Журнал «Вокруг Света» №01 за 1974 год
Шрифт:
— Велики! — заорал летнаб.— Надо было свои привозить! Кто же знал, что нам пришлют такого хиляка. Мы рассчитывали на настоящего десантника, верзилу, косая сажень в плечах, а ты...
В это время взвизгнул винт, стрельнул мотор, шум заглушил слова летнаба, а хилый практикант подпрыгнул на берегу, сделал рожу и показал летнабу язык. Летнаб был ненамного выше его и тоже недавно ходил в практикантах.
— Озеро-то щучье, — вздохнул старик Исаев, когда шум мотора стих, и они остались на берегу одни. — Видишь, ни одного выводка утиного не видно. А это верная примета. Если выводков нет, значит, щуки здесь велики. Жрут они их, утят-то...
Он нахлобучил шляпу. Практикант улыбнулся: не зря рассказывали, что, когда в Луговом снимали фильм о пожарах, на роль охотника-разгильдяя лучшего типа не нашлось. Старик
Тюменская тайга. Конец лесного пожара.
Миша едва поспевал за Исаевым. Они продирались сквозь пахучие кусты багульника, ломая сухие ветви хилых сосенок. Сапоги засасывало в трясину, и, чтобы не провалиться глубоко, надо было идти быстро. От запаха багульника у Михаила побаливала голова, комары досаждали ему, норовя проникнуть под энцефалитку. Временами ветер доносил запах гари и дыма, и дышать становилось совсем тяжело. Он удивлялся, сам потеряв ориентировку, как это Исаев еще распознает дорогу, то и дело петляя, огибая полянки, продираясь сквозь кусты. Остановились они лишь однажды, когда наткнулись на остатки медвежьего пиршества. Медведь почти сожрал оленя, и Исаев стал размышлять, что олень не иначе как был болен или ранен, раз дался неповоротливому зверю. Когда уж недалеко было до пожара и дым его был отчетливо виден, Миша рванулся через болото напрямую, устав повторять петли, которые прокладывал Исаев, и почти на середине зеленой поляны провалился в «окно». Успев раскинуть руки, он по шею погрузился в коричневатую мутную жижу и, когда попытался выбраться из нее, почувствовал, что сил не хватает. Он хотел крикнуть громко, но громко не получилось, голос пропал. И все же Исаев услышал. Снизу было странно смотреть, как он бежит по трясине. Словно по воде, по большим волнам. То покажется наверху, вскинет ногу, то провалится почти по пояс, то опять придавит зеленую волну...
— Такие уж эти края, — говорил он потом, когда Миша выжимал, отмахиваясь от комаров, свою зеленую робу. — Болота да лес. Знаешь, сколько болот в Тюмени? Тысячи! Вот! Так что, хочешь здесь жить, перво-наперво привыкай ходить по болотам. Учись по ним ходить, а пока за мной держи да смотри сам в оба.
Через два часа они наконец вышли к бору где разгорался пожар. Бор был сосновый, девственный. Стволы давно умерших деревьев лежали на земле в мягком сухом беломошнике. Иные, падая, застряли и, мертвые, продолжали стоять, наклонившись, грозя свалиться в любую минуту. Искры было достаточно для пожара в таком лесу.
— Чего ждать, — сказал Исаев, — давай-ка возьмемся за дело.
Они стали прорывать вдоль болота канаву и пустили пал навстречу огню, создавая выжженное пространство, через которое пожар уже не мог распространиться дальше. За этим занятием и увидел их летнаб, высадивший на озере десантников и теперь подыскивающий место для выброса взрывчатки.
Миша увидел, как самолет, несший свои огромные лодки-поплавки, словно коршун добычу, снизился и прошел неподалеку над болотом. Качнув крыльями, он пошел на второй заход и, вернувшись, сбросил мешки со взрывчаткой. Практикант в испуге присел, ожидая взрыва. Но взрыва не произошло. Вслед за Исаевым он кинулся подбирать мешки. В одном из них была записка: «Студент, не лезь в огонь! К вам идут взрывники». Но трещало и дымило совсем близко, и Исаев с Молошуйкиным ждать не стали. Они разгребали ветки, хворост, прокапывали канавы. Исаев поджигал беломошник. Вертясь в дыму, вскидывая руки, он напоминал лесного колдуна, и Миша подумал, что и он сейчас, занятый тем же, чем и Исаев, похож, наверно, на лешего.
Помощь к ним подоспела вовремя. Десантники тащили тяжелые мешки с оборудованием, детонаторами, и дело у них сразу же пошло быстрее. Теперь они разматывали длинный шнур взрывчатки, укладывали его вокруг пожара, подрывали, и в то же мгновение образовывалась минерализованная полоса. Оставалось только пускать встречные палы. Но до ночи они так и не успели сделать вокруг пожара «кольцо». Помешала темнота, оставалось надеяться, что огонь не прорвется через влажное и топкое болото, где обрывалось неоконченное кольцо.
Разожгя костер, окопав со всех
сторон его и мешки со взрывчаткой, они до утра продремали у пожарища, окарауливая огонь. Спать было невозможно. Все время бухало, рушились подгоревшие сухары, отсветы огромных языков пламени ненадолго озаряли все вокруг. Окружавшие десантников сосны становились в этот миг алыми. Хотелось есть, но еда осталась в мешках у озера, и идти за ней никто не решился в темноте.Под утро пожар стал замирать, стало возможным тушить кострища по краям его. Окапывали их, закидывали влажным мхом, землей...
Оказалось, что огонь все-таки перебрался через болото и теперь начал гореть ближайший лесок. Вновь взялись за взрывчатку. Опять рыли, рвали, захлестывали пламя ветками. Только к вечеру следующего дня удалось локализовать огонь. Немного им помог дождичек, пролившийся незадолго до того, как они проложили последний шнур взрывчатки и подорвали его. Пожарище дышало белым густым дымом, когда пятеро десантников гуськом покидали его.
Пробираясь сквозь болото к озеру, Миша думал только о том, как он сейчас придет и поест. Но, когда пришли, он так и не дождался горячего чая. Забравшись в спальный мешок, заснул у костра. Исаев притащил охапку беломошника, соорудил из него постель с подушкой и перетащил на нее вместе с мешком практиканта, приговаривая:
— Ишь ведь как умаялся, хоть воруй, не слышит ничего.
Проснулся Миша внезапно. Стояла удивительная тишина. Костер погас. Он лежал один, никого из десантников рядом не было. Взглянул на часы. И двух часов не прошло с тех пор, как он заснул. Но спать больше не хотелось, сон как рукой сняло. Темные вершины деревьев колыхались над ним. Небо синело, наступал рассвет. У самого берега в озере плескалась в осоке рыба, и Миша догадался, куда подевались десантники.
Он вновь закрыл глаза, и тут же в памяти его возникла картина, которая за последние годы жизни являлась во сне много раз.
...Это было еще тогда, когда был жив отец, жива мать. А он еще не поселился вместе с братьями в детдоме. Он вспомнил, как все они приехали на сенокос. Отец косил зеленый луг у болота. Как заснули они все, привалившись к стогу, и как, проснувшись, Михаил до неправдоподобности близко увидел длинные журавлиные лапы. Красные, чешуйчатые. Журавлиная шея скрывалась за столом. Собрав лапу в щепоть, журавль медленно приподнял ее, собираясь шагнуть (видимо, охотился на лягушек), и тут Михаил не выдержал: вцепился в эту лапу, но испуганный журавль, будто лошадь, с такою силою лягнул его второй, что Миша опрокинулся, грохнулся на спящего отца и от обиды заревел. Журавль был высоко в небе, а отец, поглаживая сына, говорил: «Ничего, сын. Вот вырастешь, поднакопишь силенок, достанешь ты своего журавля».
Много времени с тех пор прошло. Окончив школу в детдоме, Миша решил посмотреть мир и уехал в пустыню. Потому что лес он уже видел, знал, да и с ним, как он считал, больше его ничего не связывало.
Он работал на большом заводе, таком большом, что между цехами его, как по улицам города, разъезжали трамваи. Он стал помощником сталевара и каждый день смотрел на огонь. Там было все, в этом городе: библиотеки, кафе, спортзалы. Только там не было леса, очень мало было зелени. Каждое деревце надо было поливать, словно комнатный цветок в горшке. И к концу второго года Миша затосковал. Непойманный журавль все чаще и чаще являлся ему во сне. Однажды он прочитал в газете про лесных пожарных. Тогда-то и зародилась у него мысль уйти, не изменяя ничему. Он так же будет работать у огня. И будет в лесу. Потом твердо решил пойти учиться, чтобы стать летнабом и навсегда связать с лесом свою судьбу...
Миша потянулся. Он не мог больше лежать. Быстро светало. Туман легким покрывалом стлался над озером. Где-то далеко, наверно на том берегу в березняке, забормотали тетерева. На миг песнь их напомнила ему приглушенное воркование горлиц в жарком южном городе, а потом вспомнились зорьки в его родной деревеньке, что затерялась в белорусских лесах. И он подумал, что сейчас здесь было все, как и там, в детстве. И может быть, чуточку родней, потому что там не хватало семьи... Он поднялся, осмотрелся. Так и есть, десантники разбрелись по берегу. Ближе всех стоял старик Исаев в нахлобученной шляпе. Перебирая руками, он вытягивал из воды леску и вдруг резко рванул. Из воды вылетела, сверкнув белым брюхом, огромная желтовато-черная щука.