Жуков. Портрет на фоне эпохи

Жукову повезло. Он побывал на территории, которую немцы еще не успели занять, но где они вполне могли находиться. Вместо того чтобы спешить к Москве, их основные силы, включая треть мобильных соединений, были заняты закупориванием и последующей ликвидацией Вяземского и Брянского котлов. Свою роль сыграла погода: пошли дожди. Уже 9 октября грязь сделала непроходимыми тропинки и дороги с грунтовым покрытием. Начавшаяся распутица спасла Москву от быстрого захвата. «Последующие недели, – пишет Гудериан, – прошли в условиях сильной распутицы. Колесные автомашины могли передвигаться только с помощью гусеничных машин. Это приводило к большой перегрузке гусеничных машин, не предусмотренной при их конструировании, вследствие чего машины быстро изнашивались. Ввиду отсутствия тросов и других средств, необходимых для сцепления машин, самолетам приходилось сбрасывать для застрявших по дороге машин связки веревок. Обеспечение снабжением сотен застрявших машин и их личного состава должно было отныне в течение многих недель производиться самолетами» [474] . Танки оказались вынужденными двигаться по немногим остававшимся проходимыми дорогам, на которых каждый взорванный мост, любое сопротивление вызывали гигантские пробки и увеличивали отставание от намеченных планов. Жуков это быстро понял и часть находившихся в его распоряжении небольших сил направил оборонять Можайск, Волоколамск и Наро-Фоминск – места, где сходились основные дороги, которые теперь были закупорены. Не имея возможности обойти эти преграды, немцы были вынуждены остановиться и штурмовать их в лоб, неся большие потери.

474

Гудериан Г. Воспоминания немецкого генерала. М.: Центрполиграф, 2007. С. 104.

Лида – «вторая жена»

Не зная обо всех этих трудностях, заместитель Геббельса доктор Дитрих заявил 9 октября на пресс-конференции в Берлине, что Красная армия разгромлена и что «Советская Россия в военном отношении побеждена». Газеты нейтральных стран и государств оси вынесли эту новость на первую полосу. Словно эхом этим словам прозвучало принятое в тот же день ГКО решение о минировании важнейших зданий в Москве. Специальная комиссия НКВД представила Сталину список из 1119 объектов, подлежащих уничтожению: метро, мосты, телеграф, телефон, гостиницы, вокзалы, электростанции, водопровод, продовольственные склады… Жизнь в городе должна была стать для оккупантов невыносимой. 10-го ГКО принял решение о немедленной эвакуации московских предприятий за Урал.

Хотя Сталин и принимал подобные меры, он не собирался сдавать Москву без боя. А в его представлении руководить этим сражением мог только один человек: Жуков. Никому другому, как ему казалось, было не под силу справиться с этой задачей. Ворошилов, Буденный и даже Тимошенко лишились его доверия, Конев и Еременко потерпели поражение, остальные генералы «поколения 40-го года» пока никак себя не проявили. И нельзя было повторять ту же ошибку, что была допущена под Вязьмой и Брянском, – разделять ответственность за сражение. 8 октября он назначил Жукова командующим Резервным фронтом. 10-го, после нескольких дней и ночей поездок по прифронтовой зоне, Жуков прибыл в штаб Западного фронта в Красновидово (северо-западнее Можайска). В 17 часов Сталин сообщил ему, что он назначен также и командующим Западным фронтом. «Конева можете оставить у себя», – словно с неохотой разрешил он.

Час спустя Жуков издал свой первый приказ окруженным армиям: пробивайтесь на восток! В котле царил настоящий ад. Тысячи раненых умирали под открытым небом. Не осталось ни боеприпасов, ни продовольствия. И все равно они пытались контратаковать. Тщетно. Немцы сжимали кольцо, бросив против окруженных всю свою авиацию и артиллерию. Сопротивление прекратилось 13 октября. Окруженные армии оттянули на себя 18 немецких дивизий на целую неделю. Этого мало, но и это принесло пользу, потому что Жукову требовалось время для организации обороны: «10 октября, когда я был назначен командующим Западным фронтом, мы имели всего лишь 90 тысяч войск и один выстрел (снаряд. – Н. С.) на пушку в день…» [475] То есть немцы имели 10 – 15-кратное превосходство в живой силе.

475

Светлишин Н. Указ. соч. С. 87.

Мучения майора Шабалина, оказавшегося в Брянском котле, продолжались до 20 октября. Он спал в грязи, голодал, мерз, его одежда превратилась в лохмотья. С несколькими бойцами, отказавшимися сдаться, он бродил по болотам. Его левая нога распухла и причиняла ему жуткую боль. Повсюду валялись горы трупов, огромное количество брошенного снаряжения. Офицеры стрелялись. «Население в этих деревнях принимает нас не очень дружелюбно», – записал он в дневнике. 20 октября майор Шабалин погибнет вместе с генералом Петровым возле Голинки при попытке прорыва из окружения. Дневник немцы обнаружат на его трупе.

На ближайшее будущее Жукова заботило в первую очередь восстановление стабильной работы его штаба и перевод его в такое место, где он будет застрахован от немецкой атаки. 11 октября он перевел его в Алабино, близ Апрелевки (50 км от Москвы), а затем еще на 10 км восточнее, в Перхушково, лучше оснащенное средствами связи. Там штаб разместился в красивом доме конца XIX века. В интервью, данном в 1971 году [476] , Жуков уверял, будто не собирался отводить штаб еще дальше в тыл, потому что это подорвало бы в войсках уверенность в победе. Однако, по независимым друг от друга и совпадающим свидетельствам Голованова, Штеменко и Молотова, Жуков все-таки просил перевести штаб фронта к Генеральному штабу в Арзамас, в 200 км восточнее Москвы, а свой передовой командный пункт – к Белорусскому вокзалу, в центре столицы. По свидетельству Штеменко, «Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он займет его место». По рассказу Голованова, вождь будто бы сказал посланцу Жукова: «Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? […] Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве» [477] .

476

Беседа с В. Песковым // Комсомольская правда. 1971. 2 декабря.

477

Чуев Ф. Солдаты империи. С. 221.html (19 декабря 2011).

В данном случае прав был Жуков. В некоторые моменты немцы оказывались менее чем в 8 км от его КП. Он постоянно опасался нападения и того, что в самый разгар сражения придется перебираться на другой командный пункт – начиная с 22 июня эта ситуация повторялась много раз, к огромному ущербу для советских войск. Но теперь он был прикован в Перхушково приказом Верховного главнокомандующего. Возможно, когда артиллерия германской IV армии открыла массированный огонь, он вспомнил Пьера Безухова, героя «Войны и мира», который менял в Перхушково лошадей, уже чувствуя, как земля дрожит под ногами от бородинской канонады. А пять дней спустя враг вошел в Москву…

Но литература в то время наверняка занимала Георгия Константиновича меньше, чем поиск других развлечений. В середине октября он обзавелся «второй женой», Лидой. Она стала третьей женщиной, занимавшей большое место в его жизни. Он не виделся с Александрой с 29 июня, когда его семья была эвакуирована в Куйбышев. Письма, которые он писал семье, были адресованы дочерям, «Эрочке и Эллочке» [478] – признак того, что отношения с супругой были не лучшими. Можно предположить, что после его разрыва с Марией Волоховой они никогда не были хорошими. Как и почти все командиры Красной армии, он завел себе любовницу из числа женского военного персонала – ППЖ (походно-полевую жену). Даже будущий диссидент Лев Копелев, любящий муж и отец, не мог удержаться, чтобы не завести «фронтовую жену». Чтобы склонить к сожительству понравившуюся ему телефонистку, капитан Копелев нашел аргументы, от которых не отказался бы и генерал Жуков: «Я ей сказал, что, поскольку мы будем работать вместе день и ночь и непременно станем спать вместе, то зачем откладывать? Может быть, нас убьют одним снарядом?» [479] Бучин, следовавший за своим генералом по пятам и оказывавший ему мелкие услуги, так описал их встречу: «В самые мрачные дни битвы за Москву, как солнечный лучик, появилась девушка лет двадцати, фельдшер. У Г.К. Жукова она, Лида Захарова, дослужилась за войну до звания лейтенанта медицинской службы. Более доброе, незлобивое существо трудно себе представить. Мы привязались к ней все, но она, конечно, никогда не забывала, что прислана следить за здоровьем Георгия Константиновича. Застенчивая и стыдливая, Лидочка терпеть не могла грубостей и положительно терялась, когда занятый по горло Георгий Константинович отмахивался от ее заботы. Иной раз уходила от него со слезами на глазах. Георгий Константинович по-своему сурово, в хорошем смысле любил Лиду. Тиранил, конечно, по-солдатски посмеивался над девицей, которую занесло к нам на войну. […] Безропотная, работящая, робко любившая грозного и громкого военачальника, который, увы, не укорачивал свой нрав даже с лейтенантом медицинской службы. Лида, наверное, ждала и так не дождалась, чтобы он стал другим» [480] .

478

Жукова М.Г. Маршал Жуков. Москва в жизни и судьбе полководца. С. 318.

479

Kopelev L. No Jail for Thought. Londres: Martin Secker & Warburg Ltd., 1977. P. 29.

480

Бунин А. Указ. соч. С. 36.

Безумная паника в Москве

Для Жукова абсолютным приоритетом было удержание Можайской линии, получившей название «Московский резервный фронт». Непрочная и прерывающаяся, она состояла из минных полей, пулеметных гнезд, противотанковых рвов и огневых точек – в основном земляных, реже бетонных. Она протянулась на 300 км от Калинина на Волге на севере до Калуги на Оке на юге, проходя через Волоколамск и Можайск, как раз позади Медыни. Командовал ею генерал НКВД Артемьев, командующий Московской зоной обороны (собственно город). Но 12-го, по просьбе Жукова, Ставка издала приказ, по которому Московский резервный фронт был включен в Западный фронт. Отныне в руках Жукова были все рычаги: битва за Москву будет выиграна или проиграна им и никем другим. Чтобы убедить его в этом, Сталин 20 октября лично вызвал главного редактора «Красной звезды» Давида Ортенберга и приказал ему: «Напечатайте в завтрашней газете фото Жукова».

Ортенберг был изумлен: газета никогда не публиковала фотографий военных, кроме как в связи с одержанными ими победами. Он не осмелился задать вопрос зачем и лишь спросил:

 – На какой полосе, товарищ Сталин?

 – На второй… Передайте «Правде», чтобы они тоже напечатали.

Много лет спустя Ортенберг расскажет Жукову, что он понял это как проявление милости: Сталин хотел показать своему генералу, что их конфликт, приведший к снятию Жукова с поста начальника Генштаба, исчерпан. «Наивный ты человек, – ответил ему Жуков. – Не по тем причинам он велел тебе напечатать мой портрет. Сталин не верил, что удастся отстоять Москву, точнее, не особенно верил. Он все время звонил и спрашивал меня: удержим ли Москву? Вот и решил, что в случае потери столицы будет на кого свалить вину…» [481]

481

Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 46–47.

У Сталина действительно были основания опасаться падения столицы. 7 октября Бок приказал ликвидировать Брянский и Вяземский котлы и одновременно ускорить наступление на Москву. Это было невозможно: сначала следовало уничтожить окруженные советские армии. Только 12 октября фон Бок посчитал, что может перейти ко второй стадии операции «Тайфун», целью которой было окружение столицы СССР. В германском командовании замолчали даже скептики, предпочитая держать свои сомнения при себе. Всех, от Берлина до Вязьмы, охватила победная эйфория. Гитлер приказал фон Боку указать день в октябре, в который он может лично прибыть для парада победы на Красной площади. План Бока, по немецкому обыкновению, заключался в окружении города танковыми соединениями с севера (III и IV танковые группы) и с юга (II танковая армия Гудериана).