Жнецы Грез

Казалось бы, совсем недавно Дима, подталкиваемый собой и родителями, с отличием поступил в Нахимовское училище. Однако, его уверенность в правильности выбора стези испарилась буквально через неделю после курса молодого бойца и он, не дав присяги, забрал документы и срыл оттуда, вызвав негодование командования и родителей. Поступать на вышку здесь даже не пробовал - кто б его принял в середине октября? Случайная встреча с одноклассником послужила его знакомству с предприимчивым Серегой, и с тех пор их сотрудничество приносит хорошую пибыль и моральное удовлетворение обоим.

В восемнадцать лет очень легко перечеркнуть все и начать с чистого листа. В конце концов, жизнь - это длительный полет на аэроплане в поисках окончательной посадочной полосы, верно? И ты, молодой и горячий пилот, видишь с высоты своего всезнающего возраста все из них. А сделав выбор в пользу одной из них, бросаешь свой самолет в крутое пике - вперед! К мнимой мечте! К двадцати пяти, ты открываешь глаза и только тогда осознаешь, что пике ушло в штопор и пора бы ухватиться за штурвал, выровнять горизонт. К сорока, справившись с управлением, ты понимаешь, что высота уже не та. И изначальной цели либо не видно, либо отсюда она уже не выглядит столь привлекательной. А в шестьдесят ты совершаешь вынужденную посадку там, где получится, потому что топливо и силы на исходе. И дай Бог каждому, чтобы шасси сработали.

К определенной точке в своих скитаниях по жизни человек всегда прилетает с каким-то багажом собственных переживаний и заморочек. Кто-то с баулами "очень нужного барахла", кто-то с изящным саквояжем, набитым черт знает чем. Кто-то с рюкзаком за плечами с кучей диковинок в только ему известных потайных кармашках. Кто-то тащит больше, кто-то меньше, кто-то старается тащить все и сразу. Есть, конечно, и те, кто все бросил и летит налегке. Про таких еще говорят, что они достигли просветления. За их исключением, всем очень трудно найти человека, с которым захотелось бы поделиться своей ношей, какой бы легкой или тяжелой она ни была. А главное, чтобы этот человек искренне желал взять на себя твой груз, порой, не прося ничего взамен. Если ты имеешь хоть малейшее понятие о чести, то сам отплатишь ему той же монетой. А через какое-то время вы оба поймете, что поперебрасывали в багажные отделения друг друга слишком много, и стало уже невозможно разобраться - где чье добро... или зло. Стало ли легче вам по отдельности? Скорее всего - нет. Только вот никаких "по отдельности" уже нет и быть не может. И, если уж тебе посчастливилось встретиться с таким человеком - надо держаться за него, что бы ни случилось, потому что тебе повезло. Ты нашел друга.

Так, вопреки рабочей иерархии, произошло и у Димы с Серегой.

Потому Дима и рассказал ему все, что вспомнил, без утайки: про Сашку-Гнома, Машку-Мэри, льдинки, фиолетовый

Возвращайся домой...

свет... Отодвинув в сторону папку с проектом они сидели за столом друг против друга. Рассказ Димы так же подслушивали и вечные безмолвные участники подобных сцен - сигареты и кофе. Когда он закончил, Серега какое-то время безучастно покрутил в пальцах камешек, ткнул окурок в блюдце и сказал:

– Дим! Ты хоть сам себя слышишь? Какие Потемки? Какие льдинки? Что за Дядь Коля?.. И где остальная часть, - он протянул камень Диме, - этой хрени?

– Я не знаю!
– он

лжец, лжец, Дима , конечно, в коробке!

убрал его обратно в нагрудный карман.
– Все это гребаный бред! Но переживания и... реалистичность - просто зашкаливают, понимаешь?

Серега с сомнением глянул на друга.

– Тащи ноут.

– Что? Зачем?
– недоумевал Дима.

– Шел двадцать первый век.
– драматичным голосом начал он.
– Дима ничего не знал о существовании социальных сетей...

– Твою мать! Точно! Как я сразу не догадался?

– Что бы ты без меня делал?

– М-да!
– ноут приземлился на стол.

– Фамилии Сашки и Машки своих помнишь?

– Да, кажется, помню...

– Поехали тогда.

Они прочесали все популярные соцресурсы, перепробовали все варианты прозвищ, но тщетно: похожих лиц среди людей с фамилиями Меканский и Герц - не было. Вытяжка над плитой еле справлялась с пропитанным смолой воздухом. Обе стрелки часов упали на отметку три. Увидев это, Серега занервничал:

– Слушай, мне к Карнбергу надо за ключом, а потом еще в одно место за город. Со мной поедешь?
– позже он будет корить себя за этот вопросительный знак. Если бы он настоял тогда...

– Нет... Я поищу еще как-нибудь. Или спать лягу - авось, поможет...

Серега пристально посмотрел на друга.

– Давай так. С завтрашнего дня ты и я выходим в Светлово...

– Проект! Мы так и не посмотрели...

Серега махнул рукой и сгреб папку со стола.

– Теперь уже либо сегодня после восьми, либо завтра - это не суть. Домик там не очень большой, но работать будем с элитными материалами. При хорошем темпе можем управиться за две с половиной недели. Карнберг дает три недели и доплачивает по десять процентов за каждый день раньше этого срока. Если не успеваем - минус пятьдесят процентов!

– Да что за бред?
– возмутился Дима.

– Это Карнберг! Чертов безногий фриц... А если накосячим чего-нибудь - вообще можно из города валить... и из страны. Сам знаешь...

Он посмотрел на друга. Городскую легенду о той ночи в декабре двухтысячного знали все. Рассказывали по-разному, но сводили к одному: с Карнбергом шутки плохи. Тогда на него и двух охранников налетел какой-то отморозок из фабричного округа с арматурой. Неповоротливые верзилы через пару секунд лежали с проломленными черепами, а Карнбергу он с криками: "Где мои деньги!?" раздробил коленные чашечки. Дальше история разветвлялась на десятки вариантов. От предположения, что Карнберг прикинулся мертвым, а когда наглец нагнулся над ним, чтобы послушать, сначала откусил ему ухо, а потом до смерти забил той же арматурой (что, даже учитывая перебитые конечности, было наиболее вероятным - мужик он был здоровый), до совсем фантастических версий. По одной из них в дело вмешались мифические московские партнеры местного строительного магната, с которыми у него была намечена встреча, и с тех пор ему, по ничем не подтвержденным данным местной бульварной желтизны, и приходится плясать под их дудку.

– Знаю.
– сказал Дима.
– Сделаем.

– Вот и отлично.
– Серега хлопнул по коленям и встал.
– Как только сдаем обьект - сразу же... СРАЗУ ЖЕ! Едем ко мне, качаем флешку-другую отменного музла, берем навигатор, заезжаем в магаз за провиантом, и вперед по дорогам нашей необьятной, мать ее так, Родины...
– они переместились в тесную прихожую.
– Мне, в конце концов, тоже надо развеяться... Ложка есть у тебя?

– Куда?
– Дима протянул ему обувную ложку.

– Блядь, на Камчатку! Не тупи, Дим! В Сумерки, или как их там, ебаный ты кровосос!?

Дима открыл было рот, но слова увязли в подкатившем к горлу комке мокроты. Его друг все равно не дал бы ему ничего сказать:

– Молчи нахер, ясно? Я еду с тобой и точка.

– Но Василич и Славян...

– Походят в платке. У меня давно в бардачке лежит пара. Голубенькие такие.

Он защелкнул полный удивления рот Димы и протянул ему руку. Тот потряс ее. Их позы, вскинутые уголки ртов и прищур глаз претендовади на неплохую немую сцену из какого-нибудь нуарного фильма, но:

– С-спасибо, это... важно для меня.

– Важно для тебя - важно для меня. Зачем еще нужны друзья?

– Да... спасибо.

Они постояли так пару секунд. Последних секунд. Серега вышел из дома и из жизни своего друга, растворившись на своей витаре в потоке машин.

***

Дима смотрел на проплывающий за окном ЛиАЗа пейзаж. Кто-то при любом освещении видит его, как "бескрайние просторы русских полей", слегка прореженные лесополосой с "березками-моими-березоньками" и дымком из труб домов окрестных деревень. А кто-то, и Дима из их числа, видит лишь однообразную тоску, укутанную в тусклую дымку сумерек. И тоже при любом освещении. От родного города его уже отделяли добрые две сотни километров подобного ландшафта. Колеса автобуса лихо пожирали расстояние до столицы.