Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
— Он уже сообщил мне крайне важные сведения.
— О ком?
— О дофине, а только что, и вы сами были тому свидетелем, назвал имя вашего противника.
— Ладно, пусть остается.
Тут как раз подоспел Жильбер с платком, смоченным в ледяной воде.
Холодный компресс, наложенный на руку, принес, как и предвидел Жильбер, большое облегчение виконту.
— Ей-богу, он оказался прав: мне стало лучше, — объявил виконт. — Что ж, поговорим.
Жильбер закрыл глаза и навострил уши, но был обманут в своих ожиданиях. На предложение брата поговорить Шон ответила на том ярком и пылком диалекте, что приводит в отчаяние парижан,
Как ни старался Жильбер владеть собой, все же он выдал свою досаду непроизвольным жестом, который не ускользнул от внимания Шон, и она в утешение ласково ему улыбнулась.
И эта улыбка заставила Жильбера осознать одно весьма лестное для него обстоятельство: он, никто, ничтожество, вызвал уважительное отношение виконта, к которому благоволит король.
Ах, если бы Андреа увидела его в этой прекрасной карете!
Жильбер просто раздувался от гордости.
Что же касается Николь, о ней он даже не вспомнил.
Брат и сестра продолжали говорить по-провансальски.
— О! — вдруг воскликнул виконт, наклонясь к дверце кареты и глядя назад.
— Что такое? — спросила Шон.
— За нами скачет арабский жеребец!
— Какой арабский жеребец?
— Тот, которого я хотел купить.
— Смотрите-ка, на нем скачет женщина, — удивилась Шон. — Что за прелесть!
— Вы о ком — о женщине или о лошади?
— О женщине.
— Окликните ее, Шон. Может быть, вас она не испугается так, как меня. Я дам за коня тысячу пистолей.
— А за женщину? — со смехом поинтересовалась Шон.
— Ради нее я готов разориться… Ну, окликните ее!
— Сударыня! — крикнула Шон. — Сударыня!
Но женщина с огромными черными глазами, закутанная в белый плащ, в серой фетровой шляпе, украшенной длинными перьями, промчалась стрелой по другой стороне дороги, покрикивая:
— Avanti [62] , Джерид! Avanti!
— Итальянка, — заметил виконт. — Красивая женщина, черт побери, и, не будь мне так больно, я бы выскочил из кареты и помчался следом за ней.
— Я знаю ее, — сообщил Жильбер.
— Поди ж ты, этот юный крестьянин — прямо-таки альманах здешней провинции: знает всех и вся!
— Как ее зовут? — спросила Шон.
— Лоренца.
— И кто она?
— Жена колдуна.
62
Вперед (итал.).
— Какого колдуна?
— Барона Жозефа Бальзамо.
Брат и сестра переглянулись.
Взгляд сестры, казалось, говорил: «Ну что, я была не права, оставив его?» «Признаю: права», — ответил взглядом брат.
23. УТРЕННИЙ ВЫХОД ГРАФИНИ ДЮБАРРИ
Теперь с позволения читателя покинем м-ль Шон и виконта Жана, скачущих в почтовой карете по дороге в Шалон, и пригласим его заглянуть к другой особе, принадлежащей к тому же семейству.
В тех покоях Версаля, где прежде жила мадам Аделаида, дочь Людовика XV, сей государь поселил теперь г-жу графиню Дюбарри, вот уже год или около того состоявшую его любовницей; впрочем, прежде чем произвести этот государственный переворот, он заранее обдумал, как к этому отнесется двор.
Фаворитка, с ее простотой, непринужденностью, веселым характером,
неисчерпаемым обаянием, кипучей фантазией, преобразила молчаливый дворец в бурлящий мир, обитатели коего были привечаемы только при условии, что будут находиться в непрестанном и как можно более веселом движении.Из ее скромных покоев, скромных, разумеется, если помнить о могуществе их обладательницы, поминутно исходили то распоряжения о празднествах, то приказы об увеселительных прогулках.
Величественные лестницы этой части дворца, должно быть, без устали дивились неслыханному притоку посетителей, которые с самого утра, то есть с девяти часов, разряженные и сияющие, спешили наверх, чтобы смиренно притулиться в передней, набитой всякими редкостями, из которых наиболее редкостным был идол, для поклонения коему избранные допускались в святилище.
Часов в девять утра, то есть в час утреннего священнодействия, на другой день после сцены у въезда в деревню Ла-Шоссе, Жанна де Вобернье, именовавшаяся также мадемуазель Ланж, а затем графиней Дюбарри благодаря господину Жану Дюбарри, своему старинному покровителю, в пеньюаре из вышитого муслина, под которым сквозь пену кружев угадывались ее округлые ноги и мраморные плечи, восстала из постели не то что подобная Венере, нет! Для человека, предпочитающего действительность выдумке, она была куда прекраснее Венеры.
Изумительно вьющиеся каштановые волосы золотистого оттенка, белая атласная кожа в лазурных прожилках, глаза подчас томные, подчас проницательные, маленький алый рот, словно нарисованный кисточкой, обмакнутой в чистейший кармин, рот, открывавший два ряда жемчужин; ямочки на щеках, на подбородке, на пальцах; шея достойная Венеры Милосской, гибкая, как ива, и в меру полная, — вот то, что позволяла госпожа Дюбарри узреть избранным, кои допускались к малому выходу; и его величество Людовик XV, допущенный к ночным таинствам, также не пренебрегал случаем прийти полюбоваться ею с утра, руководствуясь, подобно всем прочим смертным, пословицей, советующей старикам не упускать крошек, падающих со стола жизни.
Фаворитка проснулась уже довольно давно. В восемь она позвонила, распорядилась, чтобы в опочивальню к ней понемногу впустили солнечный свет, первого из ее придворных, — сперва сквозь плотные занавеси, затем сквозь более тонкие. Ярко светившее в тот день солнце было к ней допущено и, памятуя о своих славных мифологических победах, принялось ласкать прелестную нимфу, которая вместо того, чтобы убегать, подобно Дафне [63] , от любви богов, бывала подчас настолько человечна, что снисходила к любви смертных. Она не обнаружила ни следа припухлости на лице, ни следа сомнения в блестящих, как карбункулы, глазах, с улыбкой вопрошавших маленькое ручное зеркальце, оправленное в золото и усеянное жемчугом, и ее гибкое тело, о коем мы попытались дать представление, выскользнуло из постели, где покоилось, убаюкиваемое сладчайшими грезами, на горностаевый ковер; там ножки, которые сделали бы честь и самой Золушке, встретились с двумя руками, каждая из коих держала по туфельке — одна такая туфелька обогатила бы дровосека в том лесу, где родилась Жанна, если бы дровосек вдруг нашел эту туфельку.
63
В греческой мифологии нимфа, отвергшая любовь бога Аполлона и превращенная богами в лавр.