Журнал "проза сибири" № 1995 г.

„...Занявшись биографией пулковского астронома М.М., а затем историей Службы Времени и Бюро долгот ГАО, я приобрела интерес к фигуре Ивана Наумовича, судя по публикациям и фотографии, найденной в архиве, — человека весьма незаурядного. Не откажете ли Вы в любезности предоставить некоторые сведения?". (Декабрь 1989 года).

С такой просьбой к иркутскому астроному Арктуру Ивановичу Язеву обратилась из Пулково математик Наталия Борисовна Орлова.

Она еще ничего не знает про сцепку „Язев-Орловы“ и безмятежно выполняет долг человека, увлекшегося историей отечественной науки.

Знала бы — предпочла бы не собирать „сведений" об И.Н. Язеве?

Ведь это дочь того самого Б.А. Орлова, который приговорил труд Язева к списанию в утиль.

И, соответственно, внучка того самого А.Я. Орлова, который... Смотри, как говорится, выше.

Письма Наталии Борисовны, даже по выдержкам (с которыми меня познакомила Гемма Ивановна) — искренние и глубокие, отвечают на этот совсем не праздный вопрос.

Мне очень жаль, что у меня нет права максимального цитирования (переписка частная, ситуация, мягко говоря, каверзная) — так объемны, так человечны эти „свидетельства" страдания, выпадающего на долю потомков.

Придется обойтись тем, что дозволено — короткими выписками и пересказом.

Уже во втором письме Наталии Борисовны с безмятежностью покончено: „Глубокоуважаемый Арктур Иванович, сердечно благодарю Вас за ответ. На следующий день после посылки Вам письма я с ужасом, узнала, что мой отец в свое время не дал возможности Ивану Наумовичу защитить докторскую диссертацию... Не исключено, что сыграли роль не качества диссертации, а какие-либо неблагополучные отношения между И.Н. и моим дедом А.Я. Орловым. Такие моменты, конечно, нельзя игнорировать, несмотря на приверженность семье.

Ваше сообщение о дате кончины И.Н. усиливают мое уныние, т.к. попытка защиты имела место в 1953 или 1954 году“. (Ей, видимо, еще не известно про первую попытку).

Но ни „ужас“, ни „уныние" не отвращают Наталью Борисовну от намерения рассказать об Иване Наумовиче в печати.

Между Орловой и Язевыми — Арктуром Ивановичем и Сергеем Арктуровичем — завязывается переписка. И продолжается несколько лет.

Нелегкая переписка — в ней находится место и сомнениям, и недоверию. Иначе было бы и неестественно — драма Ивана Наумовича (а, стало быть, и семьи) так прочно связана для Язевых с фамилией „Орловы".

Наталья Борисовна понимает это — и готова передать авторство возможной публикации сыну Язева, хотя, наверное, не исключает при этом появление малоприятных для ее семьи откровений.

Но истина, похоже, ей дороже.

„Мои затруднения состоят в том, что я по специальности математик (не астроном ), и при всем рвении в занятиях историей астрономии мне не всегда хватает кругозора. Строго говоря, если Вы сами в состоянии написать очерк работ Вашего отца к его столетию (которое не так далеко, как кажется), то можно было бы предложить его в „Историко-астрономические исследования", а также можно было бы поместить там какие-либо Ваши воспоминания и фотографии любого времени...

Если же Вам такое предложение не подходит, то прошу Вас не беспокоить себя, так как задача эта весьма тяжела для близких". Тяжело им обоим. Арктур Иванович не может, вероятно, скрыть опасений по поводу намерений Наталии Борисовны. Она еще и от этого страдает — и разоружается, разоружается:

„...мне совершенно не хочется быть пугалом для Вашей семьи в течение целых четырех лет (т.е. до выхода предполагаемой публикации). Поэтому... я совершенно спокойно снимаю с себя титул составителя биографии Ивана Наумовича и принимаю звание „охотника за информацией". Когда информации будет достаточно, мы с Вами решим, что с ней делать...

... если мои родственники были неправы, то скрывать это, по совести говоря, не сделает мне чести...

Ситуация, конечно, дьявольская. Здоровья она не прибавляет".

И тяжело, и больно обоим, детям отцов, судьбы которых так печально нерасторжимы. Арктур Иванович сообщает Орловой нужные „сведения", но его не оставляют сомнения в объективности такого исследователя прошлого.

Наталья Борисовна задета:

„...боюсь, что если Вы не доверяете однажды данному мной слову, то ничего из всей этой затеи не выйдет.

Покамест, я, однако, держусь симпатией к Ивану Наумовичу".

Да, по мере погружения в „материал" у нее складывается об Иване Наумовиче самое светлое представление. Это человек, пишет она, „который сам себя сделал, с большим чувством собственного достоинства, деятельный и настойчивый". И замечает с горечью — „при сочетании таких качеств в современных ему условиях не нашедший стабильного и спокойного места". И приходит к нелегкому выводу: „чувствуется, что что-то ему мешало. Разбираться в этом грустно, но нужно".

Держится, держится „симпатией" к личности, открытой в архивах. Думаю, однако, что эту „симпатию" очень укрепило знакомство внучки Орлова с внуком Язева — Сергеем.

Третье поколение к прошлому снисходительнее? Чем моложе судьи, тем милосерднее? Или — безразличнее?

Вряд ли тут уместны обобщения. Но роль потомка-карателя явно не подходит Сергею Язеву. Мне тоже случилось с ним познакомиться — располагает к себе мгновенно. Ум, такт, доброжелательность, да еще и внешне привлекателен — при врожденном даре держаться естественно, с подкупающей открытостью.

Так показалось мне — при нашей единственной встрече в Новосибирске, где Сергей был проездом.

Подобное же, видимо, впечатление он произвел и на Наталию Борисовну — они познакомились в Ленинграде в мае 90-го и между ними сразу установились отношения, допускающие грустную иронию по поводу собственной участи. „Монтекки" — подписывал Сергей свои послания Наталии Борисовне. Она отвечала: „Здравствуйте, Монтекки! Привет Вам из дома Капулетти“.

Былая вражда семейств внуков не озлобляла — печалила. Их не мучит жажда родовой мести, слепой и беспощадной. Но прошлое им — небезразлично. И внук жертвы глядит в это прошлое без страха — ему не стыдно за деда. Не стыдно даже тогда, когда поступки деда обескураживают. („Рапорт“ в конце концов никому вреда не принес, кроме самого деда).

Внуку жертвы — легче.

Наталия Борисовна нечаянно (высшие силы?!) угодила в „разборки", не сулящие ей добрых открытий. Но у нее достало благородства и мужества честно выполнять долг летописца, взятый на себя добровольно.

И она роется в архивах, общается с историками отечественной науки, тормошит астрономов — многое узнает, но так и не теряет „симпатии" к Ивану Наумовичу, списанному некогда ее предками на свалку истории.

Любопытны некоторые подробности ее изысканий, о которых она регулярно информирует Язевых.