собой.

– Какой же твой мир, что ты не заботишься о нашем? – возразил Гиперид, рассерженный презрительным тоном пастуха.

Но этот последний сжал ему руку.

– Кто из нас имеет один в другом нужду? – спросил он. – Ты или я? Так как ты затрудняешь меня своими рассуждениями, то поспеши объяснить мне какую услугу должен я тебе оказать моей наукой или уходи.

Гиперид, у которого терпение не составляло главной добродетели, хотел возразить дерзостью, но Вакха не дала ему произнести ни слова.