Жрецы
Шрифт:
– Неплохо, - благосклонно кивнул Громовержец.
– Дальше!
– А дальше ты, высокогремящий, страшно разгневаешься на свою ревнивую жену и подвесишь ее меж небом и Геей на серебряных - нет, лучше на золотых!
– цепях вверх ногами (Гера пыталась возражать, но Зевс одернул супругу, видимо, вдохновленный идеей Мома). Одновременно оповестим всех жрецов, пифий, прорицателей и базарных попрошаек, что в Семье случился грандиозный скандал - поверят как миленькие, в первый раз, что ли?! Геракл в море, Гера в воздухе, Зевс в гневе, Гериных защитников молниями на Землю посшибал, те врассыпную... к Флегрейским Дромосам, о чем умолчим! Так и до Гигантов дойдет:
– Одобряю, - даже зная, что советы правдивого ложью Мома частенько заводят следующего им в тупик, Громовержец многозначительно обвел Семью взглядом.
– Особенно насчет цепей... ну, где там у нас в Эгейском море ближайший Флегрейский Дромос? На острове Косе? Тогда, пожалуй, не будем медлить. Арей в резерве - сам напросился, Гефест - бегом в кузницу за цепями, Мом-насмешник...
– Я с Атой [Ата - богиня обмана] к Гипносу сбегаю, - Мом потирал руки, скрывая лихорадочный блеск в глазах.
– Пускай братец лживые сны выпускает - шутка ли, всей Элладе головы заморочить! А ты, Скипетродержец, начинай, что ли?!
Зевс кивнул в очередной раз, подумал и как-то неуверенно полыхнул первой молнией.
Вторая пошла уже значительно лучше.
7
...Рыжий Халкодонт, сын рыжего Антисфена, всегда считал себя героем. Ну и что, что козопас? Зато - главный. Ну и что, что не сын бога? И даже не внук. Зато в колене эдак шестом-седьмом боги в его роду были непременно. Не Посейдон, так Аполлон, не Аполлон, так Зевс-Бык - этот если какую бабу не осчастливил, так лишь по забывчивости. А впрочем, в предках ли дело? Герой - он и в Эфиопии герой, а на острове Косе - и подавно.
И вообще: рыжие - они все герои.
Так что когда пастухи среди ночи донесли Халкодонту, что под грохот бушевавшей грозы к западному берегу приближается неизвестный корабль, колебания не отяготили Халкодонтову душу.
"Пираты!
– решил давно томившийся жаждой крови доблестный козопас. Подлые грабители! Кто сказал, что на Косе взять нечего?!
– я-то знаю, что есть! И знаю, что боги на нашей стороне! Сам великий Зевс рассеял молнией ночной мрак, дабы мои люди вовремя увидели коварных врагов! Вперед, косцы! Вперед, сограждане! Не посрамим скал отечества!"
И не посрамил.
Отослав гонца к местному басилею Эврипилу, который считал себя сыном Посейдона (с тем же правом, что и Халкодонт), воинственный козопас приказал вооружиться всей пастушьей братии, после чего занял выгодную позицию на крутых прибрежных утесах. Заготовив камней для метания в достаточном количестве - дротиков и стрел было гораздо меньше, чем хотелось - Халкодонт перевел дух и, дождавшись очередной вспышки молнии, всмотрелся в бушующее море.
Пятидесятивесельное пиратское судно шло прямиком в небольшую бухточку, окруженную скалами, где засели пастухи-воины.
Еще нетерпеливому герою померещился невдалеке силуэт второго корабля, но Халкодонт мгновенно забыл о мелькнувшем видении, поскольку пиратское судно уже скрежетало днищем по песку, приставая к берегу.
"Могли бы и в скалы врезаться", - с некоторым сожалением подумал защитник Коса, взвешивая на ладони увесистый камень и прицеливаясь в голову здоровенного полуголого грабителя, первым спрыгнувшего на берег.
Если бы кто-нибудь сказал сейчас рыжему Халкодонту, сыну рыжего Антисфена, что камень в его руке является камнем преткновения на пути осуществления хитроумного плана, задуманного Момом-Эвбулеем [Эвбулей досл. "добрый
советник", эпитет многих богов] и одобренного лично Зевсом, - наш герой очень удивился бы.И был бы прав.
Лихас первым сообразил, что происходит, когда Алкид, как подкошенный, рухнул на прибрежный песок. Небо распороло огненное лезвие, парень глянул вверх и сквозь косые полосы хлеставшего вовсю дождя увидел человеческие силуэты на вершинах утесов, откуда летели камни и дротики.
– Щиты!
– заорал Лихас во всю мочь, прыгая к поверженному Алкиду и пытаясь прикрыть его собственным щитом.
– Закрывайтесь щитами! Лучники, стреляйте по скалам!
Сам Лихас лука не имел, поскольку стрелял плохо, а умение метать ножи или любимый крюк на веревке сейчас не значило ничего.
– Стой!
– парень дернул за ногу пробегавшего мимо воина, чей щит выглядел достаточно большим.
– Помоги прикрыть!
Последние слова он добавил второпях, поскольку шлепнувшийся рядом с Лихасом воин уже собирался высказать все, что он думает по поводу такого приглашения, подкрепив сказанное действием.
Впрочем, случайный напарник оказался понятливым, и двумя щитами им удалось достаточно надежно прикрыть и себя, и распростертого на песке Алкида. Только после этого Лихас склонился к своему кумиру и приложил ухо к его груди.
– Жив!
– с невыразимым облегчением выдохнул парень.
– А кто это?
– запоздало поинтересовался воин; судя по произношению арголидец, один из людей оставшегося на палубе Оиклея.
– Мой лучший друг, - прошептал ему на ухо Лихас, справедливо решив не уточнять во избежание паники.
Берег уже был усеян телами раненых и убитых - щиты плохо помогали от камней, сыплющихся на головы со всех сторон - грохот ударов сливался с оглушительными раскатами грома, крики и стоны тонули в драконьем шипении разбивающихся о скалы волн, и холодный дождь яростно хлестал море, землю и мечущихся людей неумолимой плетью надсмотрщика за рабами.
"Интересно, в Аиде будет так же или еще хуже?" - подумал Лихас, наблюдая, как из-за западных утесов выворачивают хорошо вооруженные косцы с копьями наперевес - гвардия подоспевшего басилея Эврипила - и, присоединяясь к прыгающим вниз пастухам, направляются к попавшим в ловушку покорителям Трои.
"Пора", - решил Зевс, открывая Дромос.
Гроза бушевала уже чуть ли не по всей Элладе, жрецы и пифии в храмах, закатив глаза в экстазе прозрения, вещали об ужасных событиях, разыгрывавшихся на Олимпе, весть эта передавалась из уст в уста, наверняка дойдя и до тех, кому она, собственно, предназначалась - короче, все шло как надо.
И владыка богов и людей бодро шагнул в запульсировавший серебристым светом кокон Дромоса.
На той стороне в лицо Олимпийцу немедленно ударил пронзительный ветер, его с головы до ног окатило дождем, который он сам же и вызвал, и несколько дротиков просвистело совсем рядом - впрочем, поведение непочтительных стихий, как и оружие смертных, Зевса не интересовало.
Ему нужно было свое оружие.
Ему был нужен Геракл.
Подсветив себе причудливо разветвившейся молнией, в ее жутковатом, сине-белом блеске Зевс увидел распростершееся у самой черты прибоя могучее тело; и щуплого молоденького воина, из последних сил отбивавшегося от подступавших врагов, не давая им приблизиться к беспомощному сейчас Гераклу. Еще один солдат лежал в двух шагах от Громовержца, между богом и его целью, нелепо ткнувшись лицом в мокрый песок, и из спины убитого торчал обломок копья, пригвоздившего человека к негостеприимному берегу.