Жозеф Бальзамо. Том 1

— Мне кажется, вы и без того обладаете изрядной ученостью.

— Да, ибо я знаю, что ничего не знаю, — сентенциозно ответил Жильбер, вспомнив изречение Сократа.

— А не будет нескромным, ежели я спрошу вас, мой юный друг, какую науку вы намерены изучать?

— Я считаю, сударыня, что самая достойная наука — это та, что дает человеку возможность приносить пользу себе подобным.

С другой же стороны, человек настолько ничтожен, что просто обязан постичь тайну своей слабости, дабы тем самым постичь тайну своего могущества. Я хочу когда-нибудь узнать, почему мой желудок не дал сегодня утром моим ногам идти; наконец, я хочу также узнать, не эта ли слабость желудка произвела у меня в мозгу тот гнев, ту горячку, тот припадок черной меланхолии, что сразил меня.

— О, вы станете превосходным врачом, и мне кажется, что уже сейчас вы изъясняетесь, как врач. Через десять лет я предложу вам пользовать меня.

— Постараюсь заслужить эту честь, сударыня, — ответил Жильбер.

Форейтор остановил лошадей. На почтовой станции не было ни одной кареты.

Дама принялась расспрашивать и узнала, что дофина проследовала здесь минут пятнадцать назад; в Витри она должна сделать остановку, чтобы сменить лошадей и позавтракать.

В седло сел новый форейтор.

Дама позволила проехать через деревню шагом, но, чуть только последний дом остался позади, обратилась к форейтору:

— Не сможете ли вы догнать поезд дофины?

— Смогу.

— До того как он прибудет в Витри?

— Они едут рысью.

— Но если мы поедем галопом…

Форейтор глянул на даму.

— Тройные прогоны! — крикнула она.

— С этого надо было начинать, — ответил форейтор. — Мы уже были бы в четверти лье отсюда.

— Вот тебе в задаток экю, чтобы наверстал упущенное.

Форейтор отклонился назад, дама наклонилась вперед, их руки встретились, и монета из ладони путешественницы перешла в ладонь возницы.

Лошади тут же пошли вскачь. Карета понеслась как на крыльях.

Пока перепрягали лошадей, Жильбер вышел, вымыл в водоеме руки и лицо, которые весьма выиграли от этого, пригладил свои великолепные волосы.

«По правде сказать, он недостаточно уродлив, чтобы стать лекарем», — подумала дама, с улыбкой глядя на Жильбера.

Он же мгновенно залился краской, словно догадавшись о мыслях, сопутствовавших этой улыбке.

Завершив переговоры с возницей, путешественница вернулась к беседе с Жильбером, чьи парадоксы, неожиданные высказывания и сентенции весьма забавляли ее.

Она от души хохотала над иными его ответами, от которых на версту несло философическим суемудрием, и лишь иногда прерывала разговор, чтобы взглянуть на дорогу. При этом нередко случалось, что ее рука касалась лба Жильбера либо круглое колено прижималось к его ноге, и тогда путешественница искренне наслаждалась, наблюдая, как вспыхивают щеки будущего врача, что составляло полный контраст его потупленному взору.

Так проехали примерно лье. Вдруг дама радостно вскрикнула и ринулась на первое сиденье, не соблюдая на сей раз никаких предосторожностей, в результате чего упала всем телом на Жильбера. Она увидела последние экипажи поезда дофины, возглавляемого двумя десятками карет, которые медленно поднимались по длинному склону, почти все пассажиры вышли из экипажей.

Жильбер высвободился из складок цветастого платья, просунул голову даме под руку, встал коленями на переднее сиденье и принялся высматривать среди бредущих вверх маленьких фигурок м-ль де Таверне.

Ему показалось, что он узнает чепец Николь.

— Сударыня, мы догнали, а что дальше? — осведомился возница.

— Теперь обгони их.

— Обогнать их невозможно, сударыня. Дофину не обгоняют.

— Почему?

— Потому что это запрещено. Черт возьми, перегнать королевских лошадей! Да меня на галеры сошлют.

— Послушай, дружок, делай, как знаешь, но их надо перегнать.

— Так вы, значит, не из свиты? — спросил Жильбер, до сих пор считавший, что его спутница просто-напросто отстала, и видевший причину спешки в желании как можно скорее присоединиться к дофине.

— Любознательность похвальна, но нескромность достойна порицания, — ответила ему дама.

— Простите, сударыня, — покраснев, извинился Жильбер.

— Так что будем делать? — поинтересовалась дама у форейтора.

— Поедем за ними до Витри, а там, если ее высочество сделает остановку, попросим позволения проехать.

— Да, но тогда они спросят, кто я, и узнают… Нет, так не пойдет. Поищем другой способ.

— Сударыня, — обратился к ней Жильбер, — если вы позволите мне высказать предложение…

— Высказывайте, друг мой, высказывайте. Если оно удачно, я ему последую.

— Надо поехать какой-нибудь окольной дорогой, которая обходит Витри, и таким образом мы окажемся впереди дофины, не выказывая ей непочтения.

— Мальчик говорит дело! — воскликнула молодая дама. — Кучер, есть тут какая-нибудь окольная дорога?

— А куда надо ехать?

— Да куда угодно, лишь бы обойти дофину.

— А, понятно, — отвечал кучер. — Тут сейчас направо будет дорога из Маролля, которая минует Витри и выходит к тракту в Ла-Шоссе.

— Браво! — вскричала дама. — Это то, что нам нужно!

— А известно ли вам, сударыня, что, поехав в объезд, я сделаю двойной перегон? — поинтересовался форейтор.

— Если мы будем в Ла-Шоссе прежде дофины, получишь два луидора.

— Сударыня, а вы не боитесь сломать карету?

— Не боюсь. Если карета сломается, я поскачу верхом.

И вот, свернув направо, берлина съехала с тракта на ухабистый проселок и покатила вдоль белесой речушки, впадающей в Марну между Ла-Шоссе и Мютиньи.

Форейтор сдержал слово: он сделал все, что было в человеческих силах, не только для того, чтобы разбить карету, но и для того, чтобы она доехала до места.

Раз двадцать Жильбер сваливался на свою спутницу, да и она не меньше падала в его объятия.

Правда, теперь Жильбер сумел быть учтивым до такой степени, что не выказывал смущения. Он уже так владел собой, что рот его не расплывался всякий раз в улыбке, хотя глаза и говорили молодой женщине, что она прекрасна.

Из тряски и уединения очень скоро родилась душевная близость; и к концу второго часа езды по проселку Жильберу уже казалось, будто он знаком со своей спутницей по меньшей мере лет десять, да и она могла бы поклясться, что знает Жильбера со дня его рождения.