Журнал "проза сибири" № 1995 г.
Шрифт:
Не знаю, обсуждали ли материалы васхниловской сессии балерины или милиционеры, но уж преподавателям высшей школы, независимо от профессиональной ориентации, наверняка пришлось и осуждать, и одобрять.
Два года назад опубликован главный труд И.Н. Язева. Но разгромная рецензия на него появилась в седьмом номере „Вестника высшей школы" за 1948-й. Профессор НИИГАиКа В.Попов называет свою зубодробительную статью в духе времени — „Об „откровениях" профессора Язева".
Вот уж где стиль, „созвучный эпохе"! Ни анализа, ни доказательств — ярлыки в изобилии. „Арифметические манипуляции... пользуясь кабалистической
И — типовое заключение:
„Автор настоящей заметки не является астрономом, но ему известны великолепные достижения советских астрономов. На фоне этих достижений „труды" проф. Язева выглядят особенно уродливо. Опубликование таких „трудов" в ученых записках высшего учебного заведения нельзя оценивать иначе, как возмутительный факт дискредитации советской науки".
Ни больше — ни меньше. Как возмущенный отзыв рабочего о музыке Шостаковича. Или — доярки — о стихах Ахматовой.
Заказное убийство? (По нынешней терминологии). Едва ли когда-нибудь это станет известно. Но излишне говорить, на какую благодатную почву в НИВИТе пала „заметка" Попова.
2 сентября 1948 года. Заседание партбюро НИВИТа. Посвящается статье Попова. Точнее — публикации „откровений" профессора Язева в институтском издании. Ищут виноватых. Оправдываются. Спешат отмежеваться.
Равцов: Когда Язев был начальником НИСа, я не знал, какие работы печатаются в типографии. Работа Язева институтом не распространялась. Язеву было выдано 100 экземпляров, которые он и разослал в разные места.
Гельский: Работа Язева на редакционном совете не обсуждалась, и помещение в ней фамилий редакционного совета является подлогом.
Терехин: Статья Попова совершенно правильная. Вина партбюро, что оно никогда не интересовалось работой редакционного совета.
Противоречат друг другу. Один говорит — „не обсуждалась", другой — упрекает тот же редакционный совет все за того же Сенеку:
Пупынин: На заседании редакционного совета шло голосование по поводу эпиграфа к работе Язева. Против голосовал только представитель партбюро института.
Кравский: Редакционный совет допустил политическую слепоту, не послав работу Язева на рецензию специалистов.
Причем тут политическая слепота, когда речь о движении земного полюса? Ну да уж, одно к одному, А двигатель тот же: страх за себя, ужас перед пропастью, до которой — один толчок.
Уличают друг друга, раздевают, клеймят. Благо — штампов в ходу довольно. „Аполитичность... безыдейность... либерализм...“
В длинном постановлении, где всем сестрам достается по серьгам, записывают, в частности:
„Выход в свет через посредство издательства НИВИТа псевдонаучных „трудов“ проходимца Язева, не имеющих к тому же никакого отношения к железнодорожному транспорту, стал возможен благодаря тому, что партбюро и командование Института не уделяли этому серьезному и ответственному участку идеологической работы надлежащего внимания".
И — отдельным абзацем отметили „неправильное поведение коммуниста Кудряшова, рекомендовавшего на заседании физико-математической секции научно-технической конференции представить „труды" Язева на Сталинскую премию".
Эх, Иван Наумович... не примерял ли мысленно лауреатский значок?
Ладно. Это партбюро. Что с него
взять кроме протокола, зафиксировавшего собственную благонадежность.Коллеги, мозговики, профессора-доктора — где?
20 сентября 1948 года. Расширенное заседание Ученого Совета НИВИТа. Собрались обсудить итоги августовской сессии ВАСХНИиЛ. О чем говорят? О ком? Все о том же.
Воистину — если бы Язева не было, его надо было бы придумать. Иначе не только парторганизация, но и профессорско-преподавательский состав НИВИТа мог оказаться не на высоте в проверочный исторический момент.
А так — и мучаться не надо. Вставай — и подпевай эпохе.
Ст. преп. Голяков: И в нашем институте были экспериментаторы типа Шмальгаузена — всем известный Язев, который занимался математической эквилибристикой и стремился создать себе имя за счет государственных интересов.
Доц. Хилов: Тематика общеобразовательных кафедр оторвана от транспорта, случайна, разрозненна. На этих кафедрах решаются любые проблемы, в том числе и проблемы мироздания (Язев). Эти кафедры являются благоприятной почвой для появления нашего транспортного „морганизма". Примером могут служить работы Язева.
Доц. Гельский: В научно-техническом кружке Язев проводит тему о жизни на других мирах, основывая ее на освещении работы английского астронома, не помню фамилии, ярого идеалиста, почти договаривающегося до божественного начала в происхождении мира. Лекция Язева о достижениях русских ученых — здесь опять же вредная тенденция об особом духе, привилегии ученого на сверхчеловека и т.д. Везде и всюду Язев выступал перед нами как неприкрытый, откровенный и очень активный идеалист, а именно с этой стороны отпора ему не давали.
И — так далее. „Спенсер" уже вылетел из ученой головы, только враждебный ярлык остался в памяти. Зато новые преступные имена вписаны в покорные мозги.
Кого интересует суть язевского исследования? Да и кто что понимает в этом „на транспорте"?
И хотя с 1 сентября Язев освобожден от работы в Институте, а 23 сентября ВАК отклоняет ходатайство (посланное, видимо, много раньше) об „утверждении Язева И.Н. в ученом звании профессора", поверженный звездочет еще долго остается в НИВИТе незаменимой куклой для битья.
„Идеалист "... Чем же он так достал свое реалистическое окружение? В самом письме, которое партбюро скрыло от партсобрания, Иван Наумович пытается объяснить происходящее себе и другим:
„Дело в том, что от меня требуют, чтобы я ходил перед начальством на задних лапках. А у меня этих лапок нет. Вот в чем моя трагедия. И из лучшего профессора сделали воронье пугало".
Характер? Высокая самооценка? Звездная болезнь — не только в смысле упоения звездами, но и взгляд на себя как на звезду первой величины?
Высказывания Ивана Наумовича позволяют предположить такое. Но, во-первых, уж больно крут окорот за довольно-таки невинную слабость. И во-вторых — разве на самом деле перед нами не яркая фигура?
Его исключают из партии, а он читает стихи, призывает на помощь Насреддина... Точно — идеалист.
Есть возможность увидеть портрет в семейном интерьере. Заодно заглянуть за ширму протоколов истязания. Не лишне и для сюжета.