Журнал Наш Современник 2008 #9

–  Не дождешься.

–  А что? Евреи жить умеют, у них самозащита поставлена только так! Вот русскому ногу оторвет, он лежит и молчит, а еврею на ногу наступят, он такой визг подымет.

–  А я-таки не хочу, чтоб мне ногу отрывало, и таки-да, да, не хочу, чтоб мне на ноги наступали.
– Зоотехник Лева обиженно стал вертеть в руках вилку.

Тут на краткое время проснулся поэт. Опять сел, опять прочёл, опять откинулся:

–  Пропили, прокурили, прожрали всё и вся. Но чтоб отдать Курилы - вот накось-выкуся.

–  Кем угодно можно быть.
– Это уже сам я решил отметиться в разговоре.
– Но только христианином. Христианином. Запомни и передай своим евреям: еврей, который крестится в христианство, исполняет израильский закон. Вспомни или перечти пророка Исайю. Это, если ещё кто не знает, евангелист Ветхого Завета.

Я достал из внутреннего кармана пиджака Новый Завет, листал, искал место. Нашел.

–  Считаете меня учителем?

–  Да!

– грянул хор.

–  А мой учитель вот кто. Читаю: "Обрезанный в восьмой день, из ро-

да Израилева, колена Вениаминова, еврей из евреев, по учению фарисей". Послание к Филиппийцам, глава третья, стих пятый. Это мой учитель. Прошу любить и жаловать.

Аркаша назойливо зудел на ухо, что Юля по-прежнему молода и красива, что надо идти к ней на кухню, кушать борщ.

–  Пусть на всех тащит.

–  Именно тебя хочет угостить.

Выскочила и Юля, успевшая стать брюнеткой, одетая в цыганистое красно-чёрное, с поварешкой в руках. Загудели комплименты, но Юля молвила:

–  Отстаньте все! Я преодолею порывы инстинктов доводами рассудка. Справлюсь с ними голосом разума.

И, взмахнув поварёшкой и взметнув в повороте просторной юбкой, исчезла.

ТЕ ЖЕ И ГЕНАТ

Тут случилось появление нового героя, то есть не нового, вчерашнего молодого парня, но с лицом, обновлённым царапинами и синяками.

–  Генату осталось?
– спросил он - он, оказывается, был Генат.
– Видали? Все видали?
– Он весело тыкал пальцем в своё лицо.
– Я парень резкий, поняли все? Хорошо поняли? И снится мне, на фиг, не рокот космодрома. Вчера иду от вас, встретил Тайсона и Мохаммеда Али. Заговорили. Меня не поняли. Говорю, что ж я за своё село не могу выйти, я же, блин, не в зоне. Отвечали, на фиг, по-своему, на своём языке. Приняли меня за грушу. Но я ж не плодовое, на фиг, дерево. Не поняли. Уже, на фиг, за своё село и не выйди. Отметелили. Звал братьев Кличко, не очень-то, на фиг, торопились. Вообще скотство - уже дошло, что и лежачих бьют. Вопрос ко всем: раньше били лежачих?
– Генат резко заглотил содержимое для кого-то налитого стакана.

–  Лежачих не били, - ответил я, - но и чужие порции не осушали.

–  Это я стресс, на фиг, сбросил, - оправдался Генат и стал допрашивать соседа: - Давно пьёшь? Чтобы так, по-серьёзному?

–  Начал только здесь, - отвечал тот.

–  Ну-у, - протянул Генат.
– Это не в десятку. Я время терять не стал, на фиг. Со школы полощу. Я так заметил: кто впился, на фиг, тот и живет. А кто то бросит, то начнет, у того постепенно башка перестает соображать: он как следует и не балдеет, и толком не протрезвляется, не знает, на фиг, то ли по-трезвому жить, то ли постоянно балдеть.

–  Пьянство, - поднял голову, по-моему, даже ночью спавший сидя за столом, социолог, - это не потеря времени, а его преодоление. Прошу выключить записывающую аппаратуру. Буду говорить, стоя на одной ноге, то есть коротко. Кстати, напоминаю, что Наполеон проводил военные советы, приказывая всем стоять. Особо не забалтывались.

–  Что ты про Наполеона? Тогда сам вставай! Наполеон.

–  Но неужели нельзя понять, - возмутился социолог, - встать не могу. Я лежу на берегу, не могу поднять ногУ.
– Не ногУ, а нОгу!
– Все равно не мОгу. Но спину выпрямлю.
– Он откинулся на заскрипевшую спинку стула.
– Говорить образно, кратко не мешает положение тела в пространстве. Моя фамилия Ахрипов, и в следующие секунды я скажу два афоризма. Один: косноязычие не мешает мысли. И второй: вечность и Россия - близнецы. Что такое вечность - спросИте у Бога. В данном случае я не поминаю Его имя всуе. А что такое время? Время - составная часть вечности. Время - главное, чем обладает Россия. Она властна над временем, тогда как остальной мир растворяется во времени до нуля. А Россия, как уже здесь кто-то говорил, или мне приснилось, вписана в вечность, как радиус в окружность.

–  А пространство?
– спросил я.

–  Это для России данное, - отвечал социолог Ахрипов и снова уснул.

–  А я думал - любовь - это приколы всякие, на фиг, то-сё, хохмочки, а когда сам въехал - тут вообще! Море эмоций!
– Это снова выступил Генат.
– Говорю ей: меня же клинит, вообще, на фиг, глюки всякие начались, как это? Не спал, цветы воровал, стерёг на перекрёстке, на фиг, вообще. Целый, на фиг, роман.

–  Вот и этот на удочке, - показал на Гената лысый Ильич.
– Да тебе любая секретутка на три романа наплетёт одних слов. Три романа за сколько времени прочтёшь? То есть, сколько времени вычтешь из жизни? И будешь считать, что получаешь удовольствие? Это же разврат и грех - читать для удовольствия и ждать от чтения наслаждения. Вот, для иллюстрации, неокритик Вовик Бодренко читал-читал, и что? И дочитался - стал составлять списки небожителей. Кто в них не попал, теперь жалеет, что с ним не пил.

–  Ильич, приставить ногу!
– скомандовал Ильичу оборонщик.

– В данный момент ты не в ту степь. Гена!
– оборонщик стал допрашивать Гената.
– Ты работал хоть один день в жизни? Ты заработал этими своими руками хоть на кусок хлеба? На ржаную корку?

–  Спасибо аудитории за хороший вопрос, - насмешливо отвечал Генат.
– Отвечаю: да, работал. И ещё раз - да. Полдня. Что делал, спросите вы. Лягушачьи консервы, в смысле консервы, на фиг, из лягушек, для Франции.

–  Вот именно, что Франции. Эгалите, либерте, фратерните!
– воскликнул лысый Ильич, возмущённый тем, что не оценили его высказываний о пользе и вреде чтения.
– Если дали миру такие лозунги, то и жрите лягушек. Вот это либерте и было началом конца. Лучше ужасный конец, чем ужас от либерте.

Генат возмутился:

–  Будете, на фиг, слушать? Делал консервы полдня, весь переблевался и больше работы не искал, на фиг. А мне ещё врали: у тебя перспективы карьерного роста, ты только с год этих лягушек попрессуешь, а потом на повышение, перейдешь на жаб. Они же ж, французы, на фиг, и жаб обсасывают. Нет, бомжатская шамовка и то лучше.

–  А на что тогда пьянствовал?
– сурово спросил оборонщик, опять выталкивая Ильича из разговора.

Генат возмутился ещё сильнее:

–  Зачем же я тогда женился, а? Я не как вы, умники, фигнёй не занимался. Я не на ком-то женился, а на чём-то. Разница? Я ненавижу рестораны, сказал я, вывернув карманы. Тёща - змея исключительная. Стиральная машина у ней была первых моделей, то есть не нынешняя, раньше на цветметалле не экономили. Я культурно отвинтил чего потяжелей и - в приемный пункт. Беру пару, на фиг, бутылей. Ей же, кстати и налил. Выпила - орать. А я её ещё раньше прозвал, и прозвище прижилось, я её звал: тёща - Би-би-си. Идёт по улице, всем говорит, где что, где кто что. Где пожар, на фиг, где кто сошёлся, кто развёлся, кто от кого ушёл, кто к кому пришёл. Так и звали: тёща Би-би-си или Брехаловка, а это, на фиг, одно и то же. Дедуля, - ласково обратился он ко мне, - позволь приложиться к графинчику. Не к стаканчику, на фиг, заметь. Помрёшь, - пообещал он, - я тебя сменю.

–  В чём?

–  В чём получится.

–  Гена, не вульгаризируй общение, - заметил лысый Ильич.

–  А ты по-русски можешь?

–  Уже не может, - заметил зоотехник Лева, - так как год русского языка кончился.

–  Обидно вам, - ехидно сказал Генат, - из рая выперли. А то и не пили, и пить со мной не хотели, вот жизнь вас и проучила. Присели.
– Ге-нат вдруг задвигал ноздрями, он услышал запах, доносящийся с кухни.

–  Пойду на зов желудка, - сказал он.
– Искал её в краю далеком, а

где она? Она под боком. Путь к сердцу, на фиг, мужчины лежит через тарелку, на фиг, борща.

И скрылся за занавеской.

МОНОЛОГ ИЛЬИЧА

Немедленно на середину комнаты вышел Ильич, сделал ораторский жест, призывавший к вниманию и обещавший нечто важное:

–  Может быть, может быть, кто-то верит этой избитой пошлости, даже, может быть, можно и поверить ей, может быть, путь к сердцу мужчины и лежит через желудок, но тут тот единственный случай.
– Ильич говорил как по-писаному: - Тут та парадигма, когда, услышав вроде бы трафаретное, к тому же переведённое с ненашего, выражение, можешь развернуть его в систему доказательства, что путь к сердцу России лежит отнюдь не через желудок.
– Сделал паузу.
– А через душу. Именно так. Правители без конца талмудычат о благосостоянии, увеличении зарплат и пенсий. И это надо. Но это дело далеко не первое. Более того - пресыщенный желудок неспособен принять Духа Святаго. А без него - смерть. Меня зачем сюда вербовали?
– Снова пауза.
– Затем, что я должен был и, кстати, сам желал писать речи для первых лиц России. Перед вами, говоря по-тэтчеровски, спичрайтер. И, уверяю, неплохой. Не хуже Чубайгайдарбурба. Я их с легкостью всех переспичил. Но оказались первые лица несмысленными галатами. Не вняли. Да им, теперь мы все это понимаем, наши труды, над которыми мы горбатились, в папочку "К докладу" не клали. У несмысленных галатов о-ч-чень осмысленные шептуны при каждом ухе. У меня фишка в том была, что Возрождение России свершается за год без единого затратного рубля. Первое лицо государства должно было сказать в послании буквально это: "Год молиться - воспрянет страна, только надо молиться без роздыха". И это забодали. Там же все с рогами. Друзья мои, - Ильич перешел на задушевные ноты, - друзья мои, если бы однажды в виде заботы о ветеранах, воевавших за Россию, строивших ее, с экранов телевизора, кино, со страниц газет и журналов, приказом правительства, исчезла бы вся эта мерзость демократии: разрешенность похабщины, муть разврата, кровь насилия, сцен постели и мордобоя, выкапывания только негативных известий, если бы всё это свалить в болото перестройки, тогда бы эти ветераны прожили бы и дольше и счастливее. Пока же демократы вгоняют их в гроб именно целенаправленной пропагандой адской жизни и картинами гибели России.