Журнал «Вокруг Света» №01 за 1978 год
Шрифт:
На узких многолюдных японских улицах иностранцев видно за версту. Выделяет их и рост, и очертания фигуры, и светлая (или, наоборот, темная) кожа. Иностранцы все еще редкие гости в стране, и прохожие оглядываются, видя их, а дети вскрикивают и хохочут.
В вагоне электрички и метро иностранцы возвышаются над толпой, смущенно оглядывая глазеющую публику. Пассажиры осторожно обтекают их, словно они громоздкие фарфоровые куклы, которые могут случайно разбиться, если их толкнуть...
Нас, говоривших по-японски, толкали часто и безбоязненно, потому что мы были хотя и иностранцами, но как бы не настоящими. И в этом,
Обычно, когда иностранцы произносят несколько слов на ломаном японском языке, их перебивают восторженными возгласами:
— Ах, как вы превосходно говорите по-японски! Гораздо лучше нас!
Но нам говорили:
— Да, ребята, говорите вы пока неважно. Но это ничего. Вам надо только поработать над собой...
И мы работали, упорно и незаметно вдыхая золотую пыльцу живых знаний. Круглосуточная «лаборатория японской жизни» замкнутым кольцом окружала нас. Все происходящее казалось нам столь же естественным, как и ежедневные занятия в университете, так что мы не сразу догадались, что именно эти занятия и были наиболее верными воплощениями японского характера...
Пробегавшие под окнами автобусы гудели протяжными голосами древней флейты, и мы снова склоняли головы над иероглифами. Вскоре наступило лето, весело заиграли блики на белых кроватях, и наше общежитие стало похожим на пионерский лагерь...
Нетипичный случай
Взволнованные, собрались мы впервые в учебной аудитории. В столах наших отсутствовал даже намек на ящики для портфелей: там можно спрятать шпаргалки, а это один из самых серьезных проступков в японских университетах, за него могут и отчислить.
Тихо пробасил тактичный звонок, и в дверь, хотя она и была открыта, кто-то громко постучал. Тогда мы еще не знали, что таким образом преподаватели, прежде чем войти в аудиторию, предупреждают о своем появлении и призывают к деловитости и дисциплине.
Все быстро обернулись к двери — в нее вошла молодая женщина в скромном летнем платье. Из-за маленьких стекол дешевых очков весело посматривали ее глаза. Тогда мы еще не знали, что преподавательница Эндо станет нашим другом и советчиком. Все поднялись со стульев с некоторым трепетом...
— Как вежливы, как воспитанны советские студенты! — сказала Эндо. И, помолчав, добавила: — О!
Она раздала нам листочки бумаги в клетку и попросила написать небольшое сочинение на тему о японской природе.
— Главное — это ставить в каждой клетке по иероглифу и не волноваться; у нас впереди еще целый год.
Эндо быстро проверила работы и раздала нам. Они были испещрены непонятными линиями и кружками; подчеркнутыми оказались не только неудачные места, ошибки, но и, наоборот, самые удачные и правильные слова и предложения. Рядом с этими хорошими, как нам казалось, фразами красовался непонятный знак, похожий на улитку.
— Мы обязательно выделяем и творческие удачи учеников. Нельзя же ведь учиться на одних лишь ошибках, это было бы очень скучно, — улыбнулась Эндо. — И чем удачнее ваш грамматический оборот, чем более он «японский», чем точнее передана мысль, тем больше витков в этой улитке...
С тех пор мы начали в каждом своем сочинении искать улитки и подсчитывать их витки. Улитка казалась нам чем-то хорошим, твердым и очень надежным...
— Вас не удивили отметки за сочинение? — спросила Эндо.
И в самом деле: отметки были странные. У меня, например, стояло «семьдесят семь». Но, оказалось, это не так уж много — по стобалльной-то системе...
Так кончился наш первый урок, и мы гурьбой вышли на опоясывающий здание балкон. Кругом, насколько хватало глаз тянулись пологие горы, их склоны изумрудно сверкали з летнем зное.
— Что же так приятно удивило Эндо в начале урока? — рассуждали мы. — Неужели то, что мы встали, приветствуя преподавательницу? Но ведь никаких чудес этикета в этом нет?..
С балкона было видно, как Эндо подошла к стоявшему у подъезда велосипеду, нагнулась, отпирая замок на переднем колесе, села и быстро покатила по узкой асфальтовой дорожке. Потом вдалеке она плавно завернула за угол.
Учебный корпус сереет рядом с нашим общежитием, их разделяет только широкая булыжная мостовая. Она совершенно ровная, что довольно странно в этой гористой местности, и поэтому ее давно облюбовали любители тенниса. А так как последних чрезвычайно много, то по мостовой нужно пробегать быстро, пригнувшись, как на поле боя, чтобы не угодить под свистящий упругий белый мяч. Так мы и поступили, возвращаясь с занятий. Нас обогнал пожилой профессор. Согнуться и бежать ему мешал солидный живот, а может быть, и профессиональное самолюбие, и поэтому он настороженно озирался, вытирая платком разгоряченное лицо.
Еще быстрее, чем белые мячи, на мостовой мелькали загорелые руки и ноги. Один из игроков крикнул профессору:
— Эй, сэнсэй, сыграем в теннис?
Все захохотали. Профессор неуверенно улыбнулся и, тяжело дыша, просеменил дальше.
Мы давно свыклись с мыслью о том, что в Японии уважают учителей и оказывают им внешние знаки почтения. На это наталкивала нас и восточная традиция почитания старших, и то, что само японское слово «сэнсэй» настолько почетно, что при переводе пишется с большой буквы — Учитель. Япония в очередной раз удивляла нас, и мы стали догадываться, что же так понравилось Эндо на нашем уроке...
Вернувшись в общежитие, мы включили телевизор, потому что ничто так не помогает осваивать японский язык, как самоуверенные пояснения телекомментаторов, заученные шутки мастеров эстрады и страстные уверения рекламы, вылетающие со скоростью пулемета. Одна из программ звенела звуками гитары: транслировался урок музыки. Играла девочка, и непослушные струны то и дело вырывались из-под слабых пальцев. Она не чувствовала мелодии, и та получалась отрывистой, унылой, словно девочка играла не на гитаре, а на барабане.
Однако сидевший рядом пожилой учитель задумчиво кивал головой, потряхивая своими жидкими длинными волосами (здесь все, кто имеет отношение к миру музыки, почему-то носят длинные волосы).
Наконец девочка закончила игру и облегченно вздохнула.
— Вы играли хорошо! — обратился к ней учитель. — Только слишком медленно. Прошу прощения!
Тут он взял гитару из рук девочки:
— Я думаю, что нужно играть чуть иначе, вот так...
Мелодия преобразилась под его ловкими пальцами, заискрилась прихотливыми переборами.