Журнал «День и Ночь» №3 2009 г.

Господствует сентябрь. На головах златятся кроны трепетно и влажно, министр дворник с древностью бумажной в совке идёт, и стелется трава… (Вчерась он был дровами на траве, отсюда уст переворотный смайлик и тремор длани. Общая помятость передаёт торжественный привет морщинистой сиюсекундной луже). А это я из дому выхожу, иду, иду, нет, всё-таки брожу по кружеву (а, между тем, снаружи всем кажется, что я иду себе на службу, может, просто раньше вышла…), а на ковре печальным счастьем вышит прошедших дней остановимый бег. Облик осени сквозит в ветках неба и в рогатом настороженном монстре, про который, говоря, что — троллейбус, понимают, что живой (одна морда чего стоит…). На дорогах разбросан хаотически хронический шелест, осень шепчется, шуршится белёсо, озирается, свернув себе шею. Осень, что это? Очнись, полюбуйся: у акации рожок пахнет сладко, он раздавлен пешеходом обутым, он оставлен миром в мокром осадке, неразборчиво помешан с листвою, и удар его пронзительно точен. Так охотятся на смерть из двустволки, обрывают речь серебряной точкой. Господи, отведи — беду, стрелу. Стрелочку — переведи, чтобы секунды, сбившись на миг один, снова построились в череду, мяту, ромашку, липу, душистый хмель в чайнике маленьком, вечером, перед — сном… Господи, воля Твоя… только — будь со мной, не оставляй меня, как наступит — смерть. в это пламя сквозящее мимо пространств заплывает зрачок и не видит другое голос хора церковного жаром костра опаляет всё нёбо сведённое горло расписного собора, а пламя летит — с фитилька в бесконечное странствие духа и становится звуком вон там на пути к тишине Его пламени ставшему слухом Роюсь в словарях, наслаждаясь прелью желтоватых листов в мелкой сыпи ятей. Ничего не поделаешь: гены предков. Книжный червь, точилище знаний, яблок, от которых многие же печали… Погружаюсь в буквы, что в черноземье, это ход наружу, он — нескончаем, потому что жить в словаре — блаженство. Покрываюсь росписью и, запретно табуретку томом увысив Даля, превращаюсь в книгу и в самый крепкий сон, мороз, маразм на лету впадаю. Бог — категория состояния (при глаголе бытия), исполненная любовью и свободой. А кто говорит о Боге, как об имени, знает, конечно, больше, но вот чувствует хуже. Сижу на кухне, чувствую себя плохо. Сквозь опыт безвозвратности, когда кричишь вдогонку, шаря по карманам, но вор — сбежал, и кажется нормальным закрыть глаза и отмотать назад секунду за секундой, размещая во времени события не так — идти быстрее или вовсе встать, чтоб отменить внезапное несчастье. Но мир нелепо крутится, живёт, смеётся, разговаривает, дышит, идёт вперёд, как вор, и если слышит твой крик — не обернётся на него.

Станислав Бельский Флореаль

Стёртая Русь. Колокола висят яблоками. Чёрствый хлеб из туч поливает святая вода. Путник седой, проходя, мне мигнёт украдкой. Я бы обнял тебя, Русь, но лучше лети сама. Губы твои — дымная степь сонная, Мёртвые глаза — раны на белом стволе. Выйду в окно — разговор о любви между жёнами. Чёрный мой плащ — твоё сношенное крыло. Влажная Русь. В занавеси крест — свечкой, Цвет на окнах, а на губах — игла. Малый сверчок истончает мне ночь за печкой. Кто мы? Откуда мы? Кто ты, моя беда? Морочит души нам январская пурга. В индийских зарослях заснеженной столицы Мы бродим, потеряв любовь и имена, В ладонях белых застываем, словно птицы. Под мехом бурной, неусыпной мглы Находим дом свой в дебрях белого пожара: На окнах росчерк ледяной иглы, Ветвями машет над трубой растенье пара. Ложится густо на фонарный звукоряд Фата случайного, стремительного пенья, Смешно машины заметённые галдят, И норовят за город вырваться строенья. И вот подарен мне сентябрь — Наивный, раненый, горчащий. Швыряет в небо горстью пыль, Звенит, как провод на ветру. Глядят скупые небеса На холода растрёпанную душу, Раскрыв дырявый невод, ловят Слова, дают прозрачность дням. Податливее женщины, нежней Их игры, тоньше расстоянья, Надёжнее и мягче колдовство, Забывчивее терпкая любовь. Закатный город говорит На каменном, беспамятном наречье, Над нежностью сквозящей бродят Бессильные, пугливые лучи. Переверни страницу декабря. Сквозь чистое, звенящее усилье Проступит жар обветренных ладоней, Пунцовая и снежная судьба. В момент, когда светило запирает Свою суконную лавчонку, Над городом, как ломкий синий лёд, Мерцает детская молитва. Уж тащит с дуговой фонарной силой По желобам свистящим Рождество Расхристанных и вязнущих волхвов, Зашторенных морщинистою вьюгой. Меняю курс, как корабли меняют ветер, Мечусь в волшебных, звонких фонарях, В разломах сердца, как свеча в кларнете, Витает ветра тёплый, пёстрый взмах. Очарование бывает и безгрешным, Сжигая воздух над холодной мостовой, И осенью, как дождь костром мятежным, Душа играет пряжей верстовой. Я караулю свет, и глаз мой — окоём, Язык ослаб и позабыл вкус речи, Часы, разрезанные надвое, вдвоём Секунд не мерят, ожидая встречи. Завязь темноты скрывает мою любовь. На кустарнике плещутся серые ленточки сентября. Книжная ночь прошла. Поцелуй поперечного неба выхватил жёлтый плот и развязанную тесьму. Глаза любви моей, тело любви моей, следы любви моей в ясеневой тюрьме. Тутовый шелкопряд, песчаный гнев. Спи, колыбельная радость, за сломанными дверьми.

Флореаль

Вырывает окна с мясом, Брызжет через щели свет, Заливает бочки квасом, Золотит листки газет. Резонирует упруго По колено, от земли Цвет весеннего испуга, Взмах весёлой муравы. Птах заглядывает в стёкла: Через стёкла на паркет Льётся густо, льётся мокро Багрянистый, пышный свет. Больше воздуха в деревьях, Оперилися цветы, Сердце в радуге, в волненьи, Меньше ночи, слаще сны. Диво откровенных красок — Удивлённая земля, В парке тесно от колясок, Семена дырят поля, А звенящие комахи, Нас кусая, ночь стригут. В кельях тихие монахи, Улыбаяся, живут. Через небо лихо птицы, Угорелые, летят, И прозрачною водицей Реки синие блестят. Пей, полётное веселье, Пьяный воздух из цветка! Пчёлам — радость, птице — пенье, Нам — прозрачный день с лотка. Яркий огнь на небе ясном, И в руке моей куплет. Разрывает окна с мясом, Бьёт сквозь щели, пляшет свет. В дождь лучше пишется — давно заметил: Как в бочке прорывает дно, И льётся стих, смеются дети, И капает креплёное вино. Вино стихов; стихи вина бодрее. Игра и музыка в одной строке. Огня и воздуха! Смелее! Рисуй огнём на молоке! Чаровница, лицедейка, В небе медная копейка, Золотая полушаль, Тишина моя — печаль. Ветер резкий и холодный, Плеск мечты моей подлёдной, Да обзор ночной реки — Режут чёрный лёд коньки. В море синем тонет кружка, В автомате щёлкнет двушка — Ой, ты, милая подружка, Сердца тоненькая стружка!