Жнецы свободы
Шрифт:
– О чем ты говоришь? Он не мог избивать всех и сразу! Почему вы не дали отпор?
– Во-первых, он избивал нас по парам, не больше. А, во-вторых, он сильнее. Когда Жнец становится руководителем он может не только выбрать себе любое имя вместо цифрового обозначения, но и принимает какие-то пилюли, которые специально для него разрабатывают в Лабораториях. От них у него улучшенная реакция, выносливость и сила. Даже вдвоем его не победить.
Вот это новости. Значит, чтобы убить ублюдка, нужно стать хотя бы чуточку сильнее него, но сейчас я чувствую себя как дерьмо, ни о какой силе не может быть и речи. Притвориться, что подчиняюсь
Белоснежная футболка покрыта засохшей кровью и местами порвана. Волосы растрепались, а вся правая сторона лица представляет из себя синяк. Удивляюсь, как глаз остается открыт, и что все зубы на месте. Пью, смываю кровь с лица, волос, шеи и рук. Больше сил нет, поэтому возвращаюсь на кровать. Бросаю взгляд на Трея. Кажется, спит. Закрываю глаза и тоже проваливаюсь в беспокойный сон.
Конвой приходит утром, так мне кажется, потому что чувствую себя чуть лучше, некоторые раны успевают зажить. Нас ведут в то же место.
Бишоп уже ожидает нас ровно по центру огромного помещения.
– Выглядите даже лучше, чем я ожидал, – довольно произносит он, как только мы останавливаемся в нескольких шагах от него.
С трудом преодолеваю нестерпимое желание плюнуть ему в лицо и наброситься с кулаками.
– Сегодня продолжим с того, на чем закончили вчера. На колени!
Трей тут же выполняет приказ. Знаю, что буду сожалеть об этом через несколько часов, но остаюсь стоять, наблюдая, как ненавистное лицо напротив озаряется счастливой улыбкой. А потом следует первый удар, который сменяется вторым, затем третьим. Кажется, сегодня я отключаюсь быстрее.
***
Чувствую легкое покачивание. Меня куда-то несут. Понять куда, не представляется возможным. На голове плотный мешок, ткань которого не пропускает свет. Болит абсолютно все, хочется стонать, а лучше кричать, но я стискиваю зубы, что есть силы, стараясь не издавать ни звука. Наконец, меня куда-то кладут. Слегка дергаюсь, ощущая прикосновение теплой кожи. Тянусь к мешку, но меня останавливает грубый голос:
– Руки опусти! Мешок снимешь, когда я скажу!
Решаю, что побоев с меня пока достаточно, поэтому роняю руки, снова задевая человека рядом с собой. На меня набрасывают что-то вроде одеяла, потом слышится рев мотора, и мы срываемся с места. Что происходит? Куда меня везут?
Через две минуты становится очень холодно, даже одеяло не спасает. Поездка длится, кажется, бесконечно долго. Наконец, мотор стихает. Кто-то сдергивает с меня одеяло, а затем и мешок. Мгновенно зажмуриваю глаза, по которым ударяет яркий свет.
– Вставайте! – приказывает уже знакомый голос.
С трудом поднимаюсь на ноги, часто-часто моргаю, чтобы хоть как-то привыкнуть к яркому солнечному свету, отраженному миллиардом снежинок, лежащих под босыми ногами. Кожа покрывается мурашками от холода. Вокруг снег, не видно ничего, кроме него.
– Сегодняшняя тренировка начнется с пробежки, – сообщает мужчина. – А потом продолжите, когда вернетесь на базу. Он садится на снегоход и уезжает прочь, оставляя нас с Треем одних посреди бескрайнего снежного поля.
– Надо бежать, если не хотим замерзнуть, – произносит напарник.
Босые ноги уже замерзли до такой степени, что я не чувствую их.
Все тело трясет крупной дрожью, тонкая футболка и шорты вообще не спасают от мороза.– Восемь Четыре… – начинает Трей.
– Не смей называть меня так! – ору на него сквозь стук зубов.
Он вздыхает и раздраженно смотрит на меня.
– Хорошо. Ева, нам надо двигаться вперед.
– Не могу бежать. Да и зачем? Ради очередной порции издевательств? – горьким тоном спрашиваю я. – Я не пойду. Лучше умру прямо здесь!
Сажусь на снег, вздрагивая от холода.
– Как ты не понимаешь?! – вдруг орет на меня Трей, отчего у меня округляются глаза. – Он этого не позволит! Прямо сейчас над нами кружит дрон, и если ты не сделаешь, как хочет Бишоп, тебя волоком утащат обратно на базу и снова изобьют! Вставай и двигай за мной, твою мать!
– Я не смогу бежать. Все тело болит и не слушается! К тому же, я ужасно замерзла.
Он протягивает мне руку, на которую я смотрю более чем недоверчиво.
– Хочешь ты того, или нет, но мы – команда. Я помогу тебе.
Неохотно берусь за предложенную помощь и поднимаюсь на ноги. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, порой спотыкаясь и падая, мы бежим по следам уехавшего снегохода. Трей ни разу не выпускает моей руки.
Спустя целую вечность видим людей, ожидающих нас у спуска в подземелье. Я уже абсолютно не чувствую своего тела, когда нас заводят внутрь и провожают в знакомый спортзал. Бишоп ждет на том же месте.
– Неплохой результат, – говорит он, сжимая трость, и смотрит мне в глаза. – Попробуем еще раз? На колени!
Чувствую, как Трей опускается на пол и тянет меня за руку, которую до сих пор так и не выпустил. С силой выдергиваю у него ладонь, с трудом продолжая стоять. Удар следует быстро. Его оказывается достаточно для того, чтобы я потеряла сознание.
***
Так продолжается еще неделю. На восьмой день едва стою на ногах, когда нас ведут на экзекуцию к Бишопу. Как бы я ни сопротивлялась, понимаю, что это бесполезно. Скоро я не выдержу и сломаюсь. Смерть ждать бесполезно, она не придет.
Пока мы идем по коридору, а затем оказываемся перед садистом, с довольным выражением лица наблюдающим за нашими страданиями, вспоминаю свое прошлое и принимаю непростое решение.
Когда я была маленькой, мама часто повторяла, утешая меня после очередной неудачи, в силу возраста казавшейся мне катастрофой.
«Что бы ты ни делала, всегда нужно помнить про баланс. Ни один человек не может быть безгранично счастлив все время. Неудачи и трудности бывают у всех – это неотвратимо. Такова сама жизнь. Также помни, что ничего не дается легко, и жизнь обязательно нанесет свой удар, который скорее всего не будет единственным. Ты должна быть готова к тому, что каждый последующий удар будет вдвое сильнее предыдущего. Нужно просто быть сильнее, чтобы победить саму жизнь»
Тогда я не понимала, что это значит, но в полной мере постигла сейчас. В данный момент жизнь наносит мне сильнейший удар из всех, что когда-либо были. Ломает мою личность. Возможно, кто-то другой отразил бы его с легкостью, найдя в себе невероятный запас сил. Проблема в том, что все силы закончились на предыдущем, когда я узнала о том, что отец жив и ему на самом деле было плевать на нас.
Бороться с тем ударом, что происходит сейчас, уже просто нет никаких сил. Даже если бы и были, это не имеет никакого смысла. Ведь я сама себе больше не принадлежу.