Жозеф Бальзамо. Том 1

— С удовольствием, сударыня.

— Я убеждена, что, если вы согласитесь жить у меня, Троншен меньше чем в три дня вылечит вас. Заодно вы сможете испробовать мое масло, а оно превосходно.

— Садитесь спокойно в карету, сударыня, — ответила ей благоразумная графиня, — мне нужно, прежде чем я присоединюсь к вам, завершить тут некоторые дела.

— Вы отказываете мне?

— Напротив, сударыня, объявляю, что согласна, но не в данную минуту. Вот уже в аббатстве прозвонили час дня. Дайте мне время до трех, и ровно в пять я буду у вас в Люсьенне.

— Вы не против, если в три за вами приедет в карете мой брат?

— Ничуть.

— А пока берегите себя.

— Не беспокойтесь ни о чем. Я дворянка, я дала вам слово, и завтра, даже окажись я при смерти, я буду иметь честь представить вас в Версале.

— До свидания, дорогая крестная!

— До свидания, очаровательная крестница!

На этом дамы расстались. Старуха графиня осталась лежать, прижав бумаги рукой к столу и вытянув ногу на подушках.

Г-жа Дюбарри сбежала по лестнице еще проворней, чем поднялась, однако на сердце у нее оставался неприятный осадок, оттого что она — она, которая просто ради удовольствия поколачивала короля Франции, — вынуждена была уступить старой сутяжнице.

Проходя мимо большой залы, она заметила Жана, который, очевидно чтобы не возбуждать подозрений тем, что так долго тут засиделся, приканчивал уже вторую бутылку.

Увидев невестку, он вскочил со стула и ринулся к ней.

— Ну что?

— Как сказал маршал принц Саксонский, демонстрируя его величеству поле битвы при Фонтенуа: «Узнайте, государь, глядя на это зрелище, сколь дорога и плачевна победа».

— Значит, мы победили?

— Как сказать. Перефразируя одного античного героя, еще одна такая победа, и мы разорены [110] .

— Но крестную мы заполучили?

— Да, только обошлось нам это почти в миллион.

— Ого! — протянул виконт Дюбарри, скорчив ужасающую гримасу.

110

Имеются в виду слова Пирра, царя Эпира (319–272 до н. э.), сказанные им после победы над римлянами при Гераклее (280), которую он одержал ценой огромных потерь: «Еще одна такая победа, и я погиб».

— Что поделаешь, выбора не было.

— Но это же черт знает что!

— Вот именно. Только будьте осторожны и не вздумайте гладить ее против шерсти, не то может оказаться, что все лопнет и нам придется заплатить вдвое против этого.

— Черт возьми, какая женщина!

— Римлянка!

— Эллинка!

— Кто бы она ни была, римлянка или эллинка, будьте готовы в три часа встретить ее и доставить ко мне в Люсьенну. Я не успокоюсь, пока она не будет сидеть у меня взаперти.

— Я не тронусь отсюда, — заверил г-жу Дюбарри Жан.

— А я лечу все приготовить, — сказала она и, усевшись в карету, крикнула кучеру: — в Люсьенну! А завтра я прикажу: в Марли.

— Однако, — промолвил Жан, провожая взглядом карету, — мы чертовски дорого обходимся Франции… Впрочем, это лестно для семейства Дюбарри.

36. ПЯТЫЙ ЗАГОВОР МАРШАЛА ДЕ РИШЕЛЬЕ

Король, как обычно, вернулся в Марли.

Не будучи таким рабом этикета, как Людовик XIV, который в любом придворном собрании стремился усмотреть повод проявить свою власть, Людовик XV во всяком обществе искал новизны, в стремлении к каковой был ненасытен, а главное, разнообразия лиц и развлечений, что ценил более всего, особенно если на лицах были улыбки.

Вечером того дня, когда произошла описанная в предыдущей главе встреча, а именно спустя два часа после того, как графиня Беарнская, на сей раз в точности сдержавшая обещание, была водворена в кабинет г-жи Дюбарри, король играл в карты в голубом салоне.

По левую руку от него сидела герцогиня д'Айен, по правую — принцесса де Гемене.

Его величество выглядел весьма озабоченным и по причине озабоченности проиграл восемьсот луидоров; получив вследствие проигрыша расположение к серьезным делам (Людовик XV, достойный потомок Генриха IV, чрезвычайно любил выигрывать), он в девять часов поднялся, дабы побеседовать в нише окна с г-ном де Мальзербом [111] , сыном экс-канцлера, в то время как г-н де Мопу, разговаривающий в нише окна напротив с г-ном де Шуазелем, с беспокойством наблюдал за их беседой.

111

Мальзерб Кретьен Гийом Ламуаньон де (1721–1794) — парламентский советник, президент податного суда, в 1770 и 1771 гг. направлял Людовику XV протесты против введения новых налогов, боролся за свободу печати, за что был отправлен в ссылку. При Людовике XVI стал министром внутренних дел, способствовал созыву Генеральных штатов. В 1794 г. был гильотинирован.

После того как король кончил игру, образовался кружок у камина. Принцессы Аделаида, София и Виктория, вернувшись после прогулки по садам, обосновались здесь вместе со своими придворными дамами и кавалерами.

И если вокруг короля, вне всяких сомнений занятого делами, поскольку всем была известна строгость нравов г-на де Мальзерба, так вот, если вокруг короля образовался круг армейских и флотских офицеров, высокопоставленных сановников, знатных особ и председателей различных советов, пребывавших в почтительном ожидании, то малый двор, собравшийся около камина, довольствовался самим собой и готовился к весьма оживленному разговору, перебрасываясь пока первыми репликами, подобными выстрелам, которые невозможно расценивать иначе, как легкую перестрелку, предшествующую баталии.

Главными в этом кружке, если не считать трех королевских дочерей, были дамы — г-жа де Граммон, г-жа де Гемене, г-жа де Шуазель, г-жа де Мирпуа и г-жа де Поластрон.

В тот момент, когда мы присоединяемся к этой группе, принцесса Аделаида рассказывала историю епископа, смещенного и содержавшегося под надзором. История, пересказывать которую мы воздержимся, была достаточно скандальная, тем паче для обсуждения принцессой крови, но в ту эпоху, что мы пытаемся описывать, богиня Веста [112] была отнюдь не самым почитаемым божеством.

112

Древнегреческая богиня домашнего очага, ее жрицы, весталки, обязаны были хранить целомудрие.

— Ну и что? — заметила принцесса Виктория. — Этот епископ уже почти месяц как получил здесь кафедру.

— Надо приготовиться к встречам еще худшего свойства, которые ждут нас у его величества, — заявила г-жа де Граммон, — если те, кто никогда не мог, но желает к нам прорваться, все-таки получат сюда доступ.

Уже по первым словам герцогини, а еще более по тону, каким эти слова были произнесены, все поняли, что она имеет в виду и на какую стезю хочет повернуть разговор.