Журнал "проза сибири" № 1995 г.

— Здравствуй, незнакомый добрый…

— Ах-ты твою-закона-бога-душу в-натуре-блин японский-городовой [10] .

— Я не совсем понимаю, милый мой, но позволь мне…

— Я те позволю. Я те так позволю по мозгам, бляха мать, еще услышу, что ты к моей курве под одеяло трассу проложил. Я те дам. Я те… дверь подпалю, морда сионистская, Абрам Хуссейн.

Опять меня с кем-то спутали. Опять этот радушный мир напомнил мне, что я попал не по адресу. А может так и надо.

10

примитивное магическое заклинание. Практических последствий не имеет (прим. этнолингвиста).

В раздумье, в неупавшем, а чуть накренившемся настроении я, вежливо поклонившись, миновал странных соседей. Уже без всякого трепета первооткрытия закрывая дверь коридора и нажимая кнопку, которая вызывала в эти высоты жилья лифт, я подумал: о, эти высоты, о эта дороговизна поверхности тонкой земной коры, вынуждающая людей при полном отсутствии крыльев строить высокие дома, что даже вот однажды был я у дамы с визитом истинно поэтического рыцарства, а тут вдруг бах-бабах муж, водитель КРАЗа с кувалдами натруженных рук возвращается — это не анекдот, это ужас — с работы не вовремя. Нинка сразу прыг в халат и на все пуговицы, мою одежду и ботинки мне кулем в руки. — «Прыгай.» — «Бог с тобой, шестой этаж». — «Прыгай, Васька же идет». Прыгаю, а там строительные леса сразу под окном и малярщица, вся такая, рот ладошкой прикры… То есть нет, вызывая лифт, я подумал — мир очень разнообразен и сложен.

Спустившись плавно и без приключений сверху вниз, с двенадцатого этажа на первый, преодолев меньше чем за минуту то расстояние, которое альпинист Карло Маури, спускаясь с Канченджанги, преодолел за двое, полных опасностей и приключений, суток [11] , я скрипнул на бетоне подошвами и пошел к выходу по шершавым ступенькам подъезда.

На последней, особенно шершавой, как точильный камень, сидел басмач [12] и действительно точил о ступеньку большой блестящий нож. Он был одет в драный синий чапан [13] , перепоясанный румодом [14] , галифе [15] и чувяки на джурабах [16] . На плечах басмача была картинная бритая голова, отличавшаяся от верещагинской тем, что была не на колу, а на плечах. Симпатичная физиономия свирепого черноокого сына Востока до глаз скрывалась разбойничьей щетиной. Вершила костюм лохматая черная баранья шапка.

11

это назойливый намек на бесконечную сложность и относительность всего сущего

(глубокомысленное прим. автора).

12

это такой душман хуже моджахеда. Один мой знакомый Дима С. даже сочинил жуткую скороговорку для поступающих в театральные вузы.

«На мысу моджахеды хасидов гасили» (восточное прим.).

13

одежда (этнографическое прим.).

14

пере пояска (этнографическое прим.).

15

могильщик Парижской коммуны 1871 г. (историческое прим.).

16

обувь (этнографическое прим).

Незнакомец точил нож и ласково приговаривал на незнакомом языке:

— Кус фуруш, кус фуруш.

Да при этом еще и грассировал.

Я решил тут же, мысленно послав басмача куда-нибудь в хорошее место, забыть его. Наконец-то я впервые вышел на воздух со всех сторон (кроме подошв), под голубое всепокрывающее небо. Мне было приятно расправить плечи, распахнуть челюсти навстречу простору и крикнуть во всю мощь что-нибудь фатальное:

— Катабазис!

Выводок детей из близлежащего детсада прильнул к решетке. Прохожие обернулись. В распахнутые окна вытаращились старухи.

Я даже испугался — чего это они все? И даже догадался, что это я крикнул к чему-то.

— Ну, что ты орешь? — раздался откуда-то прямо с неба усталый голос.

Тут в органе памяти кольнуло, что вообще-то я в магазине. Удивительно, но дорога как-то сама вела меня в пункт продажи питания. Я изначально знал, как птица маршрут в Африку, что стеклянная дверь звала на работу продавцов и подсобных рабочих, что посреди огромного пустого зала магазинный котенок гоняет пустой спичечный коробок, согбенные пенсионерки крестятся на колбасные ценники… Стеклянная дверь слабо скрипнула мне: «Ну, что ты орешь?» Я пожал плечами и вошел.

Отстояв несколько робких очередей, разменяв стотысячную бумажку с профилем обызвествленного оберега, я купил молока, яиц, хлеба, жвачки и встал в серьезный плотоядный хвост за мясом.

Здесь в углу, страстно зажатые желанием, тесно стояли в антитезу широте магазина люди у хромированного прилавка. В очереди были и полные сил особи, способные убить на охоте зверя с себя величиной, были и немощные, ослабленные годами, но, как и в юности, алчущие укрепить себя убитыми организмами.

Время от времени откуда-то из священных недр выходил аппетитный мужик в окровавленном фартуке и расшлепывал по подносу куски неестественной плоти коровы с прямыми углами. Очередь волновалась, тыкала пальцами и оживленно, как на рабском рынке, требовала у продавца:

— Покажите этот. Покажите тот.

Продавец хозяйскими пальцами ловко крутил кусками — вот край, а какая грудинка!

— Возьмите, женщина. Во какая бульонка. А мякоть чудная. Ну и что, что жирный? На котлеты пойдет. А вот голяшка на холодец. Да вы, мужщина, век выбирать будете. Я сам себе такую грудинку беру на жаркое.

— Нет, мне вон тот кусочек, во-он второй с краю. На второе годится?

— На второе годится, и на третье, и на четвертое.

— А вон… Нет. Одни кости.

— Да что вы! Зато какой жилистый. Вы не смотрите, что в нем мало мяса. Зато силы — ого-го. И дом сторожить может, и тяжесть какую поднести.

— А тот вон маленький кусочек покажите. Он как?

— Ой, берите. Покладистый, обходительный, образованный. Поэзию знает. Марциала шпарит наизусть и даже Аристофана — обхохочетесь.

— Да ну, я вообще-то хотела на гороховый суп…

В перерывах между представлениями покупатели развлекались разговорами, попихиваниями и угадайкой.

— А вы за кем?

— А я за вами.

— Нет. За мной женщина в красном платке.

— Да она уже совсем отошла [17] .

Тут в магазине появилось говно. Это был такой невысокий улыбчивый рабочий паренек с огромными ушами, патлатый и в круглых очках. Сразу было понятно, что это добрая открытая душа с автозавода, поклонник «Торпедо», картинга и И.А.Лихачева (1896–1956). Только одет он был как-то странно и это насторожило в целом симпатизирующий ему, особенно если выпимши, народ. Торс (если можно так выразиться в данном случае) паренька со всеми остеологическими подробностями обтягивала экспрессионистская эластичная половина конькобежного комбинезона, ниже почему то шли (именно как-то сами собой шли) штаны необыкновенной ширины и вместимости с карманами, на одном из которых было вышито корявыми буквами «This pocket is full of good», а на другом — «This pocket is full of evil» и довершали все (точнее донижали) грохочущие «qaira» деревянные кломпе образца 1793 года.

17

Клавдия Петровна в четырнадцатый раз за день пришла в магазин. Встала в очередь. Кто-то отошел, кто-то не отошел. «Вы за кем?» — спросила Клавдия Петровна высокую горбатую фигуру впереди. «За тобой!» — обернулась фигура. Это была Смерть (страшное прим.).

Тут как раз мясник вынес нарубленной плоти. Очередь, раздираемая интересом к явлению извне и к явлению изнутри, разволновалась пуще прежнего и паренек, счастливо улыбаясь, натянув для лучшей обтекаемости еще и капюшон, где на лобной части вдруг обнаружился люминесцентный «Моген Довид», втек в самый эпицентр и высоким скандальным голосом завопил:

— А мне вот этот а взвесьте пожалста, нет не этот, а этот и тот еще, отвали, старая, нет другой, отвали, екэлэмэнэ, я смену отпахал, сам дурак, я по лямиту, мне поябать!

— Да ты откельва взялся-то, чудо очкастое, тебя тута отродясь не стояло.

— Стояло меня! Я вон за женщиной занимал с утра. Женщина, скажите, вы все равно не берете.

— Как не беру?!

— Да ты, чучело, вали давай, — напряглась в борцовой стойке старуха в бахромчатом платке, — иж, х-х-хандон, прости Господи, натянул на себя…

— Да я простой рабочий парень, на ЗИЛе работаю. А натянул для обтекаемости. А сама вон в бахроме вся, хиппи поганое, с анаши, вон заторчала, не соображаешь ничего. Только и знаешь, небось, как на пляже с буддистами трахаться. От вас, блин, вся гадость…