Жрица моря
Шрифт:
Глава 29
Итак, мы с Молли начали нашу семейную жизнь: я — в своей комнате, а Молли — внизу, где жила Салли. Не могло быть и речи о том, чтобы спать вместе, так как человеку, пытающемуся заснуть в моем присутствии (если он, конечно, предварительно не получил наркоз) ничего не стоило заработать нервный тик, поскольку во сне я обычно сопел и хрипел, как бульдог, а если заснуть не удавалось, то приходилось бродить по комнате. Лунная сторона событий постепенно сошла на нет, будто ее не было вовсе.
Обновление «Дома у кедра» продвигалось медленно, так как особняк требовал значительных переделок. Это не вызывало у меня сильного недовольства, ведь дом достался мне практически даром. Кроме того, забастовка в промышленности, производящей стройматериалы, привела к их дефициту. По правде говоря, у меня, возможно, не хватало
Для такой активной девушки, как Молли, в моем холостяцком жилище работы было немного; прибавьте к этому молоденькую служанку, которая замечательно справлялась с обязанностями нашей горничной. Поэтому Молли предложила свою помощь Скотти (который после Пасхи едва выбрался на работу), чтобы ему не пришлось растолковывать все заново новой секретарше, еще не придя в себя после болезни. Так или иначе, но она осталась работать у нас. Единственным отличием от добрачного периода было то, что теперь Скотти не выплачивал ей жалование, а она больше не называла меня "мистер Максвелл". Собственно говоря, она вообще никак меня не называла, при этом проявляя чудеса изворотливости, дабы не называть меня по имени.
Конечно, теперешние условия жизни устраивали ее гораздо больше, чем те, которые были раньше. Я не колотил ее, как Макли, и ей не требовалось вставать ко мне столь же часто, как к ее матери. Кроме того, моя профессия не требовала от меня убивать живых тварей в собственном доме — во всяком случае, с помощью топора (хотя, должен признаться, нам удалось косвенно сократить продолжительность доброго десятка жизней). Скотти считал, что наиболее подходящим жилищем для меня был бы адский котел. Молли много читала; кроме того, мы настолько увлекались радио, что иногда даже включали его за едой. Я лично считаю, что Молли спасла ее работа, а для меня спасением была миссис Макли. Все-таки есть что-то обязывающее в слове, данном умирающей женщине, к которой вы испытываете искреннее уважение. У меня не было никакого желания предстать пред райскими вратами с багровым носом пьяницы; к тому же, я часто мысленно обращался к ней по поводу моих отношений с Молли.
Я надеялся, что мы будем счастливы, когда появятся дети, — но перспективы в этом были весьма неутешительными. Странно: лишенным святого благословения людям ничего не стоит заняться воспроизведением себе подобных; но если вашим единственным утешением является создание полноценной семьи, из этого ничего не выходит. Более того, попытка обвинить в этом Маленького Друга лишь усугубляет результат.
Думаю, что больше всего Молли была счастлива, когда у меня начинались приступы. В такие моменты она иногда брала мою руку в свои и взирала на меня со странным выражением на лице. Поскольку говорить у меня в то время не получалось, я не мог спросить ее, что значат ее взгляды; после приступа же это казалось мне не той темой, которую стоит обсуждать — во всяком случае, мне. Я был ужасно застенчив, а Молли — очень скромна, так что прогресс в наших отношениях двигался черепашьим шагом. Условия, в которых мы жили, могли бы идеально подойти для каких-нибудь Дарби и Джоаны, души не чаявших друг в друге в канун золотой свадьбы, — но для такой девушки, как Молли, все это было чертовски трудно. «Воспряньте, о непонятые, ибо окончились ваши беды». Мне было очень жаль ее. Вся моя собственная юность прошла непонятой, так что я прекрасно знал, что это такое; но что я мог поделать? Кладовая уже давно пустовала.
По опыту общения с Морган я знал, какими могут быть отношения между мужчиной и женщиной. Тогда из моей любви к Морган ничего не вышло; более того, я знал, что ничего и не выйдет — и все-таки она осветила всю мою жизнь. Как бы ни было мне больно впоследствии, я никогда не жалел об этом. В браке должно было зародиться что-то, чего не было у нас с Молли, но мы ничего не делали, чтобы изменить это, чтобы между нами появилось нечто, столь ясно и четко описанное в молитвеннике. Иными словами, между нами так и не вспыхнула та самая искра, тогда как, едва увидев Морган, я почувствовал, что искра не только возгорелась, но и рассыпала вокруг мириады себе подобных. Это не относилось
ни к телу, ни даже к человеческим эмоциям; вместе с тем, оно также не имело ничего общего ни с разумом, ни с духовностью. Так что же это было тогда?Теперь я понимал, почему старина Коук сбежал однажды вместе с крашеной кудесницей. Однажды, когда я покупал в кондитерской конфеты для Молли, девица за стойкой спросила меня:
— Похоже наша маленькая прогулка на автомобиле теперь накрылась, не правда ли, мистер Максвелл?
— Думаю, что вам лучше спросить об этом у моей жены, — ответил я. В ответ продавщица захихикала.
Надо признать, однако, что она была не так уж неправа; хотя я мог закрыть рот и ей, и себе, прежде чем решился бы на такое — ведь я чувствовал огромное уважение к Молли, — я готов был поклясться, что продавщице хватило лишь одного профессионального взгляда, чтобы заметить мое состояние. Меня поразила мысль о том, что Молли, как бы много я ни думал о ней, все же не вызывала никакого волнения в моем сердце — тогда как крашеные кудесницы, безусловно, привлекали меня. Причина этого оставалась для меня абсолютной загадкой, ибо это было последним, что я мог от себя ожидать.
На примере животных легко пронаблюдать, как их использует Природа. Мы привыкли думать, что человек гораздо лучше того же воробья — отличаясь разве что совершенно иными принципами строения тела, — но это совершенно не так. Достаточно взглянуть на самца-воробья, чтобы убедиться в этом. Природа подталкивает нас сзади — и мы называем это романтической влюбленностью. Мы говорим о том, что запутались в сетях любви, как будто любовь имеет четкое географическое положение, подобно пруду; на самом деле ключи любви бьют внутри нас; когда же мы переполняемся любовью вследствие избыточного ее давления, то спешим излиться, далеко не всегда обращая внимание на готовность любимого нами человека к этому; когда же в результате этого случается трагедия — мы обвиняем все и вся, за исключением разве что Природы. Но ведь Фрейд утверждает, что в человеке невероятно много от природного начала.
Старина Коук пытался дополнить свой рацион в местной кондитерской лавке, в результате чего социальная сторона его брака превратилась в фук — только глупец не мог бы этого предвидеть. С другой стороны, я, даже пальцем не дотронувшись до Морган, тем не менее оплодотворил свою душу. Мы знаем: для того, чтобы яйцеклетка превратилась в ребенка, необходимо кое-что дать и кое-что взять в физическом плане; но чтобы брак был успешным, необходимо, чтобы произошли определенные изменения на уровне гораздо более тонких планов.
Я ломал себе голову над попытками добиться этого, стараясь определить, к чему клонила Морган. Я знал, что у нее в голове жила совершенно четко оформленная идея того, что ей надлежало делать, и она рассматривала наши с ней отношения как вершину всего происходящего. С точки зрения моего использования это был далеко не самый гуманный вид вивисекции, хотя из последнего письма Морган я знал, что у нее все получилось замечательно.
Морган сознательно позволила мне влюбиться в нее — это было очевидно. Нельзя сказать, что это представляло определенные трудности, ибо Дикфорд мог предложить крайне мало других вариантов; но ведь Морган вполне могла уклониться от этого, если бы сама того хотела. Для меня было странно: она не желала любви, хотя, с одной стороны, была доброй, а с другой — никогда не сделала бы того, что она все-таки совершила, от скуки. У меня возникло ощущение, что она преднамеренно ожесточала себя, дабы я почувствовал себя ужаленным, — ведь ей светила великая цель, подобная той, которая была перед Лунным Жрецом, забравшим Морган из Атлантиды.
Приближалось наше первое Рождество вдвоем, о котором я давно думал со страхом. Этот праздник был одновременно годовщиной ухода Морган — я так и не смог назвать это смертью, так как не был уверен, мертва она или нет — и рождественские колокола и колядки ассоциировались в моем мозге с теми тяжелыми днями. Кроме того, мне нужно было устроить рождественский праздник для Молли. В городе мы везде чувствовали себя париями. В обычном состоянии это не огорчало ни меня, ни, думаю, ее (во-первых, по причине ее отца, а во-вторых — по причине отчима); но ближе к Рождеству это чувствовалось все заметнее: каждый желал другому мира и добра, в то время как сам был этого лишен. Я даже думал, что если в этом году сестра вновь пригласит меня на вечеринку «Союза девушек», то я, наверное, соглашусь. Но даже она не вспомнила о нас! Она так никогда и не простила мне, что я, избив ее, отказался идти в тюрьму.