Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Журнал «День и ночь» 2009 №4

Мисурин Антон

Шрифт:
* * *
Кончается сигарета. Дыханье всмятку, И душа закашлялась жить вприсядку. Сигарета кончилась. Больше нету. Я бросаю курить. Я сижу без света. Никого со мной. Зашторены шторы, И молчат неистово коридоры. Так и я молчу, я имею право Сохранить молчание кучеряво. Вот сижу, молчу и размер ломаю. Губы открываю, губы закрываю. Стены белые пахнут близостью, пахнут известью. Неужели я мусор, который забыли вынести?
* * *
Нечего жить, каждым вдохом длиннее зима. Я бы работать пошёл, только нет трудовой. По расписанию пить, не сходя с ума, И
по утрам безнадёжно страдать головой.
Глупое сердце всё так же стучит о тебе. Как объяснить? Как ребёнку: «Наш котик сдох». Глупое сердце изнашивается при ходьбе. Нечего жить, за выдохом следует вдох.
* * *
Всё у меня хорошо, как всегда, насовсем. Как у тебя? Я устал разговаривать в рифму В пыльной коробке привычно приветливых стен. Бумага впитала густую межстрочную лимфу. Больше сказать тяжело, да и нужно едва Жизнь утруждать, себя пересказывать снова. Всё, что мы скажем друг другу, — слова, Между которыми нет ни единого слова.
* * *
Я воздвиг себе памятник, или два. Я не помню где, и стихи безлицы. Изо рта выскальзывающие слова Не помогут сердцу остановиться. Рано утром стихи вызывают дрожь, Учащённое сердцебиение или хуже. После этих строк ничего не ждёшь… А разве мне было хоть что-то нужно?
* * *
Вдыхая выдох, выдыхая вдох, Пишу стихи тебе из ниоткуда. Вся водка вышла, а портвейн так плох, Что больше пить, пожалуй, я не буду И меньше тоже. Кончились слова, Хотя писать, казалось, только начал. Уходит свет, проходит голова. Глаза, незарифмованные, плачут.
* * *
Тяжело вдыхать, что выдохнул. Я привык. Нестерпимый свет глаза мне обжёг на славу, Но пока во рту шевелится родной язык, Выдыхаю стихи, набело и шершаво.
* * *
Как мы жили тогда в этой гавани гиблых поэтов, Ничего не сказав, до крови разодрав паруса? И дождём по губам начиналось бездомное лето, Зачеркнув имена, тишиной заглушив голоса. И мы шли навсегда, каждым шагом всё ближе к рассвету. Мы так ждали рассвет и просили тепла, как могли.. Как мы жили тогда в этой гавани гиблых поэтов? Мы писали стихи. А после, как водится, жгли.
* * *
Жизнь кончилась, другая началась. Я не припас обратного билета. И водки вышел годовой запас, А счастья нет, как водится, и нету. Одни стихи остались у меня, Растут слова неведомо откуда… А мне б ещё разок тебя обнять, Но я не буду.
* * *
Я улыбнусь холодными губами — И снова исчезать куда-нибудь, Молчание подкармливать словами И воздухом — свою худую грудь. И ты идёшь, ослепше и молчаще, Взгляд поднимая к лицам фонарей. И снег идёт, бессмысленно хрустящий, Всё холодней, всё дальше, всё быстрей. я не могу так больно говорить здесь только осень жёлтый свет снаружи растерянные листья тихо кружит и тускло спят по лужам фонари.

Руслан Сидоров

А помнишь, как апрельской ночью

Там, где в траве лежал велосипед, Скамейка — два пенька, доска меж ними; Где паровоз классический сипел И проносился мимо в млечном дыме; Где сросся со скворешней старый клён, Опавший осенью, поздней — заледенелый; Где думал, что влюблён (и был влюблён); Где снег ложился, белый, белый-белый,— Там всё по-прежнему: лежит велосипед, Под клёном двое мнутся неумело, Скворешни с паровозом только нет И белый-белый
снег — не белый.
* * *
Я вспомнил: мне снились опята И кто-то такой молодой, Ни разу ещё не женатый; Я вспомнил, как первый ледок На лужах, на жёлтых лужайках Хрусталиком звонким хрустел; Опята в лукошке лежали, И ветер свистел в бересте. Я вспомнил гранат костяники — Холодный и кислый огонь, И кедры, и пихты меж ними, И воздух, сцежённый тайгой; Замшелый и влажный валежник, Дворец муравьёв в полный рост, И золото солнца прилежно Рассыпалось в рос серебро. Я вспомнил: он шёл, притомившись. Калёную воду в реке… Я многое вспомнил, помимо Когда это было… …и с кем.
* * *
Всю ночь курил и вслух бранился, Бросая недочитанный журнал, Чтоб осушить глаза. И начинал, Точнее, продолжал. Супец варился. По-русски. В русской печке. Сам собой. Всё закидал. Поставил. Утром кушай. Роман же продолжался. Про любовь, Про нас с тобою. Будто кто подслушал. Как будто кто со свечкой подсмотрел. Как будто в душу кто залез и вынул Заначки все (ну хоть бы половину). Всю ночь горел, как шапка на воре. Всю ночь курил, тихонько матерясь. Роман же хэппи-эндом завершился. Ну слава богу! Это не про нас. Супец готов. Наваристый, душистый.

Январь 2003

Неброский блеск луны и снега Как незатейливый мотив Молчания — земли и неба. И лес заслушался… Затих. Свет серебра — неслышный голос, Жемчужный отсвет — диалог. Лишь бархат бересты колонн Волнует тишину и холод.
Стоящий посреди зимы Перед зачётом вне предмета Берёт у вечности взаймы Уроки холода и света.
* * *
Что бесхарактерность? — пространство, а характер Лишь линия в пространстве. И кораблик, Что по дуге торопится до порта, Допустим, будет первым мастер спорта. Бесспорно, предостаточно — но всё же Сама возможность, что представить можем Прибытье в порт, сам порт, портовый город, Портвейны, порно или же другое: Библиотеки, залы, оперетту… Пойти туда и взять с собой вот эту; Потом семья, потомки… делать дело, Рост знанья, состоянья, билдинг тела… Вот чёткая и честная черта Из точки в точку. Точка. Пустота. Ведя дугу в пространстве: «А что, если б» — Что я могу? Я солипсуюсь в эллипс.
* * *
Из нас собрали батальон, Мне дали старый «ундервуд», Шинель без розовых погон — Таких давно уже не шьют. Мы прошагали на перрон, Оркестр сыграл нам бодрый туш, И юный ротмистр Бальмонт Нёс романтическую чушь. И мы заполнили вагон, И «брехунок» оповестил, Что поезд на Парнасский фронт Отходит с третьего пути. Ходили фляжки по рукам, И пахло в тамбуре травой. Седой полковник Мандельштам Молчал нам о передовой… Прошли года, а не война — Кто вышел в чине, кто погиб, А кто сказал: «а на хрена?» И от своих побег к другим. Передовая, тишина… Парнасский фронт ночами тих, И поседевший старшина В хрущёвке тесной пишет стих. Он собирает свой призыв В опавших памяти листах. Не удержав хмельной слезы, Строфу он составляёт так: «Из нас собрали батальон, Мне дали старый „ундервуд“, Шинель без розовых погон — Таких давно уже не шьют…»
Поделиться с друзьями: